Марио Пьюзо - Арена мрака Страница 14

Вольф, раздавая сигареты направо и налево, сказал официанту:

– Шесть шнапса, – и с этими словами вложил пачку с оставшимися сигаретами официанту в ладонь. – Настоящего.

Официант поклонился и исчез.

Фрау Майер оглядывалась, вертя во все стороны белокурой головой.

– Что-то здесь не слишком красиво, – заметила она.

Эдди похлопал ее по руке.

– Малышка, это ведь для тех, кто проиграл войну.

Моска улыбнулся Гелле.

Она покачала головой.

– Неплохо, а?

– Для разнообразия неплохо, – ответила она. – Должна же я посмотреть, как развлекаются мои соотечественники.

Моска не расслышал оттенка вины в ее интонации, но Эдди понял, и его рот скривился в улыбке. «Ну вот, одно оружие мы и нашли», – подумал он и тотчас ощутил возникшее желание.

– Об этом заведении ходит такая история, – сказал Вольф. – Надо было дать на лапу сотруднику управления образования в военной администрации, чтобы он признал это помещение не подходящим для возобновления школьных занятий, потом надо было дать на лапу сотруднику управления культуры, чтобы он позволил открыть здесь увеселительное заведение. Но до сих пор неясно, находится это здание в аварийном состоянии или нет. – И добавил:

– В любом случае очень скоро это все прикроют.

– Почему? – спросила Гелла.

– Погодите – увидите, – сказал Вольф и улыбнулся со знанием дела.

Лео, который, как обычно, находился в хорошем расположении духа, сказал:

– Да вы посмотрите на них, – и обвел рукой зал, – в жизни не видел более печальных лиц.

И они еще платят за то, чтобы скучать здесь.

Все рассмеялись.

Официант принес шнапс.

Эдди поднял стакан. Его красивое лицо приняло шутливо-серьезное выражение.

– За счастье наших двух друзей – идеальной пары. Взгляните на них. Она – прекрасная принцесса. Он – суровый витязь. Она будет штопать ему носки и греть тапочки каждый вечер, а в знак благодарности он вознаградит ее парой ласковых слов и тычком под ребра. Друзья мои, этот брак свершится на небесах и будет длиться сто лет, если он не прикончит ее раньше.

Все выпили, а Моска и Гелла улыбнулись друг другу с таким видом, словно одни знали некий секрет, неведомый никому из сидящих за столом.

Моска и Гелла, Эдди и фрау Майер пошли танцевать перед маленькой сценой в дальнем углу зала. Вольф и Лео остались одни. Вольф деловито озирался по сторонам.

Сигаретный дым висел над головами посетителей и медленно воспарял к куполообразному потолку. Завсегдатаями этого клуба была разношерстная публика: старички-супруги, которые недавно, видимо, распродали старинную мебель и, чтобы как-то развеять томительную скуку будней, решили провести здесь вечерок, молодые деляги с черного рынка, водившие дружбу с начальниками отделов снабжения американских армейских лавок, приходили сюда с девчонками, одетыми в нейлоновые чулки и пахнущими дешевыми духами, люди в возрасте, которые промышляли перепродажей бриллиантов, мехов, автомобилей и прочих предметов роскоши, приходили с небогато одетыми девицами – любовницами со стажем, с которыми у них давно был заключен договор об оплачиваемых отношениях.

В шумном зале беседы велись вполголоса. Дополнительные заказы на выпивку делались с большими паузами, еду не заказывали вовсе. Оркестранты изо всех сил старались изобразить американские джазовые мелодии.

Квадратная голова ударника подергивалась из стороны в сторону. Он натужно, но сдержанно пытался имитировать манеру американских исполнителей, не обладая необходимым для этого внутренним чувством ритма.

Вольф кивал каким-то людям, сидящим за соседними столиками, – это были «жучки» с черного рынка, которые имели с ним сигаретные делишки. Как только они сюда входят, их принимают за американцев, думал Вольф, и, самое удивительное, это происходит только потому, что у них на шее повязаны галстуки. Прочие посетители тоже были хорошо одеты, но по неизвестной причине на черном рынке отсутствовали галстуки, и мужчины повязывали себе на шею какие-то лоскутки.

Вольф отметил про себя этот факт. Еще один легкий способ делать доллары.

Музыканты закончили играть, и танцующие разошлись по своим местам. Эдди, разгоряченный танцем и близостью к телу фрау Майер, не спускал глаз с Геллы, внимательно наблюдая, как она села за стол, склонилась к Моске и положила руку ему на плечо. И он мысленно представил себе упругое белое тело, распростертое на армейском коричневом одеяле, и свое лицо, склоненное над ее бессильно откинутой головой. На мгновение он обрел уверенность в своем успехе, хотя пока не знал, когда это произойдет. А потом это видение исчезло, как только из круга света, в лучах которого сидели оркестранты, раздались три коротких и требовательных сигнала трубы.

Приглушенный гул голосов стих, яркие лампочки потускнели. Зал сразу стал напоминать пещеру, и высокий купол потолка исчез во мраке.

На сцене показалась шеренга девушек, которые танцевали так плохо, что, когда они убежали, их даже не вознаградили вежливыми аплодисментами. Их сменили жонглер и акробаты. Потом появилась певица с могучим телом и высоким слабым голосом.

– Господи! – воскликнул Моска. – Пойдем отсюда.

Вольф покачал головой:

– Подождем еще немного.

Зрители ожидали продолжения. Раздался еще один сигнал трубы, свет почти совсем погас, и сцена в дальнем конце зала превратилась в сверкающий желтый квадрат, на который небрежной походкой из-за темных кулис вышел хорошо одетый господин невысокого роста, с полным, словно резиновым, лицом прирожденного комика. Его приветствовали громом аплодисментов.

Он запросто обратился к аудитории, словно со всеми в этом зале был давно знаком:

– Я должен извиниться за то, что мне сегодня не удастся показать весь номер целиком. Пропал мой пес Фредерик. – Он замолчал и изобразил на лице печаль, а потом продолжал с наигранным гневом:

– Это ужас какой-то. Я выдрессировал десять собак, и все они сбежали. Они всегда сбегают – в Берлине, в Дюссельдорфе и вот теперь здесь. Вечно одна и та же история.

На сцену выбежала девушка и что-то зашептала ему на ухо. Комик закивал и повернулся к зрителям:

– Друзья мои, администрация клуба просит меня объявить вам, что после представления будут розданы бутерброды с мясом. – Он подмигнул. – Карточки не требуются, но, разумеется, цена соответствующая. А теперь, как я и обещал… – Он замолчал. Выражение его лица быстро менялось, на нем можно было прочесть сначала удивление, потом испуг и, наконец, постное понимание происходящего. Зрители разразились неистовым хохотом. – Фредерик, мой Фредерик! – закричал он и бросился прочь со сцены. Он вернулся в круг света, жуя бутерброд. Когда смех стих, он печально произнес:

– Увы, слишком поздно. Но он оказался верным другом до последнего мгновения.

Очень вкусно. – И в один присест он заглотнул весь бутерброд.

Подождав, пока зрители успокоятся, он вытер губы и вытащил из кармана листок бумаги. Он поднял руку, прося тишины, и начал читать:

– Сегодня все озабочены калориями. Вот здесь написано, что нам требуется 1300 калорий в день, чтобы выжить, а в рационе, утвержденном военной администрацией, мы получаем 1550 калорий. Я бы не хотел критиковать власти, но я хочу призвать вас всегда помнить об этих лишних 250 калориях. А теперь несколько простых советов.

И он стал рассказывать избитые шутки о калориях, но так мастерски, что смех в зале не смолкал. Его байки прервало появление едва одетой девицы, которая, танцуя, стала кружиться вокруг него. Он смотрел на нее жадным взглядом, потом достал из кармана морковку, веточку салата и горсть зеленой фасоли. Он что-то посчитал на пальцах, покачал головой и, передернув плечами, сказал:

– Э, да она получит всего-то тысячу калорий.

Девушка запрыгала перед ним. Он жестами объяснил ей, в чем проблема. Она запустила руку между грудей под блузку и выудила оттуда крохотную гроздь винограда. Он жестами сообщил: мало! Тогда она полезла к себе в шортики, но он с выражением праведного гнева возопил:

– Пожалуйста, я не в состоянии!

И, глядя вслед убегающей девушке, он простер к ней руки и печально произнес:

– О, если бы мне съесть хоть один бифштекс! – И смех сотряс зал до самого верха купола.

А резиноподобное лицо комика, стоящего на сцене, выражало самодовольство от сознания власти над зрителями. Он стал пародировать разных людей – Рудольфа Гесса, тараторящего без остановки и спасающегося на самолете в Англию, Геббельса, оправдывающегося перед женой за неизвестно где проведенную ночь и нагромождающего смехотворно не правдоподобные объяснения, Геринга, обещающего, что ни одна бомба не упадет на Берлин, и спасающегося под столом от летящих обломков. Когда комик покинул сцену, ему вслед неслись бурные раскаты аплодисментов. Они не смолкали, пока он не вернулся. Зрители успокоились и стали ждать очередного номера.