Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ Страница 14

— Ясно, — произнес Николай Иванович. — А где вы были и чем занимались после революции?

— Жил в Казани, потом перебрался в Нижний. Перебивался случайными заработками: писал за других прошения, какое-то время служил даже приказчиком в бакалейном магазине, потом, когда лавка закрылась, голодал. В общем, ничего интересного.

— К заговору генерала Попова и полковника Ольгина имеете какое-либо отношение?

— Никакого. Я даже не знал о существовании такового.

— И на вас никто не выходил с целью привлечь вас к участию в заговоре?

— Никто.

— Хорошо. С какой целью вы собирались уехать в Астрахань?

— С целью дальнейшей эмиграции из России.

— Вас не устраивает Советская власть? — остро глянул на Прогнаевского Николай Иванович. — Я так понимаю?

Прогнаевский неприязненно хмыкнул:

— А вас, стало быть, она устраивает? Не обольщайтесь, гражданин Савинский, как только большевики изведут всех нас, возьмутся за вас. Все это уже было, вспомните опыт французской революции.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, не устраивает, — глядя прямо в глаза Савинского, ответил Михаил Васильевич. — К тому же в отличие от вас я не вижу при этой власти применения для себя.

— Ну, это вы зря. В органах правопорядка и среди военных весьма много бывших специалистов, — сказал Николай Иванович примирительно. — Новая власть их ценит именно как опытных в своем деле людей, — добавил он, правда, не очень убежденно.

— И что новая власть может поручить мне, столько лет занятому розысками миража, блефа, фантазма? — усмехнулся одними уголками губ Михаил Васильевич.

— Ну, брильянтовый крест с короны императрицы Екатерины вовсе не был фантазмом, — заметил Прогнаевскому Николай Иванович.

— Не был, — согласился бывший жандармский подполковник. — Только я его не нашел.

— Зато его нашел, по всей вероятности, другой человек, — задумчиво произнес Савинский.

— Да, — оживился Прогнаевский. — И кто же?

— Некто Савелий Николаевич Родионов, вор-рецидивист и первейший медвежатник России.

— Это имя кажется мне знакомым, — заметил Михаил Васильевич, что-то припоминая.

— Еще бы. С этим именем было связано похищение из банка той самой короны Екатерины Второй, которая была подарена ею иконе Казанской Божией Матери и после кражи иконы распилена вором на части. Ее отреставрировали и держали в специальном сейфе банка в надежде, что, когда похищенная икона найдется и будет возвращена на место, корону опять вделают в оклад, как и было. А этот Родионов выкрал ее из сейфа, в чем я нимало не сомневаюсь.

— Когда это случилось? — спросил Прогнаевский.

— В девятьсот девятом. Родионов тогда приезжал в Казань вместе с женой, как бы совершая свадебное путешествие. Я уверен, что это именно он выкрал тогда корону, поэтому вполне резонно предположить, что добрался он в конце концов и до брильянтового креста с нее.

Профессиональный интерес взял верх.

— И где теперь эта корона? — вяло спросил Михаил Васильевич, хотя еще год назад сие известие о столь ценном раритете равнодушным его никак бы не оставило.

Савинский усмехнулся:

— Скорее всего, у какого-нибудь зарубежного толстосума в его коллекции исторических ценностей, которую он никому не показывает. По крайней мере, после девятьсот девятого года об иконе ничего не было слышно. Как в воду канула.

— Ну, и что может поручить мне большевистская власть? — спросил просто ради разговора Михаил Васильевич.

— Что-нибудь по вашему профилю, — подумав, ответил Савинский. — Например, разыскивать какие-нибудь утраченные раритеты, драгоценности…

— Что?! — невольно вскричал Прогнаевский. — Нет уж, увольте. Я никогда более не стану…

Входная дверь скрипнула. Послышались тяжеловатые шаги. Прогнаевский осекся, подняв глаза на Савинского. Николай Иванович сидел, устремив взгляд на дверь. На тонком лице четко просматривалось смятение.

Оно было вызвано приходом заместителя председателя Губчека Вероникой Ароновной Брауде с двумя молодыми чекистами в коже.

— Революционный привет начальнику судебно-уголовной милиции, — бодро поздоровалась с Николаем Ивановичем Вероника Ароновна.

— Здравствуйте, Вероника Ароновна.

— А мы пришли вот за этим жандармским субчиком, — поведала она, недобро глядя на Прогнаевского.

— Простите, товарищ Брауде, но я с ним еще не закончил, — сказал Савинский.

— Ничего страшного, мызакончим, — весело произнесла Вероника Ароновна и кивнула чекистам: — Забирайте его.

Молодые люди в коже взяли Прогнаевского под руки и повели из дознавательской.

— Прощайте, Николай Иванович, — успел произнести бывший подполковник, перед тем как его вывели за дверь.

— Прощайте, — машинально ответил Савинский и посмотрел на Брауде. — Вероника Ароновна, ему же, кроме проживания по чужому паспорту, нечего предъявить?

— А вы уверены?…

— Но…

— Он жандармский офицер, — жестко ответила Брауде. — Разве этого недостаточно? И разве мало наших братьев и сестер было замучено в жандармских застенках?

— Не буду с вами спорить, но ведь он…

— К тому же подполковник Прогнаевский подозревается в контрреволюционной деятельности, — сдвинула Брауде к переносице брови. — Мы располагаем сведениями, что он агент полковника Каппеля и один из руководителей по подготовке контр-революционного мятежа в Поволжье в поддержку выступления белочехов и белословаков.

— Да чушь это! — не удержался от резкого восклицания Савинский.

— Вот вы как заговорили, — задумчиво протянула Брауде. — Я бы вам советовала, Николай Иванович, быть более прозорливым, к чему обязывает ваша высокая должность. Будьте здоровы!

— До свидания, — глухо ответил Савинский.

Когда чекисты с арестованным удалились, он поднялся и закрыл дверь на ключ.

Лицо его было задумчивым.

Вот так оно всегда и бывает. Как только перестаешь настойчиво что-либо вспоминать, так память сама выдает нужную информацию без всяких на то усилий с твоей стороны.

Николай Иванович вспомнил, где мог видеть лицо этой женщины, едва не попавшей вчера под колеса их автомобиля.

Он видел ее здесь, в Казани!

Его осенило в тот момент, когда он принялся рассказывать Прогнаевскому про Родионова и приезд вора-медвежатника в город в девятьсот девятом году, упомянув про их свадебное путешествие.

Ну конечно! Вчера в погоне за Жохом он видел именно Елизавету Петровну — супругу знаменитого медвежатника Савелия Николаевича Родионова. Вот только что же она делает в Казани? Когда приехала, зачем? И одна ли?

Следовало предположить, что в губернский город Казань прибыл и сам вор-рецидивист Родионов. Правда, если верить агентурным сообщениям, то Савелий Родионов завязал со своим прошлым ремеслом, однако эти данные нуждались в скорейшей проверке. А вдруг медвежатник замыслил в Казани новое дело?

Николай Иванович выехал в управление и тотчас по прибытии вызвал к себе Лузгина.

— Вот что, Степан Филиппович, — сказал он помощнику, — заприметил я вчера в городе одну симпатичную барышню, приезжую. Зовут ее Елизавета Петровна Родионова, урожденная Волкова. Сия фигурантка весьма опасная особа, но главное то, что она законная жена одной фигуры, крупнее которой в уголовном мире, пожалуй, что и нет.

— Это кто ж таков?

— Слышал о таком медвежатнике Родионове?

— Кто ж о нем не слышал? Конечно.

— Так вот, это она и есть… Его супруга. Настоящая. Венчанная.

— Вот оно как, — невольно подивился Лузгин. — Но ходили слухи, что Родионов завязал.

— Не факт, — откинулся на спинку стула Савинский. — Он и сам мог пустить такой слух. С него станется. Хитрющий, шельма. Но разговор покуда не о нем, а о ней.

— Слушаю вас, — подался вперед Лузгин.

— Необходимо выяснить, когда она приехала, одна ли, с мужем ли и где остановилась.

— Сложненько это будет сделать при нынешних-то порядках, — не сразу ответил Лузгин, служака старый, из становых приставов. — Ведь никакого учету нету: кто приехал, кто уехал… Одно слово: кавардак!

— А ты все же попробуй. Эх, жаль, сгорел архив Сыскного отделения, — посетовал на обстоятельства Савинский. — Там были фотографические карточки обоих Родионовых. Ну да ладно. Значит, задача такова: надо осмотреть гостиницы, нумера и меблирашки на предмет проживающих, скажем, месяц и менее. Авось клюнет. Ежели нет, прошерстить всех, кто сдает квартиры и комнаты. Ну, и расставь своих людей на вокзале и пристанях. И чтобы глядели в оба. Все понял?

— Понял, Николай Иванович.

— Запиши ее приметы: рост два аршина и пять с половиной вершков. Глаза большие, изумрудного цвета.

Савинский ненадолго замолчал, прикидывая, верно, что-то в уме. Затем продолжил: