Владимир Савенков - Живой товар - Москва - Лос-Анжелес Страница 14

Парень пожал плечами.

- И что в результате? - Растопчин швырнул сигарету в плевательницу.

Вячеслав помолчал, что-то просчитывая в уме, потом посмотрел на часы.

- Вернешь человеку деньги завтра в пятнадцать ноль-ноль. Третий этаж, запомни номер, - сказал он парню. - Вернешь в моем присутствии. И чтоб ни волоса с человека за это время не упало. Я тебя предупредил.

- На кой он нам сдался? - процедил Григорий. - Зашкаливает у тебя, капитан. И вообщ, уймись.

Когда Григорий удалился, Растопчьн пригласил капитана в ресторан на ужин. Первую рюмку выпили за удачу на завтрашней встрече, вторую - друг за друга, третью - за сильную власть. Неожиданно для себя за хмелевший Растопчин, прежде так дрожавший перед КГБ, вдруг разразился длинной и нудной тирадой о том, что с коммунистами, если ты принял их правила игры, поладить, в принципе, было довольно легко. И жить, если не в комфорте, то в безопасности. Теперь иная пора, признавал Растопчин. Иная пора, когда ты должен быть постоянно готов убить или искалечить каждого, кто, за видев тебя, решил перейти на твою сторону улицы. Даже если он и просит всего-навсего огонька для папиросы.

- Хотя, конечно, ошибиться - пара пустяков, - сказал Растопчин. А вдруг и сегодня мы ошиблись, - предложил он, - и требуем деньги от тех, кто их не брал? Сволочи-то они сволочи, но если квартиру ограбили не они, то мы занялись обыкновенным вымогательством, угрожая Гришке дополнительным расследованием и закрытием бара, так?

- Муки совести? Боишься невиновных обидеть? - усмехнулся Вячеслав. Невинных голубков.

- Ладно, ты прав, - согласился Растопчин. - Второй вопрос. Допустим, грабеж - их работа. Но по техническим причинам они не успеют доставить московскую валюту в Ялту к трем?

- Пусть по городу побегают да займут, - пригладил волосы Вячеслав. - Решат отдавать - достанут.

Долгое время Андрею казалось, что за ним кто-то постоянно наблюдает. Сначала Андрей заподозрил в этом официантку, затем - хмырей за соседним столиком, позже - кто-то еще. Однако, водка делала свое дело. К десерту и кофе Растопчин посветлел, расслабился, и от подозрений остался у него на душе лишь один невнятный осадок. После коньяка Растопчин посоветовал капитану держать хвост пистолетом, немедленно оставить службу и заняться коммерческой деятельностью.

7

Андрей очнулся от холода, он умирал от холода голый, в одних трусах, со связанными руками и ногами и кляпом во рту, Растопчин валялся на мерзлом бетоне, который кое-где был присыпан снегом, и сверху, из тьмы на трясущееся тело тоже падали хлопья снега. Из каких-то огромных щелей в спину порывами дул насквозь пронизывающий, прожигающий кожу ветер. Дышалось тя жело, хотелось хлебнуть воздуха ртом, но мешал кляп.

Задохнусь раньше, чем околею, понял он. От страха Растопчина затошнило. Рвущийся на волю пульс долбил внутри череп. Андрей то терял сознание, проваливаясь в пустоту, то сладко грезил: он видел пчел, росу на лопухах, развалины монастыря в горном лесу, прогнившие доски, с которых в родник капало густое, как мед, солнце, видел, как волнуется ковыль на склоне, восходящем к сосновому бору, как снуют муравьи по коре ствола, не когда поваленного ураганом. Над краем распадка, над глиной, откуда ящерицы и муфлоны сыпали в бездну мелкие камешки, плескались в листве, в кронах гигантских буков молчаливые птицы. По другую сторону горы порхала над лугом, над цветами и ручьем девочка в свет лом платине, своя в стае бабочек. Как же звали ее, вечно припорошённую золотой пыльцой, веснушчатую внучку пасечника? Имя ускользало от Андрея. А пасека стояла рядом, на задах двора, между огородом и персиковым садом. Во дворе, в пристройке размещался крошечный магазин. Им заведовала жена пасечника. Дважды в неделю сюда доставляли хлеб, реже - сахар, под солнечное масло, керосин и баловство для мужиков: водку и курево. Андрей жил у егеря, в нескольких кило метрах от форелевого хозяйства, и, значит, большую часть пути к пасеке мог катить на велосипеде по хорошей дороге, по асфальту. Но, как правило, он делал крюк, забирал влево, к стилизованному под средневековый замок гостевому домику, часами просиживал на любимом дубе, выглядывая кабанов, или ловил стрекоз над камышом. От мостков к середине озерца ветром сносило узкую лодку - Андрей прыгал за ней в воду с горячего откоса, в отражения сосен и скал, и брызги, белые, как молоко, летели к солнцу, и солнце нагибалось, тянулось губами к брызгам и шершавым языком задевало смуглую спину маленького Растопчина. А на закате олени вновь спускались с гор, пили воду из ручья и глазели на кормушки, в них постепенно прибывало сена - лесники готовились к зиме. В конце августа за Андреем приезжал отец, неделю бродил по лесу, пил с дедом-егерем горькую и увозил пацана в Москву. Андрей не хотел в Москву. Иногда он вынашивал план - податься в горы и переждать там в тиши недельку, ночуя где-нибудь в сухом дупле. Иногда он и в самом деле убегал, устраивался на закате в дупле старого дуба, но к вечеру тут становилось зябко и тревожно, Андрей, возвращался к дому егеря. Возле веранды, в летней печи дед с отцом зажигали огонь, варили картошку, чистили рыбу, подтачивали о корундовый круг длинный нож, и на лезвии вспыхивали искры, и сверкали в лучах заката скалы над сырым полумраком ущелья, и по одиночке тянулись с востока на запад, к своим высоким гнездовьям орлы.

Память согревала, как печь, но она не могла пролить ни капли света на тайну, что не позволяла Андрею забыться - как попал Растопчин в эту черную дыру, на этот мерзлый бетон? И попал-то голый и связанный... Не иначе как подыхать. Он лежал и гадал: что за яма поглотила его? Заброшенный колодец, куда с ночного неба залетают хлопья снега? Усилием воли Растопчин вырвал себя из царства сна и заставил мозг восстанавливать картины ближайшего прошлого. И он припомнил тусклые фонари набережной за вечерним декабрьским стеклом, швабру и чавканье половой тряпки, ресторанный столик, рукопожатие Вячеслава, лифт и свой путь по ковровой дорожке коридора, по этажу. В гостиничном номере стояла тишина. Растопчин разделся, позвонил Лейле, позвонил Елене, принял душ и, накрываясь двумя одеялами, окунулся в ледяные простыни постели. Он без труда заснул, и вот - пробуждение... Колодец? Но откуда в колодце ветер? Ветер в спину. Пещера? Грот? И где-то за спиной - вода? Оттуда и холодное дыхание... Но не порывами же, сообразил Растопчин. Он перевернулся на спину. Плечом ощутил нечто твердое, похожее на черствую корку хлеба. Над головой темнел какой-то потолок, плита. Руки и ноги, конечно, жаль, заплакал от бессилия Растопчин. Но отморожу ведь не только их. Он все еще надеялся выжить.

Внезапно слева загорелся свет, Андрей мотнул головой, ударился затылком о твердое - ну, точно, кусок черствого хлеба под плечом! Сам же чаек кормил! Балкон! Его, Растопчина, связали и выкинули из постели на балкон собственного номера. Оглушили, опоили снотворным или брызнули в лицо газом из баллончика и выкинули из номера на бетон, под снег и ветер. Но как же они проникли в номер? Ах, не один черт как... Растопчин зарычал. Скрипнула балконная дверь. На пороге появился мужик. Он присел на корточки и ткнул пальцем Растопчину под ребро:

- Как спалось? Не вспотел? Лейла не снилась?

Растопчин застонал.

За порог шагнул еще один силуэт, в нем Андрей признал Григория, "качка" из бара. Через пару минут Андрея втащили в номер и бросили на пол рядом с кроватью. Хлопнула балконная дверь.

- Смотри, Санек, а он - сыкун. Описался со страху, - засмеялся Григорий и с размаху ударил ногой Андрея в пах. - Как считаешь, Санек, двух часов на морозце достаточно, чтоб сыкун отморозил себе махалку?

Растопчин подтянул колени к животу. Лицо он не мог прикрыть от ударов руками, руки были связаны за спиной. Растопчин попробовал спрятать лицо под платяной шкаф. Однако, больше Растопчина не били. Тот веселый незнакомец, который спрашивал у Андрея "как спалось?", некто Санек, выдернул изо рта. Андрея кляп, перерезал бритвой веревки. А бритва-то моя, из станка, безопасная, отметил Андрей. Они ее в ванной комнате взяли.

- Только не заори случайно, - попросил Растопчина Санек, швыряя бритву на журнальный столик. - Сейчас полвосьмого утра. Когда б не тучи, уже бы светало. Люди кругом.

- Сколько я там провалялся? - разминая челюсти, выдавил из себя Растопчин.

- Где-то с пяти, - сказал Санек. - Может, и цел еще твой инструмент. Вернешься в Москву, на бабе проверишь.

Ноги Растопчина свела судорога. На четвереньках он добрался до кровати, натянул на себя оба одеяла. Санек достал из сумки флягу с коньяком:

- Пятнадцать минут на оклем, и помчали.

Андрей выпил много, полфляги, наверное. Потом плеснул коньяк на ладонь, растер ступни, руки, шею. Ему не мешали. Андрей отпил еще глоток. Коньяк был отменный. Из знаменитых крымских подвалов или, вообще, настоящий французский. Андрей завинтил колпачок, на фляге, но возвращать ее не спешил. Григорий курил. За окном светало. Андрей, морщась, вертел головой и разминал онемевшие пальцы.