Светлана Успенская - Блондинки начинают и выигрывают Страница 15

— Эта, — вдруг подобрался он, наклонился вперед, навалился грудью на столик. — А я знаю, зачем вам понадобился. Сам допер, своим умом.

— Вот как? — Я пристально оглядел его желтоватого цвета обломанные ногти с траурной каемкой по краям. — Ну и?

— Небось надо вам кого-нибудь того… — Серый нахальный взгляд, в котором за плотной завесой наглости читался элементарный страх, скользнул по моему лицу.

— Чего «того»? — хладнокровно осведомился я. — Выражайтесь, мой друг, яснее.

— Ну этого… Как его… Замочить, — наконец решительно выдавил он из себя и напряженно подобрался, каждую секунду готовый к побегу, к драке, к чему угодно.

К чему угодно, только не к моему раскатистому, бесстыдному смеху, который, вольготно прокатившись над столиками, затих в искусственной кроне пыльной пальмы.

— Вот оно что! — Отсмеявшись, я с облегчением откинулся на спинку стула. — И кого мне нужно, как вы изящно выразились, замочить?

Серые глаза с темным ободком затравленно метнулись в угол, а губы неохотно разжались.

— Ну, эта… Наверное, конкурентов ваших.

— Конкурентов — блестящая мысль! Просто гениальная! Только, к сожалению, я обыкновенный служащий крупной компании, мелкая шестеренка в огромном маховике гигантской машины, и конкурентов у меня нет. И не предвидится.

На секунду мелькнула мысль: а что, если предложить ему генерального в качестве конкурента? Я даже затрясся в смеховых конвульсиях, представив сцену, как сгорбленный Кеша наскакивает в подворотне на патрона и силится пырнуть его в живот, но нож вязнет в тугом сале.

А что, пожалуй, в этом есть некое рациональное зерно. Безвестный приезжий из далекого города, алкоголик без роду без племени… В милиции не значится, с убитым не знаком… Темный вечер, белый снег, пустые улицы… А потом — на вокзал или в аэропорт… Проследить, чтобы уехал… Несколько сотен на дорогу… Угрозы, если донесешь в ментовку… Его испуг…

А самому сменить квартиру, взять фамилию жены — и этот мелкий провинциальный аферист в жизни не найдет померещившегося ему туманным осенним днем заказчика убийства!

— Идейка недурна, — признал я, — только не интересует она меня, мой славный друг.

Кеша смущенно дернул плечом, извиняясь, и даже немного сполз на стуле, словно желая казаться меньше ростом. Если бы я возмутился, испугался, он понял бы, что его догадка верна. Но смеха он расшифровать не мог. У него просто не укладывалось в голове, как можно смеяться над такими вещами.

— Вот что, — мягко улыбнулся я. — Ты где живешь-то? Ну, ночуешь где?

— Да эта… То там, то тут… — смутился несостоявшийся убийца. Постоянного местожительства у него, очевидно, не было уже давно.

— Найти тебя где можно?

— Ну, в общем… Иногда на вокзале заночую, а то на чердаке или в подвале. Но подвал хороший найти трудно, все позакрывали, сволочи, дворники эти. Да еще гоняют, если заметят… — разоткровенничался он.

Я опустил руку в карман (настороженный взгляд следил за каждым моим движением) и выудил из него две пятисотрублевки, приготовленные заранее.

— Вот что, друг ситный… По вокзалам я за тобой бегать не буду, по чердакам и подвалам лазать мне тоже как-то не с руки. Если хочешь со мной сотрудничать, вот тебе деньги. Сними себе какой-нибудь угол, желательно у безобидной старушонки, туго соображающей от старости, и завтра же сообщи свой адрес.

Костлявая рука жадно протянулась к банкнотам, но я молниеносным движением прикрыл их ладонью.

— Только учти! Взяв деньги, ты будешь выполнять все мои указания!

— Ага! — Яркий цвет купюр привлекал, манил, гипнотизировал бездомного — он пообещал бы все, что угодно, только бы их заполучить!

— Будешь делать только то, что я скажу. Понял? — Ладонь наконец приглашающе вспорхнула со стола.

— Лады! — Мгновенно сгребя деньги, Кеша поднял на меня затуманенный алчностью взгляд. Ошалев от внезапно свалившегося на него богатства, он, видимо, плохо соображал.

— Итак, снимешь угол в тихой квартире, адрес сообщи по телефону.

— Ага.

— Номер у тебя есть, не потерял?

— Не-а.

— Все понял?

— Ну.

— Ладно, иди.

— Лады.

— Жду завтра твоего звонка.

— Понял.

Он вскочил так стремительно, как будто до этого сидел на докрасна раскаленных угольях, и с места взял четвертую скорость. Только пыль завихрилась вокруг пальмы, печально качнулись изумрудные листья.

И тут я понял, что совершил ошибку. Скорее всего, мы больше не увидимся никогда.

Что ж, может, это и к лучшему? Значит, такова воля небес, прихоть судьбы. Разве это дорого — откупиться от ее безжалостной длани жалкой подачкой, тысячей самых деревянных на свете рублей?

Глава 5

— Ну, я тетя Маша буду… А ты кто таков? Чего надо? А? Не слышу, громче кричи!

Бобик, замолчь, кому говорят… Ша, зараза… Сгинь в свою будку. Свои, тебе говорят…

Проходи смело, не тронет. Да не рычи ты, ирод… Сказано, свои!

Да не боись, разве что штаны порвет, а так он у нас смирный. Только на чужих и бросается…

Ну, так по какому делу припожаловал? То-то я смотрю, столичная штучка. В таких ботиночках по нашей-то грязи не больно пошастаешь. Что, прямо из Москвы и сразу ко мне? За каким таким интересом?

Пальто что-то больно знакомое на тебе… Только уж очень обтрепанное. И воротник такой серенький, из знакомого меха. Из котика, говоришь? Что-то для кошки больно тонок. У моего Барсика подшерсток куда гуще будет. И то, правду сказать, мало ли пальтов на свете. Но только уж больно памятно мне это пальтишко… Видела одно такое. Только без дырки на рукаве и подол не так сильно порван…

Так по какому ты делу, говоришь?..

Да-да… Ага… Поняла… Сейчас все расскажу. Подробно, как в милиции. А тебе зачем? Протокол пишешь? Роман? Повесть о современных нравах?

Полезное это дело. Нужное. Нравы нынче стали поганые. Сейчас я тебе их как есть обрисую, в самом неприглядном виде. Материала у меня — пропасть. Я ведь в пансионате работаю и такого насмотрелась… Прямо язык с трудом поворачивается подобную пакость изображать.

Насчет того случая… Да, памятное было дело. И ужас какое неприятное. Значит, так. Иду это я утром по дорожке на работу. Я ведь на отшибе живу, потому и хожу в пансионат не по дороге, а прямиком, через лес. Сама тропку натаптываю, чтоб сподручней было до работы добираться. Как меня эта тропинка выручает, даже не описать. Автобуса до деревни не дождешься никогда, а лесом — полчаса и ты дома. То ведро помоев из ресторана прихватишь для поросенка, то еще чего нужного в хозяйстве припасешь. Не на людских же глазах добро тащить, да и администрация пугает, увольнением стращает.

У нас ведь с работой ужас как строго — организация солидная. Не дай бог на минутку опоздаешь в номере убрать, у нас ведь день отдыха многие тысячи стоит. Теперь сюда всякой профсоюзной сволочи путь заказан, народ все больше солидный, состоятельный.

Однако постоялец нынче пошел — ужас! Моду взяли администратору по всяким пустякам жаловаться, ножкой топать из-за неоперативного обслуживания в номерах. Ну и гнилой народ эти толстосумы, фуй! Посмотришь иногда на такого: у самого денег невпроворот, уж чуть не из ушей лезут, а из-за какой-нибудь дрянной мелочи так убиваются, будто она их мама родная… Аж противно с ними дело иметь после этого.

Был у меня случай особенный, по которому постояльца-то этого и запомнила. Взяла я из номера, который у меня на обслуживании был, записную книжечку крохотную, со спичечный коробок. Она за кресло завалилась, ну я и подумала, что, может, не нужна больше. Может, еще от прошлых жильцов осталась. В ней только одна страничка-то и была заполнена. Ничего ценного в ней не было. И слов даже не было, только цифры одни. Только на один вечер и взяла, внучку своему. Пусть, думаю, ребеночек поиграется, побалуется, листочки полистает. Мы ведь люди простые, бедные, не могем внукам своим ценные штуки покупать. А этот гусь рождественский, между прочим, уже третий день не просыхал и по моим расчетам не должен был заметить пропажу. Потому-то я и решила эту цацку домой снести, внука побаловать высоким образцом иноземной промышленности. Сунула тихонько в сумочку и домой. А еще перед уходом не забыла в бар заглянуть, не там ли мой клиент наливается под завязку.

Гляжу, все в ажуре. Клиент уже порозовел, пивной парок от него исходит, но до кондиции, чувствую, еще далеко. До кондиции ему, по своему богатому опыту знаю (еще и не того в наших палестинах насмотрелась), еще преизрядное расстояние. Ну, думаю, пока он после поросенковой розовости успеет еще покраснеть, а потом опять станет белым и пока водой его сотоварищи начнут отливать, — сто раз успею домой сгонять, внука потетешкать и обратно обернуться. Тем более, что у внука моего тогда день рождения случился, и я ему заместо подарка хотела эту безделицу подсудобить.