Дик Фрэнсис - Бойня Страница 15

Уайкем рассказывал мне, что в юности он был настоящим Геркулесом могучим гигантом, исполненным радости жизни.

— Радость жизни — это то, что есть во мне и есть в тебе, — говорил он не раз. — А без нее ничего не добьешься. Надо любить жизнь и борьбу а иначе никак.

В молодости Уайкем был известным жокеем-любителем и сумел вскружить голову дочке одного тренера средней руки. С того дня, как Уайкем впервые переступил порог конюшни, лошади этого тренера начали выигрывать. С тех пор прошло пятьдесят лет. Жена Уайкема умерла, дочери давно стали бабушками, и все, что у него осталось, — это бесценное искусство пробуждать в лошадях радость жизни и волю к борьбе. Он думал и заботился только о своих лошадях.

По вечерам он обходил все денники и разговаривал с каждым конем, как с человеком: хвалил, ободрял, увещевал — и никого не оставлял без внимания.

Я ездил на его лошадях с девятнадцати лет. Он часто упоминал об этом с некоторым самодовольством.

— Надо ставить на молодежь! — говаривал он владельцам. — Вся штука в том, чтобы разглядеть способных. Я-то это умею!

И он всегда относился ко мне так же, как к своим подопечным: доверял, давал возможность проявить себя и получить удовлетворение от работы.

Его лошади дважды выигрывали Большой национальный, когда я еще учился в школе. Котопакси мог бы быть третьим. Я только теперь понял, как Уайкем мечтал об этом. Да, гибель Котопакси всем нам принесла невыносимое разочарование.

— Если бы в конюшне случился пожар, Котопакси я вывел бы первым, сказал Уайкем. На этот раз он не спутал кличку...

Мы с принцессой уехали в Лондон, не дожидаясь прибытия полиции, страховых агентов или живодеров. «Все это так неприятно...»

Я ожидал, что она, как обычно, будет говорить в основном о лошадях, но оказалось, что она думает об Уайкеме.

— Тридцать пять лет назад — еще до вашего рождения, — когда я впервые попала на скачки, Уайкем был величественнейшей фигурой. Он действительно был таким, как рассказывает: настоящий Геркулес, могучий, удачливый, необыкновенно обаятельный... Женщины сходили по нему с ума, их мужья бесились... — Эти воспоминания вызвали у нее улыбку. — Вам, Кит, наверно, трудно себе это представить — вы не знали его в молодости, — но он был великолепен. Впрочем, он и сейчас великолепен. Когда он согласился тренировать моих лошадей, я сочла это за большую честь...

Я с удивлением взглянул на ее спокойное лицо. В прошлом они с Уайкемом всегда появлялись на скачках вместе. Она советовалась с ним, дружески похлопывала его по руке... Я и не подозревал, как ей не хватает его теперь, когда он не выезжает на скачки, как она сожалеет о том, что такой титан постарел и одряхлел...

Уайкем, ровесник моего деда (и отца Мейнарда Аллардека), в те времена, когда предложил мне работу, уже был живой легендой. Я был ошеломлен, но согласился. В двадцать лет я уже был опытным жокеем благодаря требованиям и ответственности, которые Уайкем взвалил на мои плечи. Он доверил мне лошадей стоимостью в сотни тысяч и успех и репутацию конюшни. Уайкем не делал скидок на возраст. Он с самого начала недвусмысленно сообщил мне, что в конечном счете все зависит от искусства жокея, его хладнокровия и здравомыслия, и если я не оправдаю возложенных на меня надежд, что ж, очень жаль, но придется со мной расстаться.

Я был потрясен до глубины души и обеими руками ухватился за предложенное. Такой шанс выпадает человеку только раз в жизни. И я сумел им воспользоваться.

Мысли принцессы развивались примерно в том же направлении.

— Когда Пол Пек получил эту ужасную травму и решил уйти на пенсию, — сказала она, — мы в самый разгар сезона остались без жокея, а все известные жокеи были заняты. И Уайкем сказал мне и прочим владельцам, что в Ньюмаркете есть молодой человек по фамилии Филдинг, который год как закончил школу и теперь работает жокеем-любителем. — Принцесса улыбнулась. Мы, конечно, сомневались. Но Уайкем сказал, что мы можем поверить его чутью: он, Уайкем, никогда не ошибается. Да, от скромности он не умрет! Она помолчала, вспоминая. — Когда же это было, а?

— В прошлом октябре исполнилось десять лет.

Она вздохнула.

— Как время летит...

Да. И чем старше мы становимся, тем быстрее оно убегает. Жизнь больше не кажется бесконечной, как в юности. Года через четыре-пять мое тело уже не сможет так быстро исцеляться от последствий падений, и настанет время уходить из спорта. А я не был готов принять неизбежное. Я страстно любил свое дело и не хотел расставаться с ним. Я был уверен, что после этого любая другая жизнь покажется невыносимо тоскливой и пресной.

Принцесса некоторое время молчала. Она думала о Каскаде и Котопакси.

— Этот пистолет... Приспособление для безболезненного умерщвления животных... — осторожно сказала она. — Мне не хотелось спрашивать у Робина... Как он выглядит?

— Робин говорит, такие пистолеты сейчас вышли из употребления, сказал я, — но я один раз видел такой. Мне показывал ветеринар моего деда.

Очень тяжелый пистолет с необыкновенно толстым дулом. Ударник — металлический стержень, который ходит внутри ствола, когда спускают курок, вылетает и тут же втягивается в ствол, потому что он сидит на пружине. — Я поразмыслил. — Сам ударник немного толще карандаша и выходит наружу примерно дюйма на четыре.

— Такой маленький? — удивилась принцесса. — А я почему-то думала, что он должен быть гораздо больше... И я до сих пор не знала, что это делается спереди...

Она внезапно осеклась и некоторое время сосредоточенно созерцала пейзаж за окном. Она без разговоров согласилась на то, чтобы нанять сторожа с собакой, и приказала Уайкему не скупиться. Принцесса прекрасно понимала, что другим лошадям грозит то же самое.

— А я так ждала Большого национального, — сказала она. — Так надеялась...

— Знаю. Я тоже.

— Ничего, вы все равно будете участвовать. На чьей-нибудь еще лошади.

— Это не то.

Она похлопала меня по руке — почти машинально.

— Так бессмысленно! — горячо сказала она. — Так глупо! Муж никогда не станет торговать оружием ради того, чтобы спасти моих лошадей. Никогда!

Я даже просить не стану. Бедные мои лошадки...

Некоторое время она боролась со слезами. Несколько раз всхлипнула, сглотнула, но в конце концов ей удалось справиться с собой. Когда мы приехали на Итон-сквер, она пригласила меня в гостиную выпить стаканчик виски, «чтобы поднять настроение».

Однако нам пришлось пересмотреть свои планы. Гостиная была не пуста.

В креслах сидели двое, которые встали, когда вошла принцесса: принц Литси и Даниэль.

— Дорогая тетушка! — сказал принц. Он поклонился принцессе, поцеловал ей руку, потом в обе щеки. — Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила принцесса слабым голосом и поцеловала Даниэль. — А я думала, что вы вернетесь только поздно вечером.

— Погода была ужасная, — ответил принц, пожимая руку мне. — Дождь.

Туман. Холодно. Вчера вечером мы решили, что с нас довольно, и утром, еще до завтрака, уехали.

Я поцеловал Даниэль в шелковистую щеку. Мне хотелось большего. Она коротко взглянула мне в глаза и сказала, что Даусон сообщил им, что я сейчас живу в особняке. Мне было плевать на Даусона. Я не виделся с ней три недели. Однако при принцессе эмоции приходилось сдерживать. И я помимо своей воли вежливо поинтересовался, как ей понравились лекции. — Лекции были классные!

Принцесса предложила нам троим выпить по рюмочке, пока она сходит наверх, к мужу.

— Разлейте, пожалуйста, — сказала она племяннику. — А вы, Кит, расскажите им, пожалуйста, обо всем, что произошло, хорошо? Видите ли, мои дорогие... такие ужасные новости...

Она сделала неопределенный жест и удалилась, по-прежнему прямая и стройная.

— Кит? — обратился ко мне принц.

— Сэр...

Мы стояли лицом к лицу, как бы оценивая друг друга. Он был старше на десять лет и повидал куда больше моего. Принц Литси был крупным мужчиной, с большой головой, полными губами, решительным профилем и умными светлыми глазами. Светло-каштановые волосы, на лбу отчетливо начинающие редеть, крепкая шея, выступающая из кремовой рубашки с открытым воротом. Да, память меня не обманула. Он действительно смотрелся впечатляюще. В последний раз мы виделись где-то год назад.

Ну, а принц видел перед собой человека с курчавыми каштановыми волосами, светло-карими глазами и очень худого — жокей не может себе позволить набирать лишний вес. Возможно, он видел перед собой чудака, у которого он, принц Литси, отбил невесту, соблазнив ее радостями духа, доступными лишь посвященным. Но, если так, надо отдать ему должное: на его лице не отражалось ни триумфа, ни насмешки.

— Давайте выпьем, — сказала вдруг Даниэль. Она присела в кресло. Литси...

Он еще несколько мгновений смотрел на меня, потом отошел к бару и занялся бутылками. Я подумал, что разговаривать нам с ним доводилось только на ипподромах, и все наши разговоры ограничивались светской болтовней. А на самом деле мы друг друга почти не знали.