Эдуард Хруцкий - Осень в Сокольниках (сборник) Страница 14

А слово это именовалось – беда. Но не складывалось оно никак. И поэтому все происшедшее Силин воспринимал не целиком, а фрагментарно.

Вот лестница, закрытая металлической сеткой. Зачем она, сетка-то эта?

Вон милиционер в форме прошел, ведя на поводке овчарку. Здоровую. Равнодушно-презрительную ко всему. Штатских много. Торопятся, куда-то спешат.

– Стой, – скомандовал конвоир и постучал в дверь.

– Заходите! – крикнул веселый голос.

Силин вошел и увидел человека без пиджака, в рубашке с приспущенным галстуком. Он стоял посередине комнаты и улыбался.

Где же он видел-то его? Где? Совсем недавно? Где?!

– Садитесь, Силин, располагайтесь удобнее, мы с вами сейчас поговорим о делах наших невеселых.

Силин увидел второго, тяжелого и мрачного, сидевшего у окна на стуле.

– Эк как вас скрутило-то, – сказал высокий и покачал головой.

Силина трясло, он ухватился за край стула, и тот пополз по паркету.

Фомин встал, подошел ближе, посмотрел внимательно и с сожалением.

– От него толку не будет сегодня, Вадим Николаевич.

– Время, Павел Степанович, время. Ну надо же так нажраться до безумия.

– Время, оно, конечно. – Фомин достал сигарету, разломил, всунул в мундштук. – Время. Конечно…

– Что? – перебил его Орлов.

– Конечно, метод есть его в порядок привести.

– Врача вызвать? – насмешливо спросил Вадим. – Врача- похметолога. Я что-то такого направления в медицине не знаю.

– Зачем, – Фомин затянулся, – проще все сделать можно. Если вы, конечно, не возражаете.

– Дорогой Павел Степанович, ну как же я могу возражать. Как?

– Ну тогда не сердитесь. Это наш старый метод. Мы им в пятьдесят первом Витю Утюга в порядок приводили.

Фомин вышел, а Вадим посмотрел на Силина.

На стуле сидел трясущийся, небритый человек в грязной рубашке, мятом костюме.

И Вадим подумал о том, что сколько сил и средств затрачено было для того, чтобы это подобие человека оказалось в его кабинете. Странно как-то: он, подполковник милиции, здоровый мужик, вместо того чтобы работать где-нибудь на стройке или в геологии, должен из-за таких, как Силин, растрачивать свою энергию и душевные силы. А сколько таких офицеров в милиции, во всей стране? Обидно тратить себя на всякую сволочь, когда можно было бы так много сделать прекрасного.

Вошел Фомин, неся нечто прикрытое газетой.

– Что это? – спросил Вадим.

– Лекарство.

Фомин подошел к Силину, подтянул стул и сел рядом.

– Ну, Петя, давай. Прими. А то совсем богу душу отдашь.

Фомин снял газету, и Вадим увидел у него в руке тонкий стакан, наполненный до половины.

Силин дернулся и даже трястись перестал.

– На, Петя, пей.

Силин трясущимися руками взял стакан. И со стоном в два глотка выпил его.

Вадим впервые так близко видел настоящего алкоголика. Силин был даже не алкоголик, он уже переступил эту грань.

На стуле сидел человек, больной какой-то страшной болезнью. Она разрушала не только здоровье, но и уничтожала его как личность. Человека не было. Было нечто имеющее привычный человеческий облик. И вот это нечто откашлялось и посмотрело на Вадима вполне осмысленными глазами.

– Гражданин Силин, вы понимаете, где находитесь?

– Нет, – выдавил, выдохнул Силин хрипло и придушенно. Он помолчал, огляделся. – В милиции вроде.

– Вы находитесь в Управлении Московского уголовного розыска.

– На Петровке, что ль?

– Именно, гражданин Силин, именно на Петровке.

– Значит, не за драку? – Голос Силина позвучнел, обрел некоторую твердость.

– Позвольте, Вадим Николаевич? – Фомин подвинул стул, сел рядом с Силиным. – Не за драку, Петя. Здесь МУР, мы хулиганами не занимаемся. Усек?

Силин молчал.

– Я тебе, Петя Силин, вот что скажу. – Фомин достал сигарету, переломил, вставил в мундштук. – Я тебе, Петя Силин, помочь хочу, так как жизнь свою ты – и до этого нашего разговора – на бормотуху променял. А теперь ты, Петя Силин, до самого края дошел. Ты видишь, мы никаких протоколов не ведем, просто беседуем с тобой.

Силин молчал, медленно перебирая пальцами петли на пиджаке.

– Мы, – Фомин погасил сигарету, – по закону тебя в таком состоянии допрашивать не можем. Но ты же видишь, что мы к тебе по-людски относимся. Так что и ты, Петя Силин, так же к нам отнесись. А разговор наш короткий будет. В Зачатьевском что взял, Петя Силин?

Силин молчал, кадык на горле его дернулся, пальцы перестали перебирать петли пиджака. Он весь напрягся, а глаза смотрели уже осмысленно и затравленно.

– Так что, Силин, – Вадим встал из-за стола, – мы можем предъявить вам доказательства…

– Не надо, – прохрипел Силин, – не надо, товарищ начальник. Сам все скажу.

– Вот и хорошо, Петя. – Фомин выбил сигарету из мундштука. – Так оно легче будет. Чистосердечно.

– Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок. – Силин усмехнулся.

– Ты не глупи, Петя, не твои это слова. Ты же не урка ушлая. Ты человек оступившийся.

– Я сам хотел прийти, да загулял. – В голосе Силина послышалась тоска. – Получу-то сколько?

– Мы ж с тобой мужики. Врать я тебе не буду. Вот, – Фомин хлопнул по лежащему на столе УК РСФСР, – здесь все написано.

Фомин взял кодекс, полистал.

– Читай вот, статья 89. Лишение свободы на срок до трех лет или исправительные работы до года. Вот и думай, Петя Силин, что тебе выгоднее – на нарах припухать или из зарплаты отчислять государству.

– Я что, – Силин привстал, – я разве чего… Начальник… Со всей душой я. Попутало меня.

– Силин, – твердо сказал Вадим, – вы сами понимаете, что для вас лучше. Так вот, рассказывайте все по порядку.

– Как рассказывать? – Силин заерзал.

– А как было, Петя, все, как в тот вечер произошло. Откуда вы с Киреевым, покойным.

– Это как?! – Силин вскочил. – Как это?! А?.. Покойным. Погоди. Что говоришь, начальник. Витька Киреев живой был, когда я ушел. Вы что.

Силин вскочил, что-то бормоча невнятное, выкрикивая какие-то слова, но Вадим видел, как постепенно, буквально на глазах он начал трезветь.

Страх, поселившийся в нем после слов Фомина о смерти Киреева, выгнал из него алкогольный туман. Стал своеобразным допингом, заставившим работать мозг. Силин менялся на глазах.

– Хватит, Силин! – Вадим стукнул ладонью по столу. – Хватит. Здесь дело не о пьянке и воровстве, мы говорим сейчас о мертвом Кирееве. Вы последний, кто его видел живым.

Силин с ужасом смотрел на высокого человека, так несовместимого с его представлениями о милиционерах. Он разглядывал Вадима, и эта несовместимость пугала его еще больше. Силин знал, как разговаривать с участковыми, с дежурными отделений милиции и вытрезвителей, но не мог найти нужных слов для этого холодно-вежливого человека. И страх, заполнивший его всего, страх перед чем-то страшным, неведомым ему, становился материальным, обретал облик. В этом человеке Силин видел неотвратимость расплаты за все сразу: за пропитую жизнь, за слезы жены, за кражу. Он собрался, вдохнул глубоко воздух, задержал его.

– Нет, – сказал он, – нет. Не брал я грех на душу. Жив был Витька, жив.

– Все по порядку, – сказал Вадим, садясь.

– Я утром ручки искать пошел…

– Какие ручки?

– Дом, значит, у нас ломали. Дом, значит, три. Старинный дом. Там добра всякого много было. Ручки со звериными мордами. Значит, бронзовые накладки всякие. Добру-то чего пропадать. Я по городу езжу, в старых домах это добро собираю.

– Зачем? – спросил Вадим.

– Так клиенты есть. Раньше это добро даром никто не брал, все помойки завалены были. А теперь люди покупают, значит. Им красота нужна. Чтоб если ручка, так с мордой.

– А кто у вас покупает?

– Пал Сергеевич, директор овощного, Нинка из бара, буфетчица, Олег Моисеевич, он песни пишет. Потом Боря- художник. Вот, значит.

Силин замолчал. Он дышал тяжело и надсадно, как человек, затащивший холодильник на седьмой этаж.

Вадим не торопил его. Он ждал. Его учитель, Игорь Дмитриевич Скорин, учил его не прерывать людей, дать им выговориться, искать главное в их рассказе, то главное, которое станет основой для будущей работы.

Силин говорил, называл фамилии и имена, цены и количество бутылок. Из его неуклюжих фраз, тяжелого похмельного откровения слагалась картина жизни человека, обокравшего в первую очередь себя самого.

– Я одну дверную накладку нашел, Боре-художнику продал за трояк. У Витьки Киреева копеек восемьдесят было, он бутылки от молока у реставраторов спер. Выпили мы. Поспали потом у него в сторожке. Нас этот бородатый бригадир разбудил. Ругался он очень на Витьку. Говорил, выгоню, другого возьму. А кого за шестьдесят рублей взять-то? – Силин перевел дух, покосился на графин. – Попить разрешите.

Фомин налил ему полный стакан. Силин выпил его и вздохнул.

– У нас еще копеек шестьдесят оставалось, мы и пошли к магазину на Кропоткинскую, там я Доктора и Лю-Лю найти хотел. Пришли, а их нет… Мы подшибить решили, разгрузить или что еще. Тут парень к нам подходит.