Нина Васина - Красная Шапочка, черные чулочки Страница 14

Я надела рубашку, и мы пошли смотреть на Кубрика в белой горячке. Мы шли и шли, переходя из одного помещения в другое. В темноте я то и дело едва успевала обойти какие-то незнакомые предметы и подушки, почему-то валяющиеся на полу, на мягких лоскутных половиках.

Кубрик оказался длиннющим и ужасно худым стариком. Меня так поразила его огромная коленная чашечка, что я не могла от нее отвести взгляда. В пламени свечи коленка блестела первобытной яростью и мощью неандертальца. Старик сидел на кровати, расставив в стороны голые ноги, так что между ними поместилась беременная Тили на стуле, и открывал рот широко и послушно, как птенец-переросток. Тили из глиняной кружки заливала большой ложкой ему в рот что-то густое и, вероятно, ужасно невкусное, потому что после каждого глотка он кривился и вздрагивал всем костлявым телом.

В комнате было темно, горела одна свеча в подсвечнике на столе и еще одна у кровати в широком бокале толстого красного стекла.

- Свояк ведь умер, - вдруг сказал Кубрик, когда Тили застучала по дну чашки. - Как же не выпить.

- Глотай! - приказала Тили.

- А могилу копать меня не взяли, какой с меня копальщик...

- Еще глотай!..

- Обидели они меня очень. Я сказал, что зимой все дрова сам заготовил...

- Глотай!

- И сам сложил. А они все равно не взяли могилу копать. Я не много выпил, это...

- Глотай!

- Это самогонка у них поганая, ты знаешь...

Тили встала, взяла его за щиколотки и закинула длинные ноги на кровать. Села рядом и стала втирать в грудь старику мазь из поллитровой банки.

- Я от обиды, конечно... еще выпил и пошел на кладбище. Чтобы глянуть, где копают. А там, сама знаешь, как это бывает - когда докопали... Выпили, конечно, все вместе.

- Ты хорошо запомнил?

- Я все помню, я не слабоумный.

- Ты запомнил, где могилу выкопали?

- Кому? - страшно удивился Кубрик и даже приподнялся на кровати. Тили толкнула его, чтобы лег.

- Твоему свояку, - спокойно продолжила Тили, захватывая мазь из банки двумя пальцами и растирая ее потом ладонью по костлявой груди.

- Мой свояк был сволочью.

Тили задумалась, держа банку в руке, с тихим отчаянием в глазах, которые отсвечивали красным. - Что я, могилу разрытую на кладбище не найду?.. - неуверенно оправдывался старик. - Я же не слабоумный. Одна она там, других нету...

- Тогда вставай и одевайся.

Тили отошла от кровати и открыла дверцы высокого древнего шкафа. Старик с трудом встал, и я задержала дыхание: он был абсолютно голый.

- Ничего себе инструмент у Кубрика, да? - прошептал голос сзади нас, и я чуть не бросилась наутек. Агелена тут же захихикала. - Жаль, что это богатство - всего лишь провисшая старая плоть, - продолжил Микарий. - Еле нашел вас. Приказано накормить и спать уложить.

Только тут я почувствовала ноющую пустоту в желудке.

Мы пошли обратно, но уже через двор. В большой кухне с тремя низко висящими над огромным длинным столом лампами все блестело идеальной чистотой. На металлическом блюде лежали два ломтя черного хлеба с вареньем и стояли две кружки молока.

- Черничное, - кивнула я с полным ртом. - Объедение! А ты поняла, что такое невинность?

Агелена пожала плечами.

- Это что-то вроде дебилизма. Ясно?

- Нет...

- Когда человек совсем слабоумный, не понимает, что вокруг него происходит, и потому всегда счастлив. Он не способен к познанию. Моя мама считает, что девственность - это прямой путь к самоистреблению. Кроме того, девственность и невинность и рядом не стояли. Опять не понимаешь? Возьмем, к примеру, Деву Марию. Она забеременела, будучи девственницей. Ничего не знала! Получается, что она была невинна? Не тут-то было! После родов уже никто не называл ее невинной, а ведь она по-прежнему была девственна в том понимании, что не имела полового контакта с мужчиной. Но физиологически уже не была девственницей!

- Почему?.. - Я совсем запуталась.

- Ну ты даешь! У нее все порвалось во время родов!

Пришла Тили.

- Жуй медленно, - сказала она мне. - Не насилуй свой желудок. - Потом сердито посмотрела на Агелену: - A ты намекни при случае маме, что некоторые концепции физиологического и духовного вполне уживаются друг с другом в голове неиспорченного человека. Повтори.

- Некоторые концепси... концепции физиологического и духовного вполне уживаются в человеке, если он не сексуальный маньяк и не умственно отсталый.

- Приблизительно так, - кивнула Тили.

- Классный шлягер! Приколю мамочку, когда она заведется по поводу моей короткой юбки!

- Дерзай, - разрешила Тили и спросила меня: - Знаешь Марго?

- Нет.

- Узнаешь, - вздохнула Тили, - никуда не денешься. Это мама Агелены, она сексопатолог.

Я не спросила, что это такое, только потому, что сначала решила правильно произнести это слово про себя.

Тили прошла через кухню к небольшой дверце сбоку, долго гремела ключами, отпирая ее. И вдруг вернулась с ружьем.

- Стреляет? - кивнула я на ружье.

- Тебя это не касается.

И я даже ни вот столечко не обиделась! Когда она хотела казаться сердитой, то хмурилась, соединяя брови почти в одну линию, и ее длинные глаза с густыми ресницами от этого становились еще грустней. Чтобы достойно завершить этот потрясающий по своей поучительности вечер, я уже хотела спросить у Тили, что такое - эти самые концепции, и еще про маму Агелены, но она решительным голосом приказала:

- Девочки, уберите после себя, заприте все двери и ложитесь спать. Мы с Микарием уедем. Ничего не бойтесь.

- Вы поедете на хутор на кладбище, да? - похвасталась Агелена своей сообразительностью. Я в тот момент еще ничего не поняла. - Вы закопаете тело в готовой могиле? - упивалась моя сестричка.

Тили застыла неподвижно, с ружьем в руке и тяжело дыша. Я думала, что вот теперь-то Агелене влетит! Теперь-то Тили наверняка рассердилась не на шутку - вон как дышит, сейчас закричит! Но вместо крика Тили осторожно положила ружье на стол и сняла ключи с пояса.

- Агелена, - сказала она тихо. - Сходи, позови Микария.

- Я здесь, - вышел он.

- Возьми ружье и запри его в кладовке.

Она стояла, не двигаясь, и отслеживала взглядом все движения сына. Убедившись, что Микарий все сделал правильно, протянула руку за ключами.

- А разве можно закапывать? - решила спросить я, раз уж все люди здесь такие добрые и спокойные, и разрешается говорить на любые темы. - Разве не нужно вызвать милицию и сообщить его родственникам?..

Все посмотрели на меня. На лбу Тили выступили капельки пота. Я подумала: если она так злится, но не хочет подать виду, то мне это не нравится. Я предпочи -таю, чтобы на меня честно орали и ругались в нужный момент - чтобы все было по правилам.

- Мы не поедем его класть в могилу, - сказала Тили, оперлась руками в стол и низко наклонила голову.

- Потому что мы не знаем его имени? - Меня в то время очень волновало, что напишут на моей могиле, когда я умру. Представить, что на ней не будет вообще ничего написано - это равносильно пропаже без вести.

- Нет! - закричала Тили и посмотрела себе под ноги. От неожиданности я вздрогнула, хотя и отметила с облегчением, что наконец-то наступила здоровая реакция на мою болтливость - совсем как у мамы. Тут я увидела, что под Тили что-то натекло. И подумала, что она описалась - так мы с Агеленой ее расстроили.

- Нет, - сказала Тили уже спокойным голосом. - Мы не поедем на кладбище, потому что я рожаю. Микарий, поставь воды на газ.

- У вас есть телефон? - Ноги мои подкосились, я держалась из последних сил. - Нужно срочно вызвать "Скорую" или Службу спасения!

- Никаких "Скорых", - категорично заявила Тили. - Агелена! Ты помнишь, как мы с тобой принимали жеребенка осенью? Прогладь две старые простыни и прокипяти нож.

- Запросто, - побелевшими губами прошептала Агелена.

- Нефила, пошли со мной, подготовим место. Ми-карий! Уходи подальше я, наверное, буду кричать. Если понадобишься, я пошлю к тебе девочку. А пока приготовь мне деревяшку в рот. Помнишь, когда я зашивала себе рану, ты сделал такую...

- Я сейчас сделаю из липы, - кивнул Микарий. - Липа помягче будет.

И я поняла, что это не представление, устроенное, чтобы свести меня с ума. Это все взаправду. А тут еще Тили стала раздеваться по дороге из кухни. Она оставляла в коридоре вышитую безрукавку, потом блузку с пышными рукавами, потом одну юбку, перешагнув через нее, упавшую, ногами в коротких кожаных сапожках. И я, совершенно зачумлённая, еще подумала - лето, а она ходит в сапожках!.. Потом другую юбку, потом она осталась в одной длинной сорочке и с кожаным поясом с пристегнутыми к нему ключами, и тогда я, подбиравшая за ней одежду, увидела кровь на сорочке внизу - большое пятно красное на белом - и не выдержала. Я закричала, бросила вещи и побежала по длинному коридору, стуча во все двери подряд. Я кричала: "Бабушка, где ты! Бабушка, я приехала к тебе! Мне страшно! Где ты?!" И много еще всего. Что и говорить - для одного дня, даже самого ужасного и фантастического, это было чересчур.