Юрий Кларов - Черный треугольник. Дилогия Страница 14

– В том, что ты ему не дашь бездельничать, я не сомневаюсь, – усмехнулся Рычалов. – Ну что ж, начало, кажется, положено.

II

Борина не надо было заставлять работать: он и так был более чем добросовестен. И хотя, в отличие от Рычалова, у него не было листка с распорядком дня, он тоже все успевал. Когда, подробно проинструктировав уезжавшего в Петроград Сухова, я навестил старого сыщика, у него были для меня новости.

Уголовного дела о мошенничестве с фальшивым «Норе» в архиве не оказалось. Но Борин разыскал бывшего полицейского, который проводил дознание некоего Хвощикова, работавшего теперь в артели «Раскрепощенный лудильщик», и жену покойного ювелира Павлова.

Оказалось, что Кербель, знавший всю эту историю понаслышке, основательно напутал.

Покупателем фальшивого бриллианта был не Михаил Арставин, а его отец, широкоизвестный в Москве именитый купец Петр Васильевич Арставин, проживающий с середины семнадцатого года в Финляндии.

Михаил, в то время начинающий коммерсант, подвизавшийся в русском картеле фабрикантов гвоздей и проволоки, прогорел на какой-то афере и обратился за деньгами к отцу. Петр Арставин отказался помочь своему отпрыску. И хотя Михаил угрожал отцу самоубийством, тот не дал ни копейки. А спустя некоторое время молодой Арставин привел к отцу черноволосого молодого человека со шрамом над правой бровью.

Представившись голландским золотых дел мастером, приехавшим в Россию по делам фирмы, черноволосый молодой человек предложил Арставину купить у него «приобретенный по случаю» синий бриллиант поразительной красоты. Арставин, видимо заподозрив что-то, отверг это предложение. Однако купца все-таки надули…

Через неделю после визита «голландца» в «Биржевых ведомостях», газете солидной и пользующейся доверием, появилась маленькая заметка о похищении в Амстердаме знаменитого бриллианта «Норе». Арставин-старший теперь не сомневался, что ему предлагали именно этот бриллиант. Покупка краденого – дело, конечно, неблаговидное и даже уголовно наказуемое, но ведь такого «выдающегося» бриллианта в Москве ни у кого нет. А Петр Арставин любил все «выдающееся» – «выдающихся художников», которые расписывали потолки в его особняке, «выдающихся осетров», которых подавали на блюде вместе с аршином, чтобы гости могли их измерить и убедиться, что таких они нигде раньше не едали…

Короче говоря, купец попросил сына разыскать «голландца». Но Михаил сказал, что иностранец уже продал «приобретенный по случаю» камень ювелиру Павлову. Павлов подтвердил: да, бриллиант у него. Он приобрел его за сорок тысяч рублей. Может быть, он уступит камень? Павлов согласился перепродать бриллиант Арставину. Ювелир запросил шестьдесят тысяч. Арставин давал сорок пять. Сошлись они на пятидесяти. А потом обнаружилось, что камень фальшивый, и Павлов был арестован по подозрению в мошенничестве…

Хотя прямых улик против Михаила Арставина не было, Хвощиков считал, что организатором аферы являлся именно он, а не Павлов. Во всяком случае, после покупки отцом бриллианта Михаил сразу же оплатил свои векселя на двадцать две тысячи рублей. Причем более или менее вразумительно объяснить Хвощикову, откуда у него вдруг появились деньги, он не смог. Бывший полицейский считал, что деньги от аферы в основном достались Михаилу и «голландцу», а Павлов получил лишь какие-то крохи. Заметка в «Биржевых ведомостях», по мнению Хвощикова, была инспирирована тем же Михаилом Арставиным, который имел знакомства среди репортеров. Но ничего этого доказать он не смог, и дело после самоубийства Павлова было прекращено.

За Арставиным числился и еще один грешок.

Незадолго до войны, когда Михаил еще грыз гранит науки в реальном училище, он пытался продать одному чиновнику бриллиантовые стразы, выдавая их за драгоценности. История эта была замята отцом Арставина, и предприимчивый реалист отделался легким испугом.

– Как видите, господин Косачевский, этим молодым человеком есть смысл заняться, – заключил свой рассказ Борин. – Похоже, что он каким-то образом причастен к ограблению. Возможно, опосредственно, но причастен.

Действительно, в сочетании с утверждением Кербеля, что стразы, отобранные у барыги, в деталях повторяют камни ризницы, а следовательно, их изготовитель видел, и не только видел, но и держал в руках похищенное, сведения, собранные Бориным, превращали сына именитого купца в подозреваемого.

– Вашему Хвощикову можно доверять?

– Если забыть, что он бывший полицейский… – на лицо Борина застыло почтительно-официальное выражение, – то можно. Я имел честь служить вместе с ним десять лет. Хвощиков дельный чиновник. И если позволите, по моему суждению, он бы больше принес пользы уголовно-розыскной милиции, чем в артели «Раскрепощенный лудильщик».

– В артели «Раскрепощенный лудильщик» тоже нужны дельные люди, – возразил я. – Впрочем, я подумаю о Хвощикове. Если он не научился хорошо лудить, может быть, действительно имеет смысл вернуть его в розыск. Что же касается до Михаила Арставина… Хвощиков считает, что фальшивый «Норе» изготовил именно он?

– Нет, Хвощиков так не думает. Для изготовления таких стразов нужны изрядные познания в химии, а Михаил Арставин к наукам никогда склонности не имел. Ветродуй, из тех, кого в народе именуют божьими племянничками. Его папаша за уши из одного класса в другой перетаскивал… Стразы изготовлялись кем-то в Маховке.

– Маховка?

– Так называют притон Махова на Хитровом рынке. Когда весной 1915 года бежал с каторги известный рецидивист Формер, к нам поступили данные, что он скрывается где-то в Москве, скорей всего на Хитровке. Мы тогда основательно шерстили все злачные места. Навестили, понятно, и Махова. Формера мы так и не нашли, во зато во время обыска в нумерах обнаружили ящик с химикатами, необходимыми для изготовления стразов, и несколько десятков фальшивых камней высшего разбора.

– Изготовителя, понятно, не нашли?

– Нет. Да мы его и не искали. Изготовление стразов само по себе законом не преследуется.

– А о «голландце» что-либо узнали?

– Почти ничего, – сказал Борин.

Действительно, сведения о «голландце» были более чем скудны. Они сводились лишь к тому, что его видела жена ювелира Павлова, когда он вместе с Михаилом Арставиным приезжал к ним. У Павловой создалось впечатление, что Михаил и «голландец» давно знакомы друг с другом. Кроме того, Павлова сказала, что, судя по разговору между ним и мужем, молодой человек со шрамом разбирался в тонкостях ювелирного дела. Муж с ним даже советовался о форме огранки какого-то камня. Поэтому Борин высказал предположение, что изготовителем стразов и был «голландец», который через Махова получил возможность осмотреть украденные в патриаршей ризнице камни и сделать с них копии. Теперь они сбывались любителям легкой наживы как подлинные самоцветы ризницы с помощью барыг типа Пушкова.

– А Василия Мессмера вы полностью из всего этого исключаете?

Борин помедлил с ответом.

– Как вам сказать… Хвощиков говорит, что Мессмеры и Арставины были знакомы домами. Из этого, понятно, еще ничего не следует, но… В наше время вообще затруднительно быть в чем-то уверенным. Я ни в чем не убежден, даже в том, что завтра я не окажусь в артели «Раскрепощенный лудильщик».

– Там нет вакансий, – сказал я, – а кроме того, вы не умеете лудить. Но какие у нас основания расставаться с вами?

– Ну как же? Дворянин, бывший полицейский…

Кажется, тогда в ризнице я слегка перегнул.

– Это, уж позвольте вам заметить, напрасно, – сказал я. – Мы умеем ценить добросовестность, а вы, как я убедился, добросовестны.

Он наклонял голову.

– Лестно.

– Я рассчитываю на то, что ваши знания и опыт значительно облегчат нам борьбу с преступностью в Москве.

– Весьма лестно.

Словом «лестно» Борин отгораживался от меня, как сплошным забором. Но в каждом заборе имеется калитка…

– Кстати, Петр Петрович, – впервые назвал я его по имени и отчеству, – все хотел полюбопытствовать: почему вы избрали поприщем для своей деятельности сыскную полицию?

Он удивленно и подозрительно посмотрел на меня. На всякий случай ощетинился.

– Грязная работа?

– Полноте! Как бывший политический преступник могу засвидетельствовать, что этот род деятельности предполагает многие редкие качества, в том числе и ум. Но насколько мне известно, дворянство сыскную полицию не жаловало. Впрочем, если мой вопрос вам неприятен…

– Нет, почему же? – Борин воинственно выставил вперед свою бородку, но затем в его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки: – Игра воображения!

– В каком смысле?

Вместо ответа он неожиданно весело спросил меня:

– Вы в сыщиков-разбойников никогда не играли?

– Играл. Правда, давненько, еще до семинарии…

– Значит, вас уберег ваш ангел-хранитель. А мой своими обязанностями пренебрег…