Анна Данилова - Признания грешницы Страница 15

– Да, она выходит в Лондоне, на английском языке.

– Что значит – погиб при невыясненных обстоятельствах?

– Вроде бы его растерзал леопард во время охоты.

– Глаша, но в Намибии нет никаких золотых приисков, хотя я, может, и ошибаюсь. В Намибии добывают алмазы, они там рассыпаны чуть ли не на поверхности, в каком-то определенном месте, и русским, не думаю, что позволят тягаться с Де Бирсом. Но как ты обо всем этом узнала? Ты же занималась Таней…

– Это все – работа Дениса. Он скинул добытую информацию, сказал, что очень хотел бы заниматься этим делом, что оно ужасно интересное, и причину этого убийства Рыбина надо искать в Намибии, еще он высказал предположение, что Германа Рыбина растерзал никакой не леопард, а убил сам Вадим Рыбин. И что братья не поделили алмазы. Знаешь, когда он говорил со мной по телефону, я чувствовала, как эмоции перехлестывают через край, он загорелся этим делом…

– А мне почему тогда не позвонил?

– Потому что я рассказала ему про Леву, и он понял, что ты ни за что не отдашь ему это дело.

– Я сама позвоню Денису… Пусть работает. Все, что касается Рыбиных, пусть роет, а я займусь Герой и Левой. Ну и Диной Робертовной, конечно.

– Хочешь, я сделаю тебе бутерброд с сыром?

– Хочу. Глаша, ты хочешь сказать, что Лева ошибается в своих предположениях относительно Геры?

– Вадим Рыбин вернулся на родину с карманами, набитыми деньгами, и решил вложиться в фирму Левы, стать его партнером. На месте Левы мог оказаться кто угодно, любой другой бизнесмен. Думаю, что, узнав об исчезновении Геры, Лева тоже, как и мы, долго ломал голову над тем, что побудило Геру исчезнуть, поскольку такое поведение ей совершенно не свойственно. И отбрасывая от себя мотив за мотивом, в частности измену Геры, он пришел к выводу, что она сделала это исключительно потому, что совершила преступление. Он решил перестраховаться, попросил тебя сделать все от тебя зависящее, чтобы обеспечить алиби Геры на момент совершения убийства Рыбина. Вот и все!

– Возможно, ты права.

– Тогда действуй!

– Лиза, но ведь Рыбин – родом из Маркса! И Гера тоже оттуда!

– Это я понимаю. Поэтому предлагаю тебе немедленно отправляться в Маркс и выяснить о возможном пересечении Рыбина и Геры. Что-нибудь еще?

– Да. Кто-то должен заняться личной жизнью Рыбина. Опросить соседей, друзей, найти свидетелей, которые рассказали бы подробности этой самой личной жизни.

– Этим займешься, когда вернешься из Маркса. Глаша, ты на меня так странно смотришь… Что-нибудь случилось?

– Я не хотела говорить… Но там, в Бобровке…

– Глаша! Что-нибудь с Дашей?

– Нет, с ней все в порядке. Но она там не одна…

– В смысле?

– Там твой Гурьев.

– Что? Дима? – Лиза уставилась на Глашу, пытаясь осмыслить услышанное. – Странно, он мне ничего не говорил.

– Он просил меня не рассказывать тебе об этом, но я решила, что ты должна знать, – решительно произнесла Глафира.

– Правильно! Бог мой, что он там делает?

– Думаю, он просто пережидает время, прячется от кого-то… Он говорил что-то про Таллин…

– Что ж, это еще лучше! Если Гурьев там, значит, за Дашей есть кому присмотреть, пока мы заняты. У нее будет время прийти в себя и отдохнуть. Ты оставила ей телефон?

– Да, но предупредила, чтобы она никому не звонила. Лиза, скажи, ты совсем не ревнуешь Гурьева? Ты интересуешься вообще его жизнью, делами? Ты любишь его?

– Глаша. – Лиза казалась спокойной, но Глафира чувствовала, что на самом деле она нервничает. – Глаша, при нашей работе и нашей занятости, том образе жизни, который мы с Димой ведем, у нас просто не получается быть друг у друга на виду. И если мы в этих условиях не будем друг другу доверять, то зачем вообще жить вместе?

– И все-таки, – не унималась Глафира, принимавшая близко к сердцу все, что имело отношение к подруге. – Он же мог сказать тебе, что находится в Бобровке, ну, чтобы ты хотя бы просто знала, где он. Тем более что у него такая опасная работа, и никогда не знаешь, где он будет в ту или иную минуту. У него же все дни расписаны, сплошные встречи, поездки, перелеты…

– Но ведь и я не всегда рассказываю ему о наших с тобой делах, и где я нахожусь, где ночую, с кем встречаюсь и кого собираюсь поселить в Бобровке. Хотя последний пункт, соглашусь, надо бы нам с ним подкорректировать. Хорошо, что там Дима, а если бы он там прятал кого? Вот был бы конфуз! Ладно, Глаша, поехали, надо работать. Позвони домой, скажи, что ты, скорее всего, не успеешь сегодня вернуться, и тебе придется переночевать в Марксе, снимешь номер в гостинице.

– А ты в Бобровку не собираешься?

– Конечно, собираюсь.

– Тогда не выдавай меня. Я обещала ему, что ничего про него не скажу.

– Как-то все это странно, Глаша. Он же понимает, что рано или поздно я там появлюсь, мне же надо встретиться с Дашей. Ну, ладно, сделаю удивленное лицо. Договорились!

Позвонил Мирошкин. Лиза слушала его, нахмурив брови.

– Хорошо, спасибо, Сережа, за информацию. Я перезвоню. – И, обращаясь к Глаше: – За городом, на свалке, обнаружен труп Ларисы Трубниковой, любовницы Зосимова.

10

Только безоговорочное доверие мужа позволило им встречаться. Лева совершенно не ревновал свою жену к молодому студенту из художественного училища, заприметившему на детской площадке в городском парке красивую молодую женщину с лицом ангела и предложившему ей написать ее портрет.

– Вы всегда так знакомитесь с девушками? – улыбнулась ему Гера, щурясь от яркого весеннего солнца. Белая кожа, темные глаза и растрепанные черные блестящие кудри. Ее маленькие дети, такие же прелестные, как и их мать, играли в песочнице вместе с другими детьми, мамы которых непринужденно болтали на расположенных поблизости парковых скамейках. Все видели, как к Гере, стоящей ближе всех к песочнице, подошел молодой человек в джинсах и куртке и заговорил. И она, нисколько не смущаясь, стояла и разговаривала с ним, не кокетливо, а как-то очень спокойно или даже лениво. Она была живая, непосредственная и переполненная счастьем, которое светилось в ее черных глазах.

– Да, мы, художники, всегда так знакомимся с девушками. Чем не повод встретиться, пообщаться, полюбоваться на их красоту? Так вы хотели бы, чтобы я написал ваш портрет?

– Я должна буду его купить?

– О, нет, что вы! Я с радостью вам его подарю. Хотя, если у меня будет время и я возьмусь за большую работу, то, с вашего разрешения, сначала выдам ее за свою экзаменационную работу, получу оценку и только потом подарю.

– Если ее не заберут в фонд училища, так ведь? – Гера засмеялась. – Просто у меня подружка училась в вашем училище, и практически все ее работы остались в училище.

– Как ее фамилия?

И они какое-то время говорили о подруге Геры, Татьяне Хохловой, чьи работы были хорошо известны Валентину, после чего Валентин пригласил Геру с детьми в кафе и угостил лимонадом с пирожными.

Он любовался ею все то время, что находился рядом с ней, ловил каждое произнесенное ею слово, каждый взгляд и чувствовал, что с ним происходит что-то непонятное, словно с каждым вздохом он пьянеет и перестает ощущать реальность происходящего.

– Знаете, я хотел бы жить с вами, – вдруг сказал он то, что думал.

– Как это? – Гера со стуком поставила стакан с лимонадом на столик. Две разряженные в пух и прах крошки-девочки с аппетитом поедали свои пирожные и, конечно же, не понимали, что только что было предложено их матери. – Вы что, Валентин, серьезно? Влюбились?

И она захохотала! Да так звонко, запрокидывая голову, что он успел увидеть ее розовое нёбо, крепкие белые зубки и тонкую напрягшуюся белую шейку. В кафе было довольно много народа, словно все свободные от работы люди высыпали в этот весенний погожий денек на улицу, расселись по кафе и кондитерским, чтобы насладиться праздностью, бездельем, пирожными и заливающим весь город теплым солнцем.

На них обращали внимание, оглядывались, улыбались.

– Я замужем, моего мужа зовут Лева, и я очень люблю его. Но я знаю, опять же из разговоров Тани, о том, как трудно найти натуру, натурщика, человека, который посидел бы некоторое время спокойно, пока его рисуют, поэтому я не отказываю вам. Времени у меня много, особенно в те часы, когда я гуляю с детьми вот здесь, в этом парке, поэтому вы можете каждый день приходить сюда со своими красками и писать мой портрет. Ну как, договорились? В дождь я, понятное дело, сижу дома. Я вообще не люблю дождь.

И были долгие часы в парке, когда Валентин, влюбленный по уши в молодую маму Геру, не помня себя от возбуждения, радости и любви, переносил красоту из живого мира на бумагу, картон, холст и даже наждачную бумагу. Десятки самых разных портретов, выполненных в разных стилях, разными средствами – акварелью, карандашом, углем, маслом, – заполняли его маленькую квартирку, которую он снимал неподалеку от художественного училища.