Эрик Ластбадер - Цзянь Страница 15

Самое худшее в кошмарах то, что они порой сбываются.

Тьма вращалась вокруг нее, как школьный глобус вокруг металлической оси. Здесь, в замкнутом пространстве без окон, у нее было ощущение, словно она ослепла. Тьма была поистине беспросветной, она давила ей на глаза и на лоб. Какое-то время она чувствовала, что задыхается. Это когда она вдруг поняла, что ее обманули. Тогда ее паника достигла своего пика, и она заметалась в кромешной тьме, хватая воздух широко открытым ртом.

Позднее она немного успокоилась, начав разговаривать с собой вслух спокойно и рассудительно. Она услышала тихое гудение кондиционера, и ощущение, что она погребена заживо, прошло.

Чувство реальности вернулось, и она решила прибегнуть к помощи дыхательных упражнений, разработанных буддийской школой дзэн, которым ее обучил Джейк в первые годы их совместной жизни. Она сползла с деревянного стула на голый пол, приняла позу лотоса и первым делом начала изгонять из организма скопившийся углекислый газ, увеличивая крохотными дозами объем вдыхаемого и выдыхаемого воздуха.

Вернись в детство, - услышала она спокойный и уверенный голос Джейка. Дитя дышит глубоко, полной грудью. Вырастая, мы разучиваемся дышать правильно. Наше дыхание поверхностное, оно вентилирует только верхние секции наших легких. Надо осваивать заново технику дыхания, присущую ребенку. Вдыхай как можно глубже и затем выдыхай открытым ртом, прислушиваясь к звуку собственного дыхания, особенно в конце. Продолжай выдыхать воздух, даже когда тебе кажется, что выдыхать уже нечего - не бойся, не умрешь.

В последней фразе не было ничего смешного, потому что именно такое ощущение появлялось у Марианны в первое время, когда она пыталась дышать правильно. Потом научилась. Вот и сейчас это помогло: задышав полной грудью, она почувствовала себя увереннее.

Освободившись от спазм страха, она начала мыслить более рационально. Вспомнила страшный толчок и грохот, от которых стены ее темницы зашатались. По звуку это напоминало взрыв. Она точно помнила, как пол зашатался. Что же все-таки произошло?

Она ждала, что он вернется и все объяснит, но он все не приходил. Тьма. Безмолвие. Как в могиле.

Он - враг ее мужа. Как она могла ему поверить? Да очень даже просто. Он доказал ей правду своих слов одним потрясающе убедительным примером.

И в тот момент истины весь мир оказался перевернутым в ее глазах. Она уже не знала, где ее враги, а где друзья. Где Джейк? Что с ним сделали?

Месяц назад она бы усомнилась, что ей не все равно, что с ним. Они так отдалились друг от друга. Как краб - отшельник, он залез в свою непроницаемую для ее любви раковину, сквозь которую она не могла достучаться до него никоим образом. Пока не возненавидела его. Да, она стала думать, что ненавидит Джейка.

В этот страшный час она поняла, что любит его по-прежнему. Что бы ни произошло с ним тогда на севере, он не изменил своей сути. И она по-прежнему привязана к нему. Произнося свой обет супружеской верности, она в полной мере осознавала ту ответственность, которую на себя возлагала. В детстве ей казалось, что ей будет страшно принимать на себя эту ответственность. Но в день свадьбы она почувствовала, что приветствует ее всем сердцем.

И ничего, в сущности, не изменилось. В тот страшный час она поняла, что ненавидит лишь раковину, в которую он спрятался от нее, а не его самого.

- Джейк, где ты? - прошептала она в слепящую тьму. И вдруг почувствовала жуткое одиночество. Запустила руку под платье и извлекла замшевый мешочек. Дрожащими пальцами открыла его и вытрясла его содержимое себе на ладонь.

Жадеитовый амулет был теплым от жара ее собственного тела.

- Джейк, - опять прошептала она, сжимая его в ладони.

Зачем ей велели принести его сюда? Зачем он так нужен его врагам?

На эти вопросы у нее ответов не было. Только новые вопросы закопошились в глубине ее сознания. Когда же Ничирен придет и даст на них ответы, как обещал?

Где Ничирен?

Даниэла Александровна Воркута доставала бумаги из своего изящного дипломата, когда раздался вежливый стук в дверь. Единственная за всю долгую историю советской тайной полиции женщина-генерал покосилась на дверь. Ее офис находился на пятом этаже огромного здания неоклассического стиля, окрашенного в нерадующий глаз, какого-то грязного цвета, на площади Дзержинского, где размещался Комитет государственной безопасности. Пожалуй, ее комнатка вряд ли заслуживала громкого названия офиса, которым она его про себя величала: клетушка три на четыре метра с двумя окнами, сквозь которые можно было видеть обширную площадь и возвышающийся на ней памятник Феликсу Дзержинскому, польскому дворянину, который сразу же после свержения большевиками царя в 1917 году стал основателем и первым руководителем Советской тайной полиции. Сегодня его бронзовая статуя была призвана напоминать широким массам рабоче-крестьянского государства о революционном духе, для поддержания которого и была создана эта организация, но который давным-давно ушел в мерзлую землю, и ни один солдат даже не поднес руку к фуражке на его похоронах.

Кабинет генерала Воркуты был во многом похож на рабочие комнаты других высокопоставленных функционеров из ряда могущественной советской бюрократии: маленький, темный, скучный, заставленный тяжелой, невыразительной мебелью румынского или чехословацкого производства. Низкий облупившийся потолок, потемневший от табачного дыма, стоящего здесь коромыслом во время совещаний, допросов и долгих одиноких часов, посвященных хозяйкой кабинета разработке стратегических вопросов. За последние девять месяцев она отправляла по соответствующим каналам десятки заявок на новую мебель. Ей не отказывали, но и не торопились выполнять их. Она не отступала и с регулярностью часового механизма в начале каждого следующего месяца опять заполняла соответствующие бланки.

Даниэла Александровна потушила сигарету о металлическую пепельницу, полную окурков, украшавшую ее видавший виды рабочий стол темного дерева не больше, чем бородавка украшает человеческую кожу. День был серый, низкие облака мчались по небу, предвещая те самые обильные осадки, которые пообещали метеорологи. В этот ранний час в кабинете было темновато, и она зажгла только черную настольную лампу. Неяркий свет осветил стол, оставив в тени комнату и ее хозяйку, сидящую за столом.

- Войдите! - отозвалась Даниэла, и дверь открылась, пропустив курьера в военной форме. Четким шагом он приблизился и положил на стол небольшой кожаный дипломат.

- Это для вас, товарищ генерал. Только что прибыл, - доложил он, уставясь куда-то поверх ее головы.

Генерал Воркута расписалась в получении, подождала, когда курьер выйдет, затем маленьким бронзовым ключиком, бывшим среди других на длинной цепочке, прикрепленной к поясу, открыла дипломат. Там было всего четыре листа бумаги, исписанных какими-то каракулями. Она тотчас же узнала шифр, который сама когда-то придумала, работая в отделе, занимающемся дезинформацией. Разработала она его так, между делом, но потом сделала своим личным шифром.

Сердце ее екнуло. Это был последний доклад Медеи, которого она давно ждала. Но как только она собралась засесть и разобраться с этим донесением, как две тени скользнули в ее кабинет, заполнив собой его скромное пространство.

- Приветствую вас, товарищ генерал! - пророкотал низкий бас.

Даниэла улыбнулась и ответила на дружеское не по уставу приветствие, стараясь не обращать внимания на неприятный холодок под ложечкой.

Анатолий Давыдович Карпов закрыл за собой дверь. На мгновение его медвежья фигура заслонила стоявшего позади него человека, хотя тот и был выше него ростом.

Даниэла положила руку на стол, прикрывая четыре драгоценных листка. Генерал Карпов, начальник Первого главного управления, молча проследовал по голому, облупленному полу к единственному жесткому стула, который торчал похабным кукишем напротив рабочего стола Воркуты. Он был невысок ростом, но весьма импозантен: широкоплечий, с мощной грудью. Мышцы его так и выпирали из-под щегольского темно-синего костюма, украшенного орденскими планками, которыми он весьма гордился. Ему ни за что невозможно было дать его шестидесяти двух лет, и не только потому, что его густые прямые волосы были черны, как вороново крыло (благодаря краске, о чем хорошо знала Даниэла). У него было волевое лицо, высокий лоб, украшенный глубокими морщинами, и ясные карие глаза, изучающе смотревшие сквозь стекла очков в металлической оправе. Глаза проницательные и путающие. Но когда он улыбался, в них появлялась искренность, на которую Даниэла всегда откликалась. Сейчас она с удовольствием отметила, что его галстук был заколот булавкой с черным ониксом, которую она ему подарила на день рождения.

Ее взгляд упал на человека, которого привел с собой Карпов.