Алексей Биргер - Чеки серии Д (Седой и Три ботфорта - 2) Страница 14

- Да, - сказал Ленька после паузы. - Дневник - это ещё одна проблема.

Учитывая трепетное, почти благоговейное отношение руководства школы к дневникам и к их сохранности, Юрку из-за пропавшего дневника могли ждать новые неприятности, из которых снижение отметки за поведение оказалась бы наименьшей.

- Проблема... - согласился Юрка. И вдруг, махнув рукой, рассмеялся.

- Ты что? - настороженно спросили его друзья. Они решили, что Юрка, после всех передряг, малость поехал.

- А разве вы сами не видите? - откликнулся Юрка. - Мы лезем в очередь к валютному магазину - в самое, так сказать, пекло, где влипнуть легче легкого, мы затеваем засаду на грабителей - понимай, на прожженных уголовников, если подозрения оправдаются, так? - и не боимся их появления, и готовы стрелять в них из самодельного обреза, и при этом у нас поджилки трясутся от одной мысли, что можно накликать на себя гнев директрисы из-за пропавшего дневника или забытой сменной обуви! Почему директриса для нас страшнее настоящих опасностей? Потому что мы привыкли её бояться, да? Но разве это не смешно?

- И правда, смешно... - пробормотал Димка, и Ленька согласился. С подачи Юрки друзья впервые увидели комическую сторону всей ситуации.

- В общем, дневник - проблема серьезная, но мы сумеем её решить, в свое время, - подытожил Юрка. - Сейчас другое важно: появятся воры или нет? А если появятся, то как их лучше всего встретить? Эх, жалко, что заперли выход на крышу!..

- Ты считаешь, что лучше было бы подстерегать их у выхода на крышу, чем в квартире? - спросил Ленька.

- Нет, я имею в виду совсем не это. У нас есть довольно мощный бинокль. С крыши мы могли бы следить за подъездом и подходами к нему и, увидев, как в подъезд входят подозрительные люди - а может, и сам этот мужик появится, в бинокль мы все его опознаем! - заранее приготовиться.

- Да вскрою я этот замок на крышу! - сказал Димка. - Я его почти вскрыл, когда ты появился.

- Я только не понимаю, зачем нам на крышу лезть, - сказал Ленька. - У тебя ведь и окно кухни, и лоджия выходят на сторону подъезда. Мы могли бы вести наблюдение и оттуда.

- Не уверен, - сказал Юрка. - Мы ведь получимся на виду. А ты представь себе, если грабители опытные, то они наверняка вычислят окна квартиры и приглядятся на всякий случай, не видно ли жизни за окнами. А тут мы торчим, с биноклем!.. Естественно, они смоются.

- Так, может, и лучше, чтобы они смылись, - сказал Ленька.

- А как мы тогда узнаем, прав ты или нет?

- Ну, не будем этого знать, и слава Богу.

- Ошибаешься! Если ты прав, и если при этом мы их сейчас спугнем, то они могут заявиться в любой день, хоть через неделю, хоть через две, не угадаешь, и спокойно обчистят всю квартиру. Если ты прав, то сегодня для них - лучший шанс! Ведь сегодня пятница, а завтра выходные наступят, то есть, два дня все время кто-то будет дома. Конечно, они не захотят ждать до понедельника... Хотя и в понедельник не мешало бы подежурить. В общем, я к чему... если сегодня они не пожалуют, то наши подозрения - неправильные. А если пожалуют - мы встретим их во всеоружии. Но для этого нам нельзя засвечиваться, никак нельзя показывать, будто кто-то есть дома.

- В общем, я пошел открывать замок люка, - вмешался Димка в спор друзей. - Кстати, у вас нет ножовки для металла? Дужка замка довольно фиговая, её перепилить - одна минута.

- Должна быть, - сказал Юрка. - Пойдем, поглядим в инструментах.

Ножовка нашлась, и Димка отправился пилить замок, бросив друзьям:

- Вы на стреме стойте, смотрите в оба! Ведь могут появиться не только грабители, но и техник-смотритель, или сосед какой дотошный. От них не отстреляешься, и накостыляют нам тогда!

Но все обошлось. Замок был перепилен очень быстро - не за минуту, правда, а за пять, да и то потому лишь, что Димка периодически останавливался и прислушивался к движению лифта, готовый смыться, когда казалось, что лифт идет на последний этаж.

- Вот и порядок! - Димка приподнял крышку люка. - Ой, а как на крыше здорово! Чур, я дежурю!

- Тебе нельзя, - сказал Ленька. - Ведь тебе нельзя выпускать оружие из рук, ты единственный умеешь с ним обращаться.

- Мы можем побыть на крыше все вместе, - предложил Юрка. - А если увидим в бинокль, что в подъезд входят подозрительные личности, то разделимся: кто-то будет встречать их в квартире, а кто-то побежит к соседям вызывать милицию.

- По-моему, никому в квартире оставаться не обязательно, - пробормотал Ленька. - Что, в перестрелку с ними вступать? Можно так: один из нас отправится к соседям, а двое других будут стеречь на лестничной клетке. И вмешаются только в том случае, если грабители станут уходить до приезда милиции.

- Верно мыслишь, - согласился Ленька. - Ну, поднимай люк!

Ребята подняли люк и поднялись наверх, навстречу ясному майскому небу, ослепительно голубому, и сияющему солнцу.

От развернувшейся перед ними панорамы у них захватило дух.

С одной стороны была смутно различима бледновато золотистая дымка: это бензиновый зной висел над Садовым кольцом, над той его частью, которая в те времена называлась улицей Чкалова, а теперь вновь называется Земляным Валом. В другую сторону виднелись шпили Курского вокзала и, чуть в стороне, шпили Трех Вокзалов: Ярославского, Ленинградского и Казанского, а огромная сталинская "высотка" на Лермонтовской площади будто собирала эти шпили вокруг себя, как генерал своих солдат. Если повернуться на сто восемьдесят градусов - над неровными линиями городского пейзажа возносилась такая же "высотка" на Таганке, у Яузских ворот. Между этими двумя высотками угадывалась сама Яуза с её набережными, и, по соседству с двумя мостами, обычным и железнодорожным, на крутом высоком холме поднимал свои главы Андроников монастырь, свежая, тонкая еще, зелень деревьев вокруг его стен и башен казалась зелеными облаками, и оттого возникало впечатление, будто монастырь не на твердой земле стоит, а парит на этих облаках, и ещё больше он казался похожим на волшебное видение, на сказочный терем. И - дома, дома, крыши домов и гаражей, крохотные человечки, быстро бегущие машины, похожие с такой высоты на разноцветных букашек, и скверы, и парки, и аллеи...

Ребятам и раньше доводилось подниматься на крышу, но ни разу Москва не открывалась перед ними с такой беспримесной ясностью, как в то утро, никогда воздух не был так прозрачен, и не только прозрачен, а ещё и устойчив - да, именно устойчив - он не вибрировал, не дрожал, он словно в согнутой ковшиком ладони держал весь город, другой ладонью бережно промывая все краски, чтобы все мельчайшие детали сделались видны выпукло и четко, и чтобы такими же четкими были заостренные силуэты высотных зданий на фоне неба. Так в воде оживает листочек с переводной - или, как порой её называют, волшебной - картинкой: блеклое невнятное пятно превращается в яркий привлекательный рисунок.

- Ух ты! - сказал Димка. - Это ж, ребята...

Он замолк, не находя нужных слов.

- Как будто мы... - Ленька тоже искал нужные слова. Точно такие ясные и четкие шпили - не высоток, правда, а церквей и колоколен - точно такие ясные и четкие краски и точно такое высокое небо были у английских городов на иллюстрациях к "Плывет, плывет кораблик... Английские детские песенки в переводе Маршака", одной из главных детских книг шестидесятых годов, в чудесной книге огромного формата и с плотными листами, которые так приятно было перелистывать; в книге, которую все дошколята того времени знали наизусть и которую взрослые читали не меньше, чем положенных им "взрослых" поэтов; "Плывет, плывет кораблик, Кораблик золотой..." "Не было гвоздя подкова пропала..." "Много-много птичек Запекли в пирог..." "Из чего только сделаны мальчики..." Ленька на всю жизнь сохранил воспоминание, как от восторга перехватывало дух, когда в пять или шесть лет он открывал эту книгу и разглядывал кузницы и колокольни, мосты и замки, золотые короны и алые мантии, разноцветные камзолы "храбрых портных" и королевских солдат... А ещё там были гуляки, пьющие густого, почти малинового цвета вино из огромных кубков на пирах у славного короля Артура и веселого короля Коля, и мальчишки, тайком удирающие из окон спален погулять при луне, и неряшливые феечки, которых близко нельзя подпускать к булочкам с маслицем... И кого ещё там только не было - целая страна, густо заселенная, удивительный мир, только в котором и хотелось жить, несмотря не то, что и в этом мире не все было безоблачно. "Враг вступает в город, Пленных не щадя..." Страшные вороны нападали на Твидлдума и Твидлди... И страшен почему-то был обжора Робин Бобин. Уже много позже Ленька Болдин узнал, что "Робин Бобин" сначала был сатирическими стишками, сложенными про короля Генриха VIII, который казнил всех своих жен, направо и налево казнил подданных, отбирал в пользу королевской казны и церкви, и монастыри, и кузницы, и дома - то есть, "съедал" своих поданных и их имущество, и все диву давались его ненасытности; прошло сто лет, жестокий король давно умер, а строки, за которые в его время можно было и голову на плахе потерять, стали безобидной детской потешкой. Но остался ледяной холодок, которым тянет от этой потешки, от её хлесткого ритма - холодок, по которому шестым чувством угадывалось, что на эту потешку в свое время падала тень палача в остроконечном красном колпаке-маске с прорезями для глаз... И совсем много-много позже, покупая переиздание этой книги для своих сыновей, Ленька Болдин - то есть, бывший Ленька Болдин, а теперь Болдин Леонид Семенович с изумлением и радостью обнаружил, что книга не потеряла для него своего очарования, что он всматривается и вчитывается в нее, вместе с сыновьями, так же жадно, как и тридцать лет назад. То ли, как он сказал сыновьям, "первая любовь не ржавеет", то ли и вправду Маршак и художник Конашевич (теперь-то он поглядел, как зовут художника) сумели прошить всю книгу той золотой ниткой особого волшебства, называемого вдохновением, которое не истлевает и не развеивается от времени...