Александр Бондарь - Чёрные Мстители Страница 14

Маша гордо выпрямилась:

— Я — казачка, дочь офицера, и служить коммунистам не стану. А с Будённого я при случае стащу штаны и выпорю как мальчишку…

Это было уже чересчур. Будённый на минуту опешил. Он молчал и обдумывал услышанное. Потом крикнул:

— А ну, Битюк, всыпь ей полсотни горячих и повесь за ногу на ворота!.. Пусть знает, как разговаривать с командармом.

Маша побелела от ярости и очертя голову бросилась на Будённого, пытаясь схватить его за горло.

— А ну, стой! Куда!?.. — будённовец, названный Битюком, схватил Машу за ворот и потащил к порогу.

— Вот змеиное отродье, — даже не столько зло, сколько удивленно проговорил Будённый. — Увеличить ей порцию вдвое!

— Слухаю, Семён Михайлыч!

— Берегись, усатый выродок! — уже стоя на пороге, кричала Маша. — Мы еще с тобой встретимся!

Красноармеец Битюк толкнул её в спину:

— Давай, шевелись, сучка!

Но Маша, вдруг, развернувшись, так въехала ему кулаком в бок, что будённовец охнул, согнувшись пополам…

Будённый расхохотался:

— А лихо дерется девчонка! Она, пожалуй, побьет твоего дурня. А Битюк?..

— Ни, не побьет, — ответил красноармеец, с трудом разгибаясь и снова хватая Машу. — Я у нее сейчас кишки выдеру.

— Стой! Кишки потом, — приказал пьяный командарм, глотая очередной стакан самогона, — зови, давай, сюда свое отродье!..

Битюк со злостью толкнул Машу обратно к столу, а сам выскочил из хаты.

Предвкушая веселое и необычное развлечение, буденновцы освободили место посредине хаты и взяли Машу в кольцо.

— Кулаками любишь махать? Сейчас помашешь!..

Маша настороженно озиралась. У ближайшего будённовца в расстегнутой кобуре она заметила пистолет и решила при случае воспользоваться им. Нет, теперь уж она живой в руки не дастся!

— А ну, пройти дай! — раздался окрик с порога.

Будённовцы расступились, и перед Машей очутился здоровенный верзила-буденновец лет восемнадцати с копной растрёпанных рыжих волос и с мордой дебильного дегенерата. Он встал посредине хаты, неуклюже переминаясь с ноги на ногу и тиская будённовку в грязных пальцах.

Командарм, видимо, решил развлечь и потешить немного свою побитую банду.

— Тихо, хлопцы! — он стукнул по столу кулаком.

Все притихли.

Будённый обратился к рыжему верзиле-дегенерату:

— Видишь эту курочку, Битюк?

— Бачу, — ответил парень, поворачиваясь лицом к Маше.

— Разорви ее на куски. Я разрешаю.

— Кого?.. Ее?.. То можно…

И Маша увидела, как дегенерат улыбнулся, с огромных, обезьяних губ у него потекла слюна, и он подтер ее грязными пальцами. Все буденновцы, кто был в хате, захохотали. Громче всех хохотал сам командарм.

Будённовцы дружно заулюлюкали:

— Давай, давай, Битюк! Порви ее!

— Ату ее! Давай!

— Если ты побьешь Битюка, — смеясь говорил Буденный, обращаясь к Маше, — катись отсюда на все четыре стороны!..

— А ты не брешешь? — усомнилась Маша.

— Чего?.. — Будённый, смеясь, покачал головой. — Слово коммуниста. Если побьёшь, можешь идти домой. Начинай, Битюк!..

— Ладно, пусть будет так, — отозвалась Маша, внимательно разглядывая своего противника.

Тот сделал шаг вперед.

— А ну, давай, краснодранец! — проговарила Маша, спокойно стоя на месте. — Покажи, на что ты способен.

— Ноги ей оторви, Битюк! — завыли буденовцы, плотной стеной окружая противников.

Битюк улыбнулся во весь свой широкий, обезьяний рот, сжал огромный кулачище, поросший густым, рыжим мхом и размахнулся изо всей силы… Маша мгновенно пригнулась, кулак просвистел в воздухе, верзила пошатнулся и, получив неожиданно крепкий удар в челюсть, отлетел в сторону.

— Получил?!.. — весело крикнула ему Маша.

Буденновцы ахнули. Они не ожидали такого:

— Ну и ну! Вот так девчонка!

— Давай, давай, Битюк! Рви ее!

— Сверни ей шею!

Разъяренный Битюк в безумном бешенстве бросился на Машу, нанося беспорядочные удары куда попало. Ловко отражая его удары, Маша с поразительной быстротой била противника по рукам, заставляя его плясать вокруг себя, будто медведя на цепочке.

Будённый и его бойцы хохотали от удовольствия, свистом и криками подбадривая звереющего Битюка.

Но тот, уже избитый в кровь, вторично отскочил от Маши, задыхаясь от лютой, бессильной ярости.

Он вдруг заревел — так дико и страшно, как ревет раненный ножом бык. И, не понимая уже толком, что же он делает, наклонив вперед рыжую, мохнатую голову, комсомолец устремился на Машу, направляя удар в живот.

Но Маша, будто проворная кошка, отпрыгнула в сторону и с такой силой звезданула Битюка кулаком по затылку, что тот всей своей огромной, бессмысленной тушей грохнулся на пол и забороздил по нему окровавленным, вдребезги разделанным носом.

Буденновцы взвыли.

Битюк лежал без движения. Буденный перестал смеяться. Толкнув аморфную тушу красноармейца ногой в зад, Маша направилась к выходу:

— До скорого свидания, товарищи большевики!

Но Битюк-отец загородил ей дорогу:

— Куда прешь?..

— Как, куда? Ваш командарм обещал мне свободу, если я побью твоего идиота.

Буденный зло усмехнулся:

— Верно, Битюк, отведи ее в лес и всади пулю в затылок. А потом пусть идет себе. Если захочет.

Побледнев, Маша бросилась на красноармейца с пистолетом и попыталась выхватить у него оружие. Но Битюк-отец успел перехватить девушку и поволок ее во двор. В другой руке он держал наган.

Здесь Маша увидела картину, словно бы позаимствованную из старой сказки про страшных лесных разбойников.

Посредине двора красовалась поставленная вертикально бочка с выбитым дном. Вдрызг пьяные красноармейцы, кто чем мог, черпали из нее самогон и, запрокинув головы, пили, пока не валились с ног здесь же. Трое уже спали, развалившись посредине двора. Один боец отчаянно отплясывал гопака под губную гармошку. Другие во всю силу легких горланили песни.

В конце двора стоял большой сарай, около которого весело фыркали две верховые лошади гнедой масти и одна черная — как вороново крыло. Прислонившись спиной к запертой двери сарая, тяжело дремал красноармеец, вероятно, тоже пьяный.

Кто-то окликнул Битюка. Тот обернулся, и тут Маша ловким движением перехватила наган у не совсем трезвого Битюка. Буденновец бросился было на Машу, но тут же свалился, получив точную пулю в сердце.

Одним прыжком Маша очутилась около вороной лошади. Вскочить в седло и дать шпоры коню — для нее это было делом одной секунды. И прежде чем красноармейцы очухались и подняли пьяный крик, Маша уже мчалась к забору, боясь только, как бы конь не задел ногами за доску. Но лошадь, словно быстрая птица, распласталась в воздухе, и, чуть коснувшись земли по ту сторону забора, понеслась дальше.

Обернувшись на лету, Маша крикнула буденновцам:

— Гей, кацапы, вспоминайте Машу Григорьеву!

Вслед ей послышались беспорядочные пьяные выстрелы и отчаянные, бессильные вопли. Но пули, как и ругательства, летели мимо.

Когда Будённый узнал, что у него руках был ни кто-нибудь, а сама Маша Григорьева, удравшая на его собственном скакуне, командарм побелелел. Он тут же, у всех на глазах и своей рукой пристрелил четверых, ни в чем не повинных красноармейцев.

О погоне не могло быть и речи; все знали, что коней, равных по силе бега Буденновскому, не найти по всей округе.

Глава 19. Дядя Степан

Таня и Катя не знали, чем объяснить Машино исчезновение. Вместе с медсестрами и санитарами девушки обошли поле боя, осмотрели всех убитых и раненых, но Машу они не обнаружили.

Куда она могла подеваться?

Продолжая поиски, Катя с Таней отошли далеко от центра боя и почти у самого леса увидели множество порубленных человеческих тел и двух мертвых коней. Какой богатырь бился здесь, окруженный врагами?! Еле уловимый стон донесся до их слуха. Они бросились на этот голос: уж не Маша ли?

В центре мертвой кучи, придавленный убитым конем, лежал офицер могучего сложения, с двумя георгиевскими крестами на окровавленном кителе. Он был весь залит кровью, только смертельно бледное бородатое лицо его казалось чистым и просветленным, словно умытым. В левой руке он держал длинную, почерневшую от крови шашку, а возле правой лежал наган. Вокруг офицера валялись распластанные трупы буденновцев, рассеченные богатырской рукой.

Девушки кинулись к офицеру и встали на колени.

Офицер медленно открыл голубые глаза. Он не сразу узнал девушек…

— Катя? Таня? — прошептал он, наконец, дрогнувшим голосом. — Вы?

Катя вскрикнула:

— Дядя Степан!..

Она заплакала. У Тани в глазах тоже блеснули слезы.

Дядя Степан тяжело вздохнул:

— Ничего, девчата, я тоже порубал их довольно… Ничего… Прощайте… Умираю… за Государя, которого нет больше и за Отечество, которого тоже скоро не будет…