Ольга Тарасевич - Ожерелье Атона Страница 15

– Никто не верит в успех! – с отчаянием воскликнул археолог, поправляя очки с круглыми стеклами. – Даже лорд Карнарвон [30] ! Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его профинансировать работы. Он сказал, что это мой последний шанс… Но, Саад, ты ведь помнишь – в 1917 году мы не сносили хижины рабочих, они привлекали туристов, и я решил сохранить этот островок живой истории.

Саад молчал. Разрешение на проведение археологических раскопок в Долине царей его друг, неугомонный англичанин, приехавший в Египет для того, чтобы сделать пару набросков, и заболевший историей, получил лишь после того, как долгие годы под руководством прежнего владельца концессии Дэвиса рабочие только тем и занимались, что раскапывали груды щебня. Под многими из них обнаружены гробницы – в большинстве своем подчистую разграбленные много веков назад. Здесь больше ничего нет. Гробница Тутанхамона – лишь плод воображения Говарда. Только боль многих лет безуспешных поисков. Это мираж…

– Хорошо, – сказал египтянин. – Завтра рабочие разберут лачуги и снимут верхний слой камня.

Говард Картер провел рукой по разделенным на прямой пробор темным волосам и счастливо улыбнулся. По его лицу было видно: археолог не сомневается в успехе. „Мне должно повезти!“ – читалось в горящих надеждой глазах.

Через три дня рабочие обнаружили первую ступеньку лестницы, однако Саад все еще в глубине души сочувствовал Картеру. Мало ли куда может привести эта лестница: в ложную гробницу или неоконченную постройку. Так уже было бесчисленное количество раз.

Но когда Говард, опустившись на колени перед замурованным входом, дрожащими руками стер пыль, Саад увидел оттиск печати с изображением Анубиса. Под ним угадывались фигурки девяти связанных пленников. Так отмечали только царские погребения!

Оттолкнув рабочих, Картер схватил молоток и принялся остервенело крушить каменную плиту.

– Что же ты стоишь? Помогай! – крикнул он Сааду.

Тот последовал его примеру, и камень, поддавшись их ударам, треснул и начал осыпаться.

Картер просунул в образовавшийся пролом электрический фонарь, и Саад, замирая от любопытства, привстал на цыпочки. Желтое пятно света прыгало по грудам перемешанного с песком щебня.

– Есть шанс, что гробница не тронута, – устало пробормотал Картер. – А теперь, Саад, прикажи рабочим закопать лестницу.

Египтянину показалось, он ослышался, но Говард повторил:

– Закопать до приезда лорда Карнарвона. Это и его находка, и он имеет право присутствовать при вскрытии гробницы. А еще распорядись усилить охрану. Здесь могут таиться несметные сокровища.

Под вялый стук лопат он продиктовал текст телеграммы: „Наконец удалось сделать замечательное открытие в Долине. Великолепная гробница с нетронутыми печатями; до Вашего приезда все снова засыпаю. Поздравляю“.

„Вот это выдержка“, – подумал Саад, пряча блокнот в карман.

Все двадцать дней до приезда лорда он изнемогал от неопределенности и любопытства. Особенно мучительным стал первый день возобновления раскопок. После того как разобрали верхнюю потрескавшуюся плиту, лестница вновь повела вниз. И когда Картер очистил от песка очередную преграду, из его горла вырвался крик радости, смешанной с отчаянием. На печати написано имя Тутанхамона, однако она сломана, а рядом видны еще две печати – знак того, что в гробницу дважды наведывались грабители. Уцелело ли внутри хоть что-нибудь?

После того как вход в гробницу сфотографировали, рабочие разобрали плотно сцепленные камни и приступили к расчистке заваленного коридора.

Лорд Карнарвон, бледный и взволнованный, опустился на корточки перед извлеченным на поверхность щебнем и воскликнул:

– Смотрите, здесь не только камни! Вот остатки алебастрового сосуда, осколок вазы и даже перстень!

Расчищенный коридор уперся еще в одну дверь. И после того, как в ней пробили отверстие, Говард Картер, затаив дыхание, поднес фонарь.

На секунду Долина царей погрузилась в безмолвие, а потом Саад и лорд Карнарвон в один голос закричали:

– Что вы там видите?

– Чудесные вещи! – восхищенно произнес археолог. – Чудесные вещи! Чуде…

И он потерял сознание.

Этот кадр антикамеры, или вестибюля гробницы Тутанхамона, потом обойдет все газеты мира, чтобы навсегда остаться в учебниках истории. Погребальные ложа, обломки царских колесниц, статуи, сундуки, посохи. Хаотичная роскошь прошлых тысячелетий. Победа…

Работа по извлечению содержимого гробницы продвигалась медленно.

Саад по опыту предыдущих раскопок уже знал: ничто не может быть сдвинуто с места, пока предметы детально не опишут и не зарисуют. Побывавшие в покоях гробницы грабители перевернули все вверх тормашками. Содержимое сундуков было вывалено на землю, царская одежда перемешана с оружием и домашней утварью, многие фигуры повреждены… Саад просто с ног сбился, делая пометки в блокноте, а после вынося зафиксированные в каталоге предметы на поверхность.

Лучи палящего солнца были беспощадны к находкам. Осыпалась позолота, дерево трескалось и рассыхалось, кожа превращалась в клейкую массу. Но у ученых не было выбора…

– Надо вызвать специалистов-химиков для проведения первоочередных реставрационных работ. И усилить охрану, – хлопотал Картер.

Однако удар нанесли с той стороны, откуда Говард никак не ожидал.

Блеск золота оставлял Саада равнодушным. Это было ничто в сравнении с огромной исторической ценностью находившихся в гробнице предметов. Но то ожерелье словно свело его с ума. С золотых цепей усыпанный драгоценными камнями Атон протягивал лучистые руки. Саад еще не прикасался к нему, лежавшему среди других украшений, но уже точно знал, что в блокноте не появится очередная пометка…

Мимо охраны он прошел без всяких опасений. Как и Говарда Картера, его никогда не обыскивали.

– …Саад – мой дед, – продолжила Амира. – Он был сотрудником управления раскопок и древностей и руководил рабочими. Кражи ожерелья никто так и не заметил. Количество изъятых в гробнице вещей исчислялось сотнями. Ожерелье Атона перешло от деда к моему отцу, его старшему сыну. И вот теперь отец решил, что мы вправе им распоряжаться. Оно бесценно, понимаешь?

Я бы солгал, сказав, что понимаю. Ее рассказ ошеломил меня.

– И… где же это ожерелье?

– Отец сказал, оно находится на глубине буквально полуметра справа сзади от сфинксов, находящихся в полуразрушенном храме недалеко от Луксора. Если стоять к ним лицом, ожерелье будет у правой фигуры. Ты сможешь достать его, когда захочешь. Отец сказал, что верит: только ты сможешь распорядиться им наилучшим образом. Он сказал: иншала… Сказал, что я должна положиться на тебя. И что, если я сама отправлюсь на поиски ожерелья, он проклянет меня, так как я нарушу его волю.

– Даже не знаю, – заколебался я, совершенно потрясенный услышанным. – А ты уверена, что украшение не обнаружат случайно?

Она пожала плечами:

– Иншала. И такова воля моего отца. Должна же я хоть в чем-то слушаться папу.

В тот же вечер я попросил у египетских солдат карту и отыскал на ней Луксор. Слишком далеко от Каира. Нечего было и думать о том, чтобы отлучиться из части так надолго.

– Наверное, нам придется отложить поиски, – сказал я своей принцессе во время следующей встречи.

– Иншала, – она беспечно махнула рукой и сорвала платок, прикрывавший волосы. – Иди же ко мне. Я очень соскучилась, милый. Не могла и представить, что так можно скучать. Мне кажется, я страдаю каждую минуту, когда тебя нет рядом.

Потом по привычке расцарапала мне сердце:

– У нас мало времени…

Тот израильский самолет… Он ничем не отличался от сотни других. Но когда я передавал данные, мне впервые стало страшно на этой странной, непонятной войне.

Когда я в очередной раз смог удрать в Каир, мой пацаненок-связной недоуменно пожал плечами:

– Не знаю, где она. В университете Амиры нет. Может, уехала куда-нибудь. Давай же мой бакшиш.

Опустив монету в его ладонь, я бегом помчался в штаб. Все сошлось. Тот самый самолет. Он разбомбил колонну автобусов со студентами, приняв молодежь за солдат египетской армии. В расплывшемся списке погибших значилось: Амира бинт Ахмет бин Саад Аль-Фатани…

Рана в моей груди долго не хотела затягиваться. Я до сих пор не могу понять, почему судьба сорвала нераспустившийся бутон. Мне было темно в испепеляющих прожекторах солнца до самой демобилизации. Я сам себе был совершенно не нужен. Тем более – ожерелье, пропуск в нашу общую жизнь, изрешеченную осколками израильской бомбы…»