Ольга Тарасевич - Оберег Святого Лазаря Страница 15

Впрочем, меняя вкус, девчонка, наверное, меняет и химический состав воды? Если бы она «почистила» карбофос – он бы уже не был ядовитым?

Ничего не понимаю!

– Наталия Александровна, Алиса – сколько вас еще ждать?! Занимайте свои места, – вдруг раздается режиссерский рык в микрофон. – Если вдруг кто-то еще не отключил телефоны, сделайте это!

Почему-то у меня от волнения вдруг екает сердце.

Но, оказывается, лишаться чувств перед началом записи еще рано. Мы долго репетируем, снова и снова повторяем свои реплики, терпеливо ждем, пока будет настроено максимально удачное освещение.

Загоревшаяся, наконец, в студии красная лампочка, похоже, всех нас уже нисколько не тревожит, а только радует.

– Вот мой выбор, – уверенно говорит Алиса, сразу же показывая на конверт со снимком. – Фотография находится здесь, мужская энергетика от нее идет.

Как и предписано сценарием, интересуюсь:

– Какова судьба этого человека?

Девочка сочувственно смотрит на мать убитого парня:

– Его больше нет в мире живых. Но вы не плачьте, ему сейчас очень хорошо там, где он находится.

Далее Алиса практически слово в слово воспроизводит информацию из моей папки: тело найдено во дворе дома, со следами ножевых ранений. Если бы я ни на секунду не выпускала ее из рук – то точно бы решила, что она сунула туда свой симпатичный чуть вздернутый носик.

– Убийц было двое, – продолжает девочка, – один держал Павла, а второй наносил удары. Они хотели ограбить его, но он сопротивлялся, поэтому бандиты схватились за нож.

– Не верю, – шепчет мать убитого, резко откидывая голову назад. – У Паши с собой и тысячи рублей в тот вечер не было.

Алиса берет женщину за руку:

– Их найдут, этих убийц, уже скоро. Не плачьте. Вашему сыну плохо очень, когда вы плачете.

Режиссерский голос, направленный в микрофон, приобретает не свойственную ему громогласность:

– Записано! Отлично, я доволен!

И я довольна. Первый блин вышел не комом. Я потихоньку осваиваюсь со своими новыми обязанностями, забываю о страхах и даже начинаю чувствовать любопытство.

Как Алиса все это делает?

Как экстрасенсы этому учатся – видеть сквозь плотный конверт, заглядывать в прошлое, очищать воду?

Как…

А как бы мне, елки-палки, научиться прекратить реагировать на Дениса Муратова?!

Вот его привели в студию, он с улыбкой приближается к нашему столу.

Мое сердце стучит как сумасшедшее.

В голове не остается ни единой мысли.

Господи, господи – а ведь мне сейчас надо говорить и задавать вопросы, а я все забыла, и голос, наверное, задрожит…

У меня хватает сил, вынырнув из омута синих глаз, пробормотать:

– Пожалуйста, снимите с меня микрофон, мне надо выйти.

– Перерыв пять минут, – недовольно бурчит режиссер. – Попрошу никуда не разбредаться, работы много, раньше сядем – раньше выйдем.

Несусь в уборную в состоянии абсолютного счастья.

Счастья, счастья, счастья!

Я счастлива, потому что есть Денис, и у него такие огромные голубые глаза и красивые губы, и прожектор студийного света только что высветил выгоревшую на солнце светло-русую прядь и точку-родинку возле мочки уха.

Потом я изведу себя упреками, воспитательными лекциями; потом будут обещания все исправить, взяться за ум; потом я разработаю детальную стратегию изгнания мальчишки из моего сознания.

Все это будет потом.

А теперь я просто счастлива, глупо и беззаботно, как в шестнадцать лет, когда в душе есть полная уверенность о знании всех жизненных истин при полном отсутствии хотя бы элементарных представлений о них.

Вот и туалет. Блин, а я же в гриме! От идеи поплескать в лицо водичкой приходится отказаться.

Ладно, не зря же я сюда шла.

Скрываюсь в туалетной кабинке, и…

Хлопает дверь.

Шаги звучат в унисон голосам…

– Давайте переговорим здесь.

– А тут точно никто не услышит?

– Уверена. Это самый дальний и от студии, и от наших комнат туалет. Вообще он расположен в таком глухом закутке, его будешь хотеть найти – не найдешь. Так что, Ирина, не волнуйтесь; здесь никогда никого не бывает. Нужный конверт будет лежать справа в первом ряду. Запомнили? Первый ряд, крайний правый.

– А конверты точно не поменяют местами? Вдруг к тому моменту, пока до меня дойдет очередь, нужный конверт окажется в другом ряду?

– Нет! Нам же самим так удобнее, безо всяких изменений. Оператор периодически берет в кадр именно нужный конверт, а если их менять – то обязательно возникнет накладка, Дима что-то перепутает и «наедет» камерой не на ту точку.

– Ладно, спасибо. Но впредь я хотела бы получать информацию раньше. Я уже подумала, что вы забыли о наших договоренностях! Не хотелось бы напоминать, сколько денег уже заплачено за эти услуги и сколько еще вы сможете получить, если я попаду в тройку финалистов!

– Ирина, простите. Этого больше не повторится. Просто с этим убийством Мариам все перепуталось, и сегодня мы должны были снимать другое испытание, но в последний момент Захар все переиграл, и…

Окончания разговора я уже не слышу.

Звук удаляющихся шагов, хлопает дверь.

Хм… Я не узнала голоса разговаривающих женщин. Но прозвучало имя – Ирина. В проекте участвует только одна Ирина, Ирина Козлова, экстрасенс – банковский работник. Похоже, с деньгами у этой дамочки явно получше, чем с экстрасенсорными способностями, и она просто банально покупает информацию.

Должно быть, у сообщников обычно «слив сведений» происходит в более конфиденциальной обстановке. Просто сегодня им не повезло. Повезло ли мне, вечно путающейся в бесконечных останкинских коридорах? Кажется, это еще один вопрос, однозначно ответить на который вряд ли получится…

Я сижу в одной из многочисленных останкинских кафешек и думаю о том, что все-таки вся наша жизнь – это совокупность отдельных мгновений, и каждое из них может подарить отличающиеся друг от друга невероятно острые эмоции. Может быть, даже слишком острые. От таких «американских горок» устаешь. Устаешь – и вместе с тем потрясающе сильно чувствуешь жизнь.

У меня такое ощущение, что за последние двенадцать часов прошло несколько веков.

Я уже забыла ссору с мужем. Забыла, как меня бросило в дрожь при виде рокового красавчика Дениса Муратова. Забыла мгновения замирающего восторга – когда участники программы безошибочно выбирали нужный конверт, а потом во всех деталях точно описывали картину давнего преступления. Забыла сочувственное недоумение: некоторые экстрасенсы не смогли справиться с заданием. Кто-то, как, например, афганец Сайяф Раббани, честно признался: не в форме, неудачный день, ошибся. Брат ангелочка Саши Ремизовой Эдвин смешно надувал накрашенные розовой матовой помадой губы: «Это Волков против меня наколдовал, закрыл доступ к информации». Кстати, мой любимчик, Денис Муратов, тоже не смог выбрать правильный конверт. Он засомневался, растерялся – и сделал неверный выбор, хотя первоначально рука парня тянулась именно к фотографии. Помню, тогда я еще подумала: «Все-таки первое решение – обычно самое верное; сомнения только отдаляют от цели».

В тот момент, когда задание проходила цыганка Евсения Аржинт, со мной произошло что-то странное.

Женщина безошибочно определила конверт, в котором находился снимок убитого мальчика. А потом, когда надо было восстановить детали произошедшей трагедии, она достала из синего бархатного мешочка колоду карт.

Я мельком посмотрела на них, появляющиеся одна за другой на столе, – и зеркало действительности разлетелось на множество осколков.

Окружающее пространство исчезло.

Больше не было ни студии, ни софитов, ни камеры. Меня, наверное, тоже практически не было.

Вся реальность вдруг распалась на множество открытых сияющих дверей.

Из одной манила женщина, обнаженная, с распущенными волосами. Она принимала душ из звезд, извивалась в космическом танце; она парила в небе, свободная, невесомая…

С трудом удерживаюсь, чтобы не улететь вслед за тоненькой танцовщицей.

Заглядываю в следующую дверь и замираю: там вертится золотое колесо, на котором находятся невозмутимые сфинксы; и фиолетовая бесконечность пространства прошивается сотнями сияющих молний, рисующих странные знаки.

В другой комнате становится невыносимо страшно. Она вся кишит змеями, скорпионами, поникшими цветами, растоптанной любовью, заплесневевшими мечтами.

По желто-зеленому туману отчаяния идет сама смерть. Черная коса в костлявой ладони уже занесена, еще миг – и ниточка жизни будет перерезана, и неотвратимость этого леденит душу.

Я видела россыпи золотых монет, краснокожих наездников в стремительных колесницах, сосуды, наполняемые золотыми потоками света, зелено-желтые кинжалы, перекрещенные шпаги, пылающий огонь; я летала, рождалась, умирала, застывала…