Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало Страница 15

— Костюм серый, куртка кожаная, чёрная, ещё куртка. Шуба норковая, новая, бирка 63076, производственное объединение «Союзмехэкспорт» город Тобольск. Ещё шуба женская…

Мерин взглянул на Александрова, тот открыл паспорт убитого: Гривин Алексей Юрьевич, год рождения 1972-й, город Москва, русский… Неженат.

Майор полистал толстую, из красной кожи записную книжку Гривина.

— Саша, — он обратился к Александрову, — тяжело тебе придётся: тут их целый женский батальон. Кому-то же он их дарил или продавал.

— А мы это дело Бельмандо поручим, пусть подопрашивает. Его хлебом не корми — дай с бабами пообщаться. Да, Серый?

Бельман снисходительно улыбнулся.

— Почему «не корми»? И хлебом покормить можно. Одно другому не помеха. Кстати, Саша, в общении с женщинами я отдаю предпочтение не допросам. А ты? — Он не стал дожидаться ответа, продолжил исследование платяного шкафа. — Костюм чёрный, джинсы фирменные, американские…

Это было оскорбление, а оставаться в долгу Александров страсть как не любил. Здоровый цвет лица его постепенно начал спадать. Разговоры о его якобы «нетрадиционности» случались давно, сразу после ухода от него жены, которая на вопрос о причине развода ответила с милицейской прямотой: «Так он меня не е…т». В эту бездоказательную бочку дёгтя пыталась было влить свою ложечку сладкого майского мёда секретарша Сидоровой Шура Величко, заявившая: «Не е…т, потому что там и е…ть-то нечего. А так он очень даже е…т, уж поверьте мне». Ей поверили, но подмоченную репутацию Александра Александрова это насухо не высушило.

А тут такие намёки! Невольно вся краска с лица его стекла тонкими струйками.

— Игорь, — он обратился к Мерину, — прикажи Феномену, пусть он займётся гаремом убитого. Это ж его прямое дело, прямее некуда, он ничего другого и не умеет. Зачем у голодающего хлеб отбирать?

Мерин старательно подавил улыбку.

О взаимоотношениях Бельмана с женским полом в МУРе не судачили только разве что сотрудники, давно перешагнувшие пенсионный возраст. Да и те, когда в их присутствии речь заходила об очередном похождении «феномена», с интересом навостряли ушки. Любопытно же, как этому молодому человеку с таким длинным носом и перпендикулярно к голове посаженными ушами удаётся даже в среде самых выдающихся муровских знатоков женской психологии слыть «безотказником № 1». «Феноменом» же его прозвали после того, как одна из работниц отдела питания поделилась с другой работницей того же отдела (а та, в свою очередь, со многими), что в бытность их с Бельманом романа однажды за ночь ей пришлось уступать его настойчивым желаниям до десяти раз.

— Крепкий же у неё был сон в ту ночь, — так прокомментировал Сергей Бельман эту дошедшую до него шокирующую весть.

Но, как бы там ни было, популярность молодого сотрудника МУРа в среде не только работниц отдела питания с тех пор возросла до размеров невиданных.

Бельман-до и Бельман-после — так завистливые коллеги стали называть Семёна Бельмана и так оценивать профессиональную работоспособность своего товарища.

Бельман-до — это ДО ночи «десятикратных настойчивых желаний».

Бельман-после — соответственно ПОСЛЕ такой ночи.

— Молодец, Бельмандо, отлично, — говорили ему, когда хотели похвалить. Или. — Бельмандо есть Бельмандо, чисто сработано, комар носа не подточит.

Но стоило Сергею допустить любую, пусть даже самую малую оплошность в работе, опоздать куда-нибудь или, скажем, просто зевнуть во время доклада начальника — прощения ему не было: «Бельман-после сегодня совсем плохой. Похоже, ночью рекорд поставил: перевалил за десятку. Этого так оставлять нельзя. Надо как-то с этим бороться».

— Бельману я уже дал другое задание. — Мерину очень хотелось прогнать пробежавшую между подчинёнными кошку. — Придётся, Саша, тебе молодость вспомнить, тем более поговаривают, вспоминать тебе есть что. Сёмка тут годится разве что в подмастерья.

— Я и от роли консультанта не откажусь, — продолжил ершиться Семён, — главное, чтобы зерно моего опыта в унавоженную почву ложилось…

— Унавоженная почва в твоём хавальнике, говнюк. — Александр даже привстал со своего стула.

Дело шло к рукопашной.

— Прекратить базар, петушьё! — Мерин редко повышал голос, многие сотрудники даже утверждали, что причиной тому — его слабые голосовые связки, именно поэтому неожиданный окрик застал «петушьё» врасплох. Оба на какой-то момент замерли и бескровно разошлись по своим местам.

Вошёл Филин, выложил на стол содержимое багажников машины Гривина.

— Молодец, очень вовремя вернулся, — мрачно похвалил его Мерин.

Анатолий вопросительно вздёрнул брови: похвалу он принял за упрёк.

— Максимально.

Это означало: работал быстро, можно сказать — быстрее некуда, и упрёков не заслужил.

— Я и говорю — молодец. Чем ты не доволен? Наградить тебя что-ли прикажешь?

— Не понял. — Филин подошёл к Бельману, шепнул ему в ухо: — Что?

Вопрос был предельно ясен и расшифровывался так: что тут у вас произошло, пока я отсутствовал? Почему «бугор» не в духе?

— Не бери, — так же скупо ответил Сергей, — всё в порядке, не бери в голову, ничего страшного не случилось, тебя это не касается, ты в порядке.

Филин успокоился, сказал, обращаясь к майору:

— Там ещё.

— Где?

— Там.

— И что?

— Ещё.

— Что «ещё»? Что?! Взрывчатка? Оружие? Трупы? Говори так, чтобы тебя можно было понять. — Мерин не на шутку разозлился. — Ну! Что «ещё»? Где «там»-то?

Филин так надолго застрял в состоянии недоумения, что, во избежание повторного взрыва руководства, на выручку ринулся Бельман.

— Игорь, ну что тут непонятного? Ясно же сказано: «там» — это значит в багажнике убитого. Толик принёс только то, что находилось в «бардачке», а в багажнике ещё много чего, много предметов, которые он не принёс по причине их неподъёмности — запасное колесо, инструменты, домкрат, канистра с бензином, ящик с презервативами… Да, Филя, ты это хотел сказать?

Наступившая тишина не обернулась затишьем перед бурей только благодаря Александрову.

— Игорь, глянь, это странновато. — На столе перед ним лежали принесённые Филиным предметы: гаванские сигары, фотографии, магнитофонные кассеты, бутылка виски… — Тебе не кажется? — Он протянул Мерину авиационный билет.

Тот повертел его в руках: Нью-Йорк, 18 августа. Бизнес-класс. Ряд. Место. Без фамилии, без номера паспорта. Неиспользованный.

— Опечатай машину и на Петровку, — обратился он к Филину. — Потом поможешь Александру с гривинским гаремом. — И, догнав его на лестничной площадке, добавил негромко: — Толь, не серчай. Что-то с нервами у меня не лады. Полечиться пора. Прости.

— Всё, — сказал «Толь» и это означало: не серчаю я ни на грош, всё понятно и всё пройдёт, не сомневаюсь. А нервы тут ни при чём, они у тебя в полном порядке.

Просто женщины не всегда способны нас, мужиков, понять. И простить, если надо. Пока.

Он кивнул головой и побежал выполнять поручение.

Мерин долго смотрел ему вслед. Он и не подозревал, что их с Вероникой размолвка — тайна Полишинеля.

Во дворе оперативники снимали рисунок скатов гривинской «Волги», искали свежие отпечатки. Руководила работой лейтенант Калашникова-Мерина.

«Ника! Никочка!!! — невероятным усилием воли не вырвался вопль из груди Игоря Мерина. — Вероника. Подойди. Скажи, что я ни в чём не виноват перед тобой. И я перестану умирать. И прощу тебя. За всё твоё долгое непрощение — прощу. И пойму: иначе ты не могла. Я бы тебя никогда не простил, если бы ты в то же утро меня простила, поняла и пожалела. В то проклятое утро. Но две недели без кислорода — всё живое задыхается. Не выживает…»

Ничего подобного он не сказал. Сжал кулаки, до боли стиснул зубы, закрыл глаза и пошёл мимо.

— Товарищ майор, грузовые отпечатки снимать?

Это спросила Вероника.

Он не сразу поверил ушам своим. Остановился вкопанно. Грузовых машин за три дня по двору проехало немерено: тут и булочная, и склад мебельного магазина, и вообще… Она не могла не понимать бессмысленность своего вопроса. Но она спросила: «А на Луне могут быть отпечатки колёс свидетельских машин»? И это был самый мудрый, самый женский, самый необходимый вопрос, заданный ему когда-либо кем-либо. Потому что вопрос этот был наполнен кислородом — единственной газообразной субстанцией, обеспечивающей жизнь. От счастья он не сразу поверил ушам своим. Неслышно переспросил:

— Что вы сказали?

— Я спросила про отпечатки грузовых машин. Снимать?

И он, вопреки всякой логике, сказал:

— Спасибо, Вероника.

И она не удивилась. Ничего не ответила.

Удивился работавший с ней сотрудник.

— Товарищ лейтенант, я не понял. Снимать грузовые? Или нет? Что он сказал?

— Он сказал: «Не снимать».