Яна Розова - Долина туманов Страница 15

В гостиной тоже не было места для бандитов. Из мебели тут находился обеденный стол со стульями, буфет с посудой и баром, диван, два кресла у журнального столика, на стене висел плоский телевизор. Воздух в комнате был свежий и сыроватый. Как только братья оказались в гостиной, по их спинам тут же пробежали мурашки. Алексей, решительно вошедший в комнату первым, обернулся на брата и отрицательно покачал головой.

Гостиная была пуста.

На первом этаже оставался только подвал.

Алексей осторожно приподнял люк. Из-под пола не доносилось ни звука.

– Держи крышку, чтоб мне на башку не свалилась, – попросил он Вовку и, как только тот перехватил тяжелую деревянную плиту из его рук, быстро нырнул вниз.

– Ты спятил?! – воскликнул Вовка. – Куда полез, идиот?! Ну-ка, назад!

Но было уже поздно: Лексус ответил ему, стоя на полу подвала:

– Тут никого! А у меня пистолет!

Распластавшись на полу, одной рукой и собственным затылком придерживая тяжелый люк, Вовка всмотрелся в полумрак подвала. Глаза быстро привыкли к темноте, а брат еще и включил экран мобильного телефона, освещая пустое пространство подвала.

Прошло несколько минут, и Алексей вернулся к лесенке.

– Лексус, скотина, не делай так больше, – забурчал на него Вовка, как только голова брата показалась на поверхности. – Ты, видно, совсем страх потерял! Он уже одного человека убил, ему второго ножом пырнуть – в одну секунду!

– Тю-ю, – насмешливо протянул брат, – на нож с пистолетом?! Нет таких придурков, поверь.

– А если бы он спрятался? – продолжал занудствовать Вовка. – Выскочил бы из-за спины, ты и не успел бы…

– А кстати, – перебил его Алексей, – откуда ты знаешь, что нож у него есть? – И тут же сам догадался: – Да, на кухне возле тела ножа не было. А может, убийца помыл его да в стойку сунул?

– А чего же тогда убийца полы не помыл? – урезонил его Вовка. – Я тебе что – дурак? Я посмотрел на стойку, а там как раз одного ножа и не хватает. Пойдем уже наверх.

Осмотр второго этажа результатов также не дал.

Братья не забыли подняться по узкой деревянной лестнице и на чердак. Помещение под крышей было таким же пустым, как и подвал. На этот раз первым в неизведанное полез Вовка, а Алексей забрался следом за ним.

Спустившись вниз, они остановились у лестницы. Вовка достал сигарету.

– Тот, кто сделал это, уже сбежал, – резюмировал он, закуривая.

– Зачем ты опять куришь? – с укором сказал брат. – Бросил же!

– Отвянь, – ответил Вовка, провожая взглядом сизые облачка сигаретного дыма, улетавшие вместе со сквозняком к небольшому окошку в коридоре. – Готов ехать за ментами?

Алексей зачем-то огляделся и ответил:

– Готов.

– Мы поедем за милицией… – громко заговорил Вовка, входя в комнату.

Вера повернулась в сторону мужчин. Глаза у нее были мокрыми, а губы распухли от соленых слез.

Вовка сел на кровать рядом с ее креслом.

– Вера, – тихо сказал он. – Мы поедем за помощью, раз уж наши телефоны не работают. Ты собирайся…

– Я не могу, – так же тихо ответила она. – Вов, я не брошу Асю одну.

– А мы тебя не бросим, – уверил он. – Ты же понимаешь, что тут может быть опасно?! Вдруг тот ублюдок вернется?

– Мне нечего бояться, – спокойно проронила она. – Нечего и некого. Никто не вернется.

Они снова посмотрели друг другу в глаза. Вовке захотелось погладить пальцем черные гладкие брови Веры – на ощупь они, наверное, как дорогой мех. А Вера пыталась понять, почему так спокоен Вовка. Он же обожал жену, на руках носил, был самым счастливым мужем в мире, а теперь ведет себя, будто бы и не было ничего такого.

– Вовка, – начала она, – странно, что ты…

– Ребята, ливень за окном офигенный! – ворвался в их тет-а-тет голос Алексея. – Думаю, нам стоит ехать на двух машинах и по двум разным дорогам.

– Да, ты прав, – согласился Вовус. – Есть еще дорога – через заповедник. Ты на «ровере» поезжай через заповедник, а я на «фольксе» – по федералке.

Леша кивнул брату:

– Хорошо! Нам, самое главное, до ментов добраться.

Его бодрый тон поддержан не был. Вовка смотрел на Веру, а она закрыла глаза ладонями. Помолчав, тихо сказала:

– Я не поеду, Асю бросить не могу, понимаете? Ну как вы не понимаете? – Она опустила руки. Оба брата смотрели на нее одинаковыми агатовыми глазами. В ее голосе зазвучали истерические нотки: – Она тут умерла, тут что-то с ней связано!! Я хочу быть с ней, я хочу к ней!

Она снова разрыдалась, заломила руки, застонала. Вовка взял ее за руку, а Лешка присел на подлокотник ее кресла и обнял жену за плечи.

– Хорошо, давай останемся! – проговорил он быстро. – Вовус, ты поезжай один. Оставь нам пистолет.

В знак согласия Вовка наклонил голову.

Мужчины вышли. Вовус отправился переодеваться, так как на улице за прошедшие несколько часов основательно похолодало, а Лексус выскочил во двор, чтобы прогреть «фольксваген» своего брата.

Оставшись одна, Вера склонила голову на подлокотник кресла, полежала так немного, закрыв глаза. Она думала о сестре.

Обычно родственная любовь – братская, сестринская, отцовская или материнская – необъяснима. Большинство знакомых Веры любили своих родных просто потому, что они были родными. А вот Вера точно знала, почему она так любит свою сестру: Ася приносила Вере счастье с самого своего рождения.

История та случилась задолго до начала маминой болезни и была совершенно банальной: хороший муж и отец встретил дрянную, но крайне привлекательную тетю и загулял, позабыв обо всех обязательствах. Страсть его обуяла неконтролируемая, отчаянная, буйная, напоминающая помрачение рассудка. Скрыть ее он был уже не в силах ни от друзей, ни от жены. После каждого свидания с той женщиной бедняга каялся перед женой и клялся, что на него нашло помрачение и что больше – никогда!

Проходил день-другой, и папа начинал тосковать. Ни лапочка дочка, ни горячие пироги с рыбой, на которые его супруга была большая мастерица, не могли удержать его в лоне семьи. Он не спал ночами, воровато звонил кому-то по телефону и снова исчезал на несколько часов, а то и на сутки. Засим следовало возвращение и покаяние.

Однажды всем этим миграциям пришел конец. Момент исхода отца из семьи Вера запомнила навсегда. Вспоминая этот эпизод из детства, она видела себя как будто со стороны. Полненькая тихая девочка лет пяти, услышав стук входной двери и догадавшись, что пришел папа, выскакивает из своей комнатки в гостиную и застывает на месте. Она видит отца, стоящего в дверях, и маму – в середине комнаты. На равном расстоянии от каждого размещается большой черный кожаный папин портфель. Родители не видят Веру, они смотрят только друг на друга, а в квартире стоит ужасная, гнетущая тишина…

Потом папа делает шаг к портфелю, подхватывает его и уходит, так и не взглянув на дочь. Вера начинает плакать, потому что ей становится страшно. А мама проходит мимо нее на кухню, ослепленная болью, не слышащая плача собственного ребенка.

Как мама пережила все это, Вера не знала. Может быть, именно тогда у шизофрении и появился шанс, но тот случай все равно не стал маминым поражением. По сложившейся традиции она должна была бы показать гордость и, надумай ее супруг вернуться снова, захлопнуть перед ним дверь, обеспечив плохую тетю хорошим мужем и лишив свою дочь отца. Но Наташа Чистова сдаваться не собиралась. Она разыскала мужа на работе и умолила его вернуться в последний раз. Папа вернулся всего на три дня, однако этого было достаточно. Наташа успела забеременеть.

Вера не могла знать этого точно, но догадывалась, что мама сообщила радостную новость отцу, едва сама убедилась, что это правда. И новость эта оказалась спасательным кругом в море страстей отца Веры. А еще, наверное, плохая, но привлекательная тетя слишком уж вцепилась своими острыми коготками в этого спокойного и немного скучного человека. Она давила на него, требуя оформления их отношений, чем сводила на нет романтику внебрачной связи. Теперь же получалось, что у папы не было выхода. Не мог же он бросить беременную жену!

В памяти Веры было еще одно воспоминание: просторный холл роддома, в большие окна вливается солнечный свет майского яркого утра. Она стоит рядом с папой в самом центре зала, смотрит на паркетный пол орехового цвета, а потом появляется мама. У нее на руках – большой сверток.

Вера хочет сказать папе, что ее голубые брючки надеты задом наперед – она это только что обнаружила, потому что чихнула, а карманчик с носовым платочком оказался не впереди, а сзади. Но папе некогда слушать старшую дочь. Он берет из рук мамы сверток и присаживается на корточки рядом с Верой.

– Это твоя сестра, – говорит папа.

Вера смотрит на маленькое беленькое личико, полускрытое пеленкой цвета молока.

Новорожденная девочка хороша, как кукла: Ася родилась при помощи кесарева сечения, и ей не пришлось пережить всех мук рождения, которые оставляют на личиках младенцев свои следы. Детская интуиция, незаслуженно забытая психологами и поэтами, подсказывает Вере: отныне ее жизнь меняется в лучшую сторону.