Анна Данилова - Волчья ягода Страница 15

– Добрый вечер… – проговорила она в страшном волнении, как если бы звонила на Тот Свет. – Как мне поговорить с Милой Рыженковой? Ведь это Мичурина восемнадцать, квартира шесть?

– Послушайте, я не знаю, кто вы… – произнесла каким-то странным голосом женщина, – а потому мне трудно сообразить, ЧТО ИМЕННО я должна вам сказать…

– Это звонит ее сестра, Анна… – выпалила она и замерла, прислушиваясь к ударам собственного сердца: ведь она не имела права раскрываться, держа в руке трубку телефона, принадлежащего именно Вику. Она забылась…

– Сестра? Тогда и вовсе непонятно… – голос женщины звучал так, как если бы она говорила в картонную трубу, приглушающую громкость. Или же у нее просто-напросто был насморк. – Вы меня слышите?

– Слышу, конечно… – Анна начинала терять терпение. – Так где Мила?

– Она умерла, деточка… Еще два года тому назад, кажется…

– Умерла?.. – Анна почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились. – Но как это случилось?

– Не знаю… Кажется, ее сбила машина.

– А кто же тогда вы?

– Мы купили у вашей сестры эту квартиру, сначала долго снимали, а потом выкупили… Так что вы уж там сами разбирайтесь…

Короткие гудки. Анна, опустившись на подушки, почувствовала, как слезы горячими потоками потекли к вискам…

– Что случилось? – Дора присела к ней на постель. – Что-нибудь с вашей сестрой?

Анна посмотрела на нее, но ничего не ответила. Да и что она могла сказать этой чужой женщине, так раздражающей ее своими толстыми розовыми щеками, кисловатым запахом тела и неестественно вытаращенными от чрезмерного любопытства глазами?

Ей не хватало воздуха, ей не хватало того внутреннего стержня, который сломался в ней, едва она сошла с трапа самолета здесь, в Шереметьеве-2, четвертого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года, когда приехала на Солянку хоронить свою единственную сестру Милу…

Анна отвернулась к стене и разрыдалась.

Глава 4

Она не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как ее привезли в этот дом. Здесь не было окон, а потому о приближении ночи она узнавала лишь по своим слипающимся векам, непреодолимому желанию спать и раздающимся откуда-то сверху звукам музыки и громким крикам. Но это в своей прошлой жизни она с наступлением ночи ложилась спать, а здесь, в этом аду, жизнь в это время только начиналась…

Сейчас придет человек и принесет еду. Ей, зверю, посаженному на цепь, не разрешают даже помыться, не говоря уже о том, чтобы почистить зловонное дно клетки, залитое кровью и молоком…

И никто, кроме тех скотов, которые приходят сюда сверху, чтобы насладиться ее унижением, не знает, где она и что с ней…

Прежде ее звали Берта. Так назвал ее отец в честь своей первой любви – наперекор всем. И это имя сильно отличало Берту в школе от ее подруг. Было в этом имени что-то бархатисто-упругое, немецкое, европейское, строгое и вместе с тем мягкое и нежное… Берта обожала свое имя и была благодарна отцу за то, что он его отстоял пусть даже ценой семейных скандалов и упреков со стороны жены. Девочка и впрямь была похожа на хрестоматийную Берту: светловолосая, высокая, стройная, с большими голубыми глазами и нежным матовым лицом. Ни дать ни взять – немецкая кукла.

Сразу после школы она вышла замуж за друга отца, сорокапятилетнего Илью Петровича Ромиха. Брак, который вызвал шок у родных и друзей Берты и которому предрекали недолгую жизнь, продлился пять лет. Но для Берты эти годы промелькнули словно один день. Муж, который был старше ее на целых двадцать семь лет, боготворил молодую жену и создал ей такие условия жизни, какие не снились ни одной из замужних женщин, которых она знала. Илья был высоким худощавым мужчиной с хорошей кожей и роскошными черными волосами, которые, постепенно седея, придавали облику Ромиха особую привлекательность. Спокойная и приносящая достаток профессия ювелира дала возможность Илье окружить Берту, которую он любил без памяти, роскошью и превратить ее жизнь в поток сплошных наслаждений.

Бывая чуть ли не каждый день в доме, где росла Берта, и тесно общаясь с ее отцом, Ромих, словно за нежным хрупким ростком, следил за развитием и воспитанием девочки; играл с ней, покупал ей игрушки и сладости, водил ее на прогулки и ждал чуда – того момента, когда из нескладной худенькой малышки с длинными белыми косичками расцветет женщина, которая и сделает его счастливым.

Отец Берты, видя отношение друга (которого и он, в свою очередь, знал с детского возраста, потому что был старше его на пятнадцать лет) к дочери и всячески поощряя его разгорающуюся страсть к ней, холодел при мысли, что она может достаться кому-то, а не Илье. Ему было страшно представить себе Берту в объятиях, скажем, ее сверстника – грубого и неумного парня с повадками шпаны и гонором внезапно разбогатевшей голытьбы… Мать Берты, женщина более современная и глядящая на мир глазами неисправимой оптимистки, хоть и находила Ромиха человеком порядочным, надежным и способным обеспечить будущее ее дочери, но считала, что такая заметная разница в возрасте рано или поздно приведет к возникновению трещины в браке и превратит жизнь Берты в пытку. Однако Ромих оказался настолько находчив, что ему потребовалось всего лишь полгода на то, чтобы сломить сопротивление матери Берты и добиться у нее благословления на этот брак: несколько дорогих золотых украшений, подаренных будущей теще, сыграли здесь не последнюю роль…

Оставалась самая малость – внушить Берте, что Илья Петрович, которого она с детства звала крестным, любит ее и что любовь его вовсе не платоническая, что страсть, которую он к ней испытывает, самая что ни на есть настоящая, и что, конечно, он надеется на ответное чувство…

И Берта почувствовала это однажды утром, на даче, когда проснулась и, выглянув в окно, увидела почти голого Ромиха, делающего упражнения на террасе. Вид обнаженного мужского тела произвел на семнадцатилетнюю Берту столь сильное впечатление, что она в течение целого дня просто не осмеливалась взглянуть в глаза Ромиху, в то лето практически постоянно живущему на ИХ даче. А ведь до этого времени Илья Петрович, или просто Илья, воспринимался ею как член семьи, как человек, с которым можно пойти куда угодно и делать все что тебе заблагорассудится, зная, что он всегда все поймет и, если нужно, поможет. Как старший брат или дядя… И что удивительно – ей ведь и до этого дня случалось видеть Ромиха в одних плавках на дачном пляже, но она почему-то не обращала на это внимания… Что же случилось в тот день?

Зная по фильмам, что происходит в момент близости между мужчиной и женщиной, Берта стала представлять рядом с собой в постели красивого и взрослого Ромиха, непременно обнаженного и спящего, и от этих страшных по силе воздействия картин она возбуждалась и не знала, что ей делать со своими новыми ощущениями и куда направить возникающую в ней при этом энергию.

Все это напоминало ей первые поцелуи с одноклассником, к которому она зашла как-то раз, чтобы забрать свой, одолженный ему на время болезни учебник. Одноклассник угостил ее минеральной водой, затем они некоторое время слушали музыку, сидя рядышком на диване, а потом он внезапно привлек ее к себе и поцеловал прямо в губы…

Представляя на месте целующего ее в губы одноклассника Илью, она чувствовала, как ее бросает в жар, и решила во что бы то ни стало попытаться дотронуться до Ромиха, почувствовать его плоть и попытаться увидеть в нем просто мужчину.

И она дотронулась однажды, когда их посадили за ужином рядом. Ромих подарил в тот вечер маме золотую брошь и поздравил ее с днем учителя. А Берте преподнес малахитовую шкатулку, полную новеньких сотенок. «Купи себе что-нибудь…» Все было как обычно.

Когда принесли курицу и взгляды всех присутствующих за столом обратились на блюдо, полное ароматных розоватых, с поджаренной корочкой, ломтей куриного мяса, Берта просто накрыла ладонью колено Ромиха и даже слегка надавила на него, ничем не выдавая своего волнения и продолжая рассеянно рассматривать куриную ножку…

И тут же, почувствовав его взгляд на своей щеке, буквально запылала от стыда. А что, если она ошибается и Илья в то солнечное утро на даче вовсе не собирался демонстрировать ей свое тело (хотя раньше он делал упражнения в саду, среди яблонь, а не под окном Бертиной спальни)? Вдруг он нисколько не собирался ее провоцировать, а просто занимался гимнастикой?

Но, увидев выступившую на его лбу испарину (она все же не выдержала, повернулась и посмотрела ему в глаза), Берта поняла, что присутствие Ромиха в их доме неслучайно. Что он любит ее, как никто другой, и сделает все, чтобы добиться от нее ответного чувства. Это было понятно без слов, без каких-либо намеков… Она прочувствовала это физиологически, как если бы они с Ильей на миг стали единым существом…

Он поцеловал ее в тот же вечер в прихожей, и она, как могла, ответила ему, в доверительном порыве прижавшись к нему и мазнув в смущении губами по его щеке…