Анна Малышева - Тело в шляпе Страница 15

— Верю. Сейчас, я надеюсь, со здоровьем все в порядке? — спросил Василий.

Она посмотрела на него масленым взглядом и горячо заверила:

— Да, можете не волноваться. И вдруг забеспокоилась:

— Вы мне не верите? Так вот, я точно знаю, что в тот день, когда Рому убили, Оля была у него. Чтоб вы мне поверили, я даже скажу, где у них было свидание — в квартире у Ивана. Убедились?

— Да? А откуда вы это знаете? — строго спросил Василий.

— Марина была у меня, когда кто-то позвонил и рассказал об Оле и Роме. Вот. — В Люсином взгляде сквозило превосходство: ну что, съел?

— Кто мог знать, что Грушина у вас?

— Все. Все знали. Она попросила секретаршу директора в своем лицее, если ей позвонят, всем давать мой телефон. Вот, и эта женщина сказала Марине, что в эту самую минуту у Романа любовное свидание в квартире у Ивана.

— И Грушина туда поехала?

— Да, сразу.

— А кто, кроме вас, знал, что Гарцев собирается поехать в квартиру к Кусяшкину? — Василий положил перед собой лист бумаги и взял ручку.

— Оля, я же вам говорю.

— А — еще?

— Зачем вам «еще»? Она же убийца.

— Конечно. Но таковы формальные требования.

— Еще Марина.

"Нет, все-таки дыроколом, — подумал Василий. — Оно надежнее".

— Это понятно. То есть мы догадались.

— Еще та женщина, которая нам звонила. Прощание с гостьей было нежным, зато коротким. Василия спас Леонид, вернувшийся с компьютерной фирмы.

— Твои девчонки с каждом годом становятся все привлекательнее, заметил он, окинув Люсю придирчивым взглядом. — Хороша!

Однако его рассказ о фирме ВИНТ отбил у Василия всяческую охоту веселиться. Из всего, рассказанного Леонидом, было понятно, что формальный повод убить Гарцева был у его заместителя Ивана Кусяшкина и, главное, что Саня все это узнала два дня назад, после чего и пропала. И чем больше старший оперуполномоченный слушал младшего оперуполномоченного, тем тревожнее ему становилось. Под конец рассказа он был убежден, что у Сани серьезные неприятности.

Глава 13. АЛЕКСАНДРА

Очнулась я… правильно, гипс. Хотя гипс образовался не сразу, до него было приятное знакомство с приемным покоем (на редкость не подходящее слово для вышеназванного места) Института скорой помощи имени Склифосовского. Люди в белых халатах (словосочетание, запрещенное к применению в материалах сотрудников нашей газеты, ибо оно является отвратительным штампом), похоже, собирались ужинать.

— Кто девочку посмотрит? — вопрошала в пространство суетливая женщина лет пятидесяти, дергая мою каталку из стороны в сторону.

— А что тут? — поинтересовался молодой доктор, пробегая мимо с кастрюлей в руках.

— Авто, — охотно ответила женщина.

— Ага, — с удовлетворением сказал доктор, уже практически скрываясь за дверями комнаты с приятным названием "операционная", — хорошо.

— А посмотрит-то кто? — добрая женщина не унималась.

— Может, нейрохирурги? — раздалось из глубины операционной.

Женщина быстро засеменила по коридору и заглянула в одну из дверей.

— Где нейрохирурги? — спросила она. Потому, вероятно, что вопрос был обращен не к кому-то конкретному, ответа на него не последовало.

— Где эти гады?! — повторила женщина и на этом, посчитав свою миссию выполненной, удалилась в операционную, надо полагать, делать операцию. Вскоре оттуда раздался бодрый стук вилок.

— Хоть бы дверь прикрыли, — простонала соседняя каталка. — Как можно?! Врачи ведь.

— Что ж, раз врачи, им с голоду умирать? — возразил ей мужчина потрепанного вида с окровавленной головой. — Покушают и полечат нас.

Надо сказать, нас, которых следовало полечить, в приемном покое было немало, и, пока доктора «кушали», работы у них прибывало. Привезли еще две каталки, причем дама на одной из них вежливо поинтересовалась:

— Кто крайний?

— А что, здесь живая очередь? — спросила я, потому что рука и голова болели страшно и крайней быть мне не хотелось.

— Местами живая, а местами уже нет, — мрачно отозвалась первая каталка. — Вот вам бесплатное здравоохранение. Все у нас в стране так.

Разнообразие вечеру придавала голосистая гражданка на коляске, которой, по ее словам, точнее, крикам, автобус проехал по ноге.

— Ой, ой-ой-ой, нога-нога. Да когда ж они появятся-то?! Что ж такое?! Ой-ой-ой!

— Как же вас так? — без интереса спросил окровавленный.

— На рынок оптовый ехала, ой-ой-ой, а он, подлец, двери закрыл и поехал, ну я прям туда, ой, теперь уж все!

— Да с чего вы взяли? — тусклым голосом возразил окровавленный. — У вас небось и перелома нет.

— Нет?! Это у меня-то нет? Да там все переломано! Вон как нога распухла, — дама с гордостью предъявила всем ногу, но, поскольку нога была в сапоге, публика не смогла полюбоваться тем, как именно она распухла. Сапог как сапог. Грязный, правда, очень.

— А я вам говорю — нет перелома, — окровавленный, похоже, не собирался отступать. Дама, впрочем, тоже.

— Да что вы понимаете? Вот из-за таких, как вы, у нас такие дела творятся и такое вот здравоохранение.

— Из-за него? — спросил проходящий мимо врач и с сомнением посмотрел на окровавленного.

К дискуссии подключился немолодой гражданин без следов повреждений на теле:

— Если б у вас был перелом, вы бы так не орали.

Дама, несколько озадаченная столь парадоксальной логикой, немедленно поинтересовалась:

— А как бы я орала?

— А никак. Сидели бы молча.

— Это почему же?

— Потому что — кто больше всех вопит, у того самая ерунда и оказывается. Тем более — автобус. Что он может сломать? Там же колеса огромные.

Дама задохнулась от возмущения и опять запричитала, на этот раз, по-видимому, в знак протеста.

— Но-о-гу, посмотрите кто-нибудь мою но-о-гу! — выла скандалистка то ли с переломом, то ли без. Ей даже удалось схватить за край халата проходившую мимо медсестру.

— Ногу? Да бог с вами! Еще инфекцию занесу, — ответила та и ловко высвободила халат из цепких рук задавленной автобусом.

К ее крикам добавились стоны из коляски справа и тихое повизгивание со стула слева. В глубине отделения кто-то все еще искал нейрохирургов, в операционной по-прежнему стучали вилками.

Дожидаясь врачебного осмотра, от которого, я не сомневалась, докторам все равно уйти не удастся, я старалась успокоиться и осмыслить произошедшее. Первое удавалось с трудом — мне было по-настоящему страшно. Второе более или менее получилось. Кто-то хотел меня убить, это очевидно. Кто и зачем? Это я потом подумаю, а сейчас надо решить, как мне правильнее себя повести. Хорошо, если тот, кто покушался на меня, думает, что наезд был качественный и со мной покончено. А если нет? Если он захочет в этом убедиться и станет, например, обзванивать больницы? Тогда весьма велика вероятность, что он захочет меня добить. А это значит, что мне надо спрятаться. Но как это сделать, имея при себе столько телесных повреждений, может, даже переломов? Единственное место, как мне тогда показалось, куда можно спрятаться, — это за чужое имя. Сумку мою они уперли, значит, здешние врачи не знают, кто я такая. Мама в отпуске, искать меня не будет… Значит, надо прикинуться не собой. Отлично. Не далее как вчера мы провожали Галку Терентьеву в отпуск, а отпуск она поехала проводить к бабушке в деревню. Стану-ка я пока Галиной Бенедиктовной Терентьевой.

Потом, конечно, потребуется больничный, ну так не вечно же я буду Галкой. Полечат мне голову, и со временем я вспомню, что я — Александра Дмитриевна Митина. Надо только позвонить в кадры и узнать Галкины паспортные данные.

Эксперимент удался. Врачи ничуть не усомнились в том, что я — это не я, поэтому по телефону меня обнаружить в этой- больнице не сможет никто.

А утром меня разбудил милиционер. "Вот ведь, — подумала я, милиционер, а не Вася. Забавно. Интересно, и этот тоже только матом разговаривает?"

— С добрым утром, — весело сказал милиционер. Умеют они все-таки найти нужное место и нужное время для веселья. — Ну, как у нас дела?

— Спасибо, отлично.

В ответ на такую трогательную заботу хотелось его тоже порадовать. Но он почему-то не обрадовался, а даже как бы возмутился.

— Как это — отлично? Перелом ключицы, множественные ушибы… Как вам может быть отлично?

— Может, мне, лейтенант, до этого было еще хуже.

— Не понял.

— Ладно, попробуем еще раз, — предложила я. — Спросите меня, как дела.

Милиционер сочувственно посмотрел на человека в белом халате, в том смысле, что "видать, и в голове у нее что-то повредилось", однако спорить не стал:

— Как дела? — опять спросил он.

— Очень плохо, перелом, ушибы, нравственные страдания, — мрачно ответила я.

— Ну слава богу, — обрадовался он. Вот и пойми нашу доблестную милицию. Тебе хорошо — им плохо; тебе плохо — им хорошо.