Шарль Эксбрайя - Лгуньи Страница 14

Мадам Консегуд уже давно считала Фреда Кабриса опасным дураком. Она не понимала, почему муж связался с ним, да еще назначил своим заместителем. Вся эта каша заварилась из-за Фреда. Из-за него умерли Бандежен и Пелиссан. Из-за него Кастанье стал врагом всей банды. В глазах Жозетты Фред был ничтожеством.

К Жозе Беролю, простоватому верзиле, она испытывала почти материнскую нежность. Этот высокий, похожий на крестьянина, парень готов был дать себя четвертовать ради патрона. К сожалению, он был глуп. Он никогда не проявлял инициативы и, конечно же, правильно делал.

Больше всех Жозетта уважала Эспри Аскроса. Ему было лет 40. Он был похож на мелкого лавочника и вел такой же неприметный размеренный образ жизни со своей женой, толстухой Мирей. Мирей целыми днями что-то готовила на кухне, несмотря на внешнюю безобидность, на счету этой пары было столько же преступлений, сколько у всех членов банды вместе взятых. Эспри был хладнокровным, безжалостным убийцей, которого никогда ничего не трогало. А среди скупщиков и укрывателей краденого не было никого, равного Мирей.

Кабрис как всегда горячо поддержал патрона.

— Я уверен, что вы не ошиблись, патрон. Ведь Кастанье даже не счел нужным скрыть свои намерения — убрать всех нас, набрать новую банду, а потом самому ее возглавить. Он решил использовать эту историю на перевале… Теперь смерть Мариуса вполне понятна. У него не было причин остерегаться своего товарища. А вы помните, как эта мразь говорила о Бандежене, с какой дрожью в голосе? Дерьмо! Бедняга Барнабе тоже ни о чем не подозревал… Какая дрянь, а! Это омерзительно!

И Фред, хладнокровно расстрелявший трех человек, мирно игравших в карты, разразился благородным негодованием на то, что один бандит предал другого бандита.

— Но если Кастанье убил Мариуса, почему он так упорно настаивал, что его смерть — не несчастный случай? — спросил Бероль.

— Потому что он хотел, чтобы мы поверили, что нас преследует неизвестный враг, — ответил Фред. — Так легче убрать нас всех.

— В таком случае остается только убрать Полена, — сказал Жозе. — И как можно быстрее.

— Вы забываете одну вещь, ребята, — вмешался Эспри. — Одну очень неприятную вещь.

— Какую еще вещь?

— Письмо, которое попадет в полицию, как только с Поленом что-нибудь случится.

— Это блеф!

— А где гарантия, что это блеф?

— Да, гарантий нет, — нерешительно произнес Фред.

— Значит нам придется пока оставить Кастанье в покое и быть предельно осторожными.

— Он убил наших друзей, а мы…

— Сейчас свою шкуру нужно спасать, Фред, — мрачно произнес Эспри. — Но если ты пойдешь в полицию и заявишь, что это ты укокошил тех троих на перевале, даю тебе слово, я прикончу Полена через час после твоего ареста.

— Ну ты выдумаешь!

— А почему бы нам не рискнуть? — буркнул Бероль. — До сих пор мы только и делали, что рисковали.

— Можно рисковать, когда есть хоть какой-то шанс, — спокойно заметил Эспри. — Но если Кастанье действительно написал письмо, то у нас не будет ни единого шанса, когда полиция нас схватит. Ты слышишь, ни единого! Значит надо сидеть тихо и ждать. Теперь мы предупреждены, и он не застанет нас врасплох.

Не успев остыть после ссоры с Анжелиной, Сервион ворвался в свой кабинет и сразу же вызвал Кастелле.

— Надеюсь, вы уже в курсе?

— Вы имеете в виду смерть Пелиссана? Да, патрон.

— Приведите сюда сторожа. Я хочу, чтобы он рассказал о старухах, которых видел в саду.

— Вы думаете…

— Не ваше дело, о чем я думаю! Делайте то, что вам велят!

Поджидая Кастелле, комиссар перебирал кучу административных бумаг, валявшихся у него на столе. Он начал было читать их, но никак не мог сосредоточиться. Сейчас он был абсолютно убежден в том, что Бандежена и Пелиссана убили обитатели «малой Корсики». Он, правда, не мог себе представить, как им это удалось. Кто-то очень обдуманно и хитро ведет вендетту. Кто же? Кроме этой лгуньи Базилии, которая утверждает, что не знает, кто убил ее родных, больше некому.

В сердце Сервиона боролись противоречивые чувства. С одной стороны, его возмущало, что кто-то осмелился взять на себя роль правосудия. А с другой стороны, ему было тревожно при мысли, что придется арестовать людей, которых он любит и в глубине души оправдывает.

Анжелина права. Его поднимут на смех, если он арестует этих дедушек и бабушек. И общественное мнение, судя по всему, будет на стороне мстителей, которым, несмотря на всякие ревматизмы, артриты и немощь, удалось расправиться с бандитами, с которыми полиция ничего не могла поделать.

Вошел Кастелле, подталкивая перепуганного сторожа. Увидев Луи Вийара, Сервион спросил его без всяких предисловий:

— Вы заявили, что незадолго перед приходом человека, которого вы нашли мертвым, вы видели двух старых женщин.

— Да, господин комиссар.

— Вы могли бы их описать?

— Ну… это довольно трудно… Я не очень хорошо их рассмотрел…

— То есть как?

— У них лица были закутаны платками…

— А как они выглядели?

— Ну… как все старухи…

— Если вы не видели их лиц, откуда вы знаете, что они старухи?

— Ну… походка… опущенные плечи… Ну, я не знаю.

— А это не могли быть молодые женщины, переодетые старухами?

— Может быть, конечно… Хотя не думаю…

— Скажите, месье Вийар, вас не удивило, что они кутали лица в платки?

— Нет.

— Но ведь странно, что женщины так закутаны, а?

— О, господин комиссар, в некоторых районах это обычай. На Корсике, например.

Именно этих слов ждал и боялся комиссар.

— Месье Вийар, вы могли бы подойти сюда к 3 часам?

— Если начальство разрешит.

— Это я беру на себя.

— В таком случае я к вашим услугам, господин комиссар.

— Благодарю вас. До встречи.

Как только Кастелле закрыл за посетителем дверь, Оноре спросил:

— Полагаю, теперь вы уже не сомневаетесь, что это сделали они?

Он не стал уточнять, на что он намекает.

— Но…

— В заключении медэкспертизы говорится, что у Пелиссана череп разбит тяжелым тупым предметом… Так что не обязательно быть очень сильным.

— И Пелиссан спокойно сидел и ждал, когда его ударят?

— А кто вам сказал, что он видел убийцу? Возможно, он разговаривал с ее сообщницей, а удар был нанесен сзади…

— Это только предположения, патрон.

— А мы постараемся превратить их в доказательства! Кастелле, в 2 часа вы поедете в «малую Корсику» и привезете мне всех: Базилию, Поджио, Пастореккиа, Прато и Мурато. Всех, слышите?

Голова Жозе Бероля была так примитивно устроена, что в ней уменьшались всего несколько принципов, которым он верно следовал, чего бы это ему не стоило. Это был бандит с мышлением крестьянина. Он убивал так же старательно и основательно, как пахал бы землю. И самым главным его принципом была верность. Стукачи были для него отбросами человечества, а предательство — худшим из преступлений. Поэтому он ничего не понял в рассуждениях Эспри, который требовал оставить Кастанье в покое. Кастанье убил друзей, доверявших ему. При мысли об этом красный туман застилал глаза Бероля. Как же можно простить Полена, пусть даже из соображений собственной безопасности.

Бероль знал, что патрон назначил Эспри своим заместителем, следовательно его нужно слушаться. А Жозе привык подчиняться. Он подчинялся Кабрису, когда тот велел ему ехать на перевал Вильфранш. Он стрелял в женщину и мужчин, игравших в карты, потому что ему так велели. Он не чувствовал гордости за свой поступок, но и угрызений совести тоже не испытывал. А вот предательство Кастанье потрясло его. Он несколько часов просидел дома, размышляя об этом, и решил впервые в жизни ослушаться своего патрона. Жозе решил убить Полена.

Глянув на стариков, выстроившихся перед ним, Сервион с трудом скрыл волнение. Эти испещренные морщинами лица, живые глаза, смотревшие из-под тяжелых век, сгорбленные тела вызывали у комиссара смутную нежность. Он хотел бы обнять их, чтобы они поняли, как он любит их. Он хотел объяснить, что все, что он делает, он делает для них и ради них. Но он нахмурился и строго спросил:

— Ну что, вы довольны собой?

Старики держались за руки, как бы поддерживая друг друга. Комиссар почувствовал комок в горле и быстро заморгал, чтобы скрыть набежавшие слезы.

— Вы, наверное, считаете себя героями, достойными своих предков, да? Садитесь.

Кастелле принес стулья и усадил стариков полукругом перед столом комиссара. Первыми слева сидели Шарль и Барберина Поджио. Шарль когда-то был мастером на все руки, а Барберина — очень неглупой девушкой, ей даже удалось закончить среднюю школу. Рядом с ними сидели Жан-Батист Мурато, дряхлый и с виду равнодушный ко всему, и его жена Антония. Рядом с Антонией сидела Базилия, без всякого страха смотревшая на комиссара. Чуть в стороне сидели супруги Пастореккиа: Коломба, сохранившая девичью восторженность, и ее муж, смотревший на нее с таким восхищением, как будто она была по-прежнему прелестной девушкой, за которой он ухаживал полвека назад. На правом краю сидел суровый Амедей Прато, уроженец Порто-Веккио, отчаянный спорщик, гордый и вспыльчивый. У него и сейчас случались приступы страшного гнева, и Альма побаивалась его как и 20 лет назад.