Ирина Градова - Пациент скорее жив Страница 15

Район, где я временно проживала, никак нельзя было назвать современным и развитым: на несколько больших кварталов здесь имелся всего один большой продуктовый магазин, да и то при обычных обстоятельствах я ни за что не рискнула бы покупать там еду: куры на прилавках выглядели какими-то слишком розовыми и толстыми. Недавно по телевизору показывали программу, в которой рассказывалось, чем нас на самом деле кормят. После нее я вообще не могла есть пару суток, но потом все-таки не выдержала и решила наплевать на увиденное: в конце концов, жить без еды невозможно, а срочно переехать за город и жить натуральным хозяйством не представлялось на тот момент возможным. Так вот, в той передаче бывший работник рынка делился со зрителями секретами «оживления» некондиционных кур и цыплят. Если у птицы истекает срок хранения, ее с помощью шприца накачивают водой, потом протирают отбеливателем, чтобы исчезла синева, или вымачивают в марганцовке. Концентрация препаратов, конечно, слишком мала, чтобы вызвать отравление, но птица с вышедшим сроком годности уже сама по себе представляет немалую опасность, а если еще учесть условия ее хранения… Отбросив дурные мысли, я буквально сорвала с прилавка упаковку с курицей и швырнула ее в корзину: может, от долгой варки все вредные вещества испарятся?

Подходя к сыро-молочному ряду, граничившему со стойкой, на которой располагался алкоголь, я вдруг заметила знакомое лицо. Это была Марина, и я уже собиралась подойти и поздороваться, как вдруг откуда-то из-за ее спины возник… Ильяс Ахатович Урманчеев. В руках он держал бутылку, насколько я могла видеть со своего места, довольно дорогого коньяка.

Интересные дела получаются: психоаналитик и старшая медсестра вместе зашли в магазин, чтобы купить выпивку? Они вели себя не как влюбленная парочка (в смысле, никаких там обжиманий и шептаний на ушко), а совсем наоборот – казались парой, давно живущей вместе, как муж и жена, чей серебряный юбилей уже давно ушел в прошлое. Ничего себе! Значит, Марина – еще одна любовница Урманчеева? Не потому ли Антон так настойчиво советовал мне держаться подальше от них обоих? Тем не менее из общения с ней у меня сложилось впечатление, что старшая не слишком высокого мнения о «шринке». Однако, судя по всему, это не мешает ей иметь с ним, так сказать, неуставные отношения!

Спрятавшись за стойкой с йогуртами, я наблюдала за тем, как Ильяс и Марина направляются к кассам. Они не разговаривали между собой, но то, что они именно вместе, сомнений не вызывало.

В отделении царил настоящий дурдом: был приемный день, и люди все поступали и поступали. Стояла невероятная жара и духота, словно перед грозой, и метеозависимые пациенты-гипертоники становились нашими первыми клиентами. Трудность представляло то, что Светлогорка, не имея возможности «выбирать» пациентов, как делают многие другие больницы, вынуждена принимать всех подряд. Это включало как инсультников, многие из которых «лежачие» и требующие особого ухода, так и плановых больных и вообще всех тех, кого в силу разных причин отказались принимать по «Скорой» другие больницы. Именно поэтому сейчас вдоль стен стояли койки, на которых лежали больные, так как места в палатах оказались заняты. Марина носилась по отделению, подгоняя медсестер, уже сбившихся с ног, и ругаясь с санитарами, которые все везли и везли больных, хотя и сами прекрасно видели, что в коридорах уже яблоку негде упасть.

– Мне нужен капотен, – бросила Марина, пробегая мимо меня. – И еще флунитразепам с бетасерком-24. Сбегай на склад, лады? Вот тебе заявка.

Я была только рада заданию: смотреть, как страдающие люди вынуждены маяться в коридоре, в шуме и гвалте, когда у них раскалывается от боли голова, и знать, что к ним еще не скоро подойдут, чтобы оказать помощь, было очень тягостно.

Частенько можно услышать: врачи – черствые люди. В чем-то это действительно правда: постоянная работа с больными людьми учит не принимать их беды, как свои, иначе врач превратится в священника. Но все, в конечном итоге, зависит от самого человека. Есть люди, способные полностью абстрагироваться от личностного аспекта и заниматься лишь непосредственной работой, и те, кто относится к данной категории, вовсе не обязательно плохие специалисты. Скорее даже наоборот. Я же, как ни старалась, за всю свою жизнь так и не смогла избавиться от сочувствия к людям. Это тем более странно, что моя работа анестезиолога практически вообще не предполагает общения лицом к лицу. Я получаю «клиента» в полубессознательном состоянии, довожу его до полной отключки и покидаю тогда, когда он еще не окончательно пришел в себя. А здесь, изображая медсестру, мне каждый день приходится иметь дело не с «телами» или «материалом», как называют пациентов хирурги, а с личностями, причем личностями страдающими, ведь в больницу никто не попадает просто так, от нечего делать.

С парнем на складе я еще не имела возможности познакомиться – и, честно говоря, слава богу, потому что он оказался здоровенным мужиком лет под сорок, похожим на мифического Цербера – такой же мордастый, с отвисшими, как у мастифа, щеками и маленькими цепкими глазками, которыми он ощупывал собеседника, словно металлоискатель в аэропорту. Белый халат, хоть и был прямо-таки невероятных размеров, обтягивал парня, как водолазный костюм, поэтому он не мог засунуть в карманы плотно прижатые к бедрам свои медвежьи лапы: туда поместились лишь его большие пальцы.

– Чего надо? – подозрительно поинтересовался он, едва я распахнула дверь на склад.

– Капотен, бетасерк и флунитразепам, – ответила я как можно дружелюбнее, несмотря на то что обстановка к этому отнюдь не располагала.

– А ключ от квартиры, где деньги лежат? – последовала немедленная реакция.

Я непонимающе уставилась на него.

– Нету флунитразепама, – со вздохом, словно разговаривая с умственно неполноценной, пояснил кладовщик. – Вообще снотворных нет.

– Как это – нет? – удивилась я. – А почему не заказываете?

Он снова вздохнул – так глубоко и горестно, словно вся вселенская скорбь лежала лишь на его мощных плечах.

– Заявка подана еще месяц назад. Ждем-с!

– Ладно, – сказала я. – А капотен?

– Один блистер могу дать – больше нет. И бетасерк найду. Только двадцать четвертого нет, есть восемнадцатый.

– Ладно, давайте что есть.

Чувствуя себя нищей, просящей подаяние на паперти, я, зажав в руке драгоценный капотен и бетасерк, вернулась в неврологию. Выслушав меня, Марина начала орать:

– Как один блистер?! Да на кой мне эти кошкины слезы, скажи на милость? У меня пол-отделения в предынсультном состоянии! А флунитразепам? Как я, спрашивается, должна больных спать укладывать?! А бетасерк… У меня две тетки с головокружениями, и что прикажешь делать в такой ситуации?!

Наконец Марина, похоже, осознала, что перевела стрелки не на того человека, и замолкла. Запустив пятерню в волосы, она сказала:

– Ладно, забудь! Давай, что добыла, попробую приспособиться как-то. Что-то не то здесь происходит: в последнее время со склада пропадают медикаменты – в основном снотворные и обезболивающие средства.

– Может, кто-то из персонала наркотой балуется? – рискнула предположить я.

– Ну, разумеется, так оно и есть! – сердито сверкнула глазами Марина: разве можно быть такой тупой, чтобы сразу этого не понять? – Только вот кто тот засранец? Заявки на медикаменты ложатся на стол к начальству и порастают быльем… В общем, так, Анюта: беги-ка ты по отделениям и попытайся найти мне какие-нибудь снотворные – любые! И еще капотена, потому что то, что ты принесла, сама понимаешь, капля в море.

Я ничуть не возражала. У меня появился вполне законный предлог пробежаться по кардиологии и терапии, где, по словам Лицкявичуса, могли находиться некоторые из пропавших людей. Конечно, выпрашивать лекарства у медсестер других отделений – не самое приятное занятие, но ведь этим занималась не я, а Анна Евстафьева, так чего же мне, спрашивается, стыдиться…

К концу рабочего дня ноги у меня гудели от бесконечной беготни, а результат оказался самый что ни на есть нулевой. Нет, мне, конечно, удалось-таки раздобыть требуемые медикаменты, но вот в том, что касалось расследования, я снова зашла в тупик. Наверное, я все же взялась не за свое дело: любая другая на моем месте уже давно нарыла бы какие-нибудь полезные сведения. За неделю пребывания в Светлогорке я только и смогла узнать, что со склада пропадают лекарства. На мой взгляд, это лишь означало, что среди персонала больницы имеется наркозависимый человек, у которого каким-то образом появился доступ к хранилищу.

Теперь я старалась как можно реже попадаться на глаза Марине вечерами, чтобы ей вновь не пришло в голову потащить меня в бар. Поначалу я надеялась, что из ее пьяных разговоров мне удастся почерпнуть информацию, которую я смогла бы использовать в расследовании, но быстро стало ясно: Звонарева способна разговаривать только о себе.