Отдаленные последствия. Том 1 - Маринина Александра Страница 15

Артем ухаживал за ней одновременно красиво и стремительно, а Инга почти не сопротивлялась: если главного босса можно рассматривать как источник потенциальной опасности, то лучше иметь относительно надежную защиту в лице его помощника, посвященного во все дела. Он и предупредит вовремя, и прикроет, если что, и поможет. Разумеется, не просто так, по доброте душевной, а только если будет заинтересован. Изящный, хорошо воспитанный блондин как раз и был заинтересован. Очень. Но даже если бы он не проявил к Инге повышенного внимания с самой первой встречи, то наверняка проявил бы его чуть позже, в этом она не сомневалась. Насчет своей внешности Инга никогда не обольщалась, знала: и ноги коротковаты, и попа низковата, и талии почти нет, весь торс словно столбиком сделан. Грудь пышная, что само по себе, может, и неплохо, но в комплекте со всем остальным выглядит негармонично. И черты лица неправильные. Одним словом, не модель. Тем не менее ни малейших комплексов по данному поводу у Инги Гесс отродясь не было, и если в школьные годы внимание мальчиков обходило ее стороной, то во взрослой жизни ухажеров и поклонников стало хоть отбавляй. Однако из всего этого изобилия она почему-то ухитрялась выбирать не тех, кого надо. Инге нравились мужчины «с загадкой», что на самом деле означало «с тайным страданием» или «с тайным пороком». Страдающие очень быстро начинали действовать ей на нервы, порочные же заставляли страдать ее саму. Но спокойные, понятные мужчины без загадок и затей были ей скучны. И Инга из раза в раз наступала на одни и те же грабли.

Она нравилась мужчинам и иногда, изредка, позволяла себе пользоваться этим. Так что по поводу Артема даже не колебалась: если бы он сам не запал на нее с первого же дня, Инга очаровала бы его быстро и бескровно. Была в ней какая-то необъяснимая женская притягательность, которой мало кто смог бы сопротивляться…

Сегодня Артем снова рисовал на ноутбуке свои схемы. Вернее, не рисовал, а вносил изменения. Значит, произошли в бизнесе Фадеева какие-то события. Или поступила новая информация.

– Чтобы быть эффективным личным помощником, я должен досконально понимать расстановку сил в компании, – не уставал повторять он. – Мне необходимо знать всё и обо всех.

Что ж, против этого Инга не возражала, хотя порой ей начинало казаться, что от стараний Артема попахивает паранойей. С другой стороны, чем больше он знает, тем лучше защитит ее, если обстоятельства сложатся как-то неблагоприятно. Так что пусть занимается, вреда никакого, а польза как раз может и выйти.

Она подошла к нему сзади, положила руки на плечи.

– Новые вводные? – спросила Инга.

– Да, в тверском филиале конфликт разгорелся, босс не может решить, на чью сторону встать и кого менять, а кого оставлять, – ответил Артем не оборачиваясь. – Обычная рутина. А у тебя что нового?

– Про побитых мальчиков я тебе уже доложила все, что знала, а больше порадовать нечем, – пошутила она. – Я стирку поставила, так что пока не ложусь. Хочешь, приготовлю что-нибудь?

– Мы же ужинали полчаса назад.

– Ну да, – согласилась Инга. – Но вдруг ты еще чего-то хочешь?

– Никаких «вдруг», ты же знаешь мой принцип: во всем должен быть порядок. Поужинали – значит, вопрос с едой закрыт до следующего дня.

Ох уж этот его порядок! То есть любовь к порядку – это, конечно, очень хорошо, но в безалаберности иногда столько очарования! Порой Артем казался Инге даже чересчур правильным, и она со своей любовью к маленьким спонтанным глупостям чувствовала себя ущербной.

– Тогда я пойду прилягу, пока машинка не остановится. Почитаю, – сказала она.

– Конечно, детка, отдыхай, – кивнул Артем, по-прежнему не отрываясь от экрана.

Инга прошла в спальню, закрыла за собой дверь, достала из-под стопки постельного белья в шкафу голубую записную книжку большого формата «Молескин». Письмо Игоря вложено под обложку, перехваченную резинкой.

Она улеглась поверх покрывала, предусмотрительно положила рядом раскрытую книгу, которую читала на ночь, и углубилась в текст, который и без того прекрасно помнила. Но Игорь, умирая, писал это своей рукой, и для Инги теперь важно было не содержание, а созерцание почерка, крупных букв и неровных строк. Это последнее, что у нее осталось от Выходцева. Его отпечаток. Его слова. Его мысли.

«…Девочка моя! Из письма ты уже знаешь, что я чувствую себя безмерно виноватым перед тобой, потому что ничем не могу отплатить за твою доброту, терпение и мужество. Да-да, именно мужество, потому что находиться рядом с умирающим, который знает о том, что умирает, – испытание тяжелое и горькое. Если бы у меня оставались годы жизни впереди и хоть немного душевных сил, я бы любил тебя, любил нежно и преданно. Но ничего этого у меня нет, и единственное, чем я могу выразить свое отношение к тебе, – это доверие.

Сейчас мне странно вспоминать о своей жизни и о себе самом. Словно это был вообще не я, а совсем другой человек. Это трудно объяснить, да я и не мастер растолковывать такие сложные вещи. Надеюсь, ты сама все поймешь.

Мы с женой очень хотели ребенка. И ждали его с восторгом и нетерпением. Когда родился Ванечка, мы были так счастливы! Но недолго. Вскоре выяснилось, что у Вани метахроматическая лейкодистрофия. Не буду грузить тебя подробностями, ты сама медик и, наверное, лучше меня понимаешь, что это такое и с чем мы столкнулись. Вылечить это нельзя. Можно только поддерживать, ухаживать и ждать, когда все закончится. Такие простые слова, обыденные. И такие страшные.

Мы долго не могли смириться, нам казалось, что этого просто не может быть. Ну как же так? Чем мы провинились перед небесами, что нас так наказывают? Мы бегали по врачам, платили сумасшедшие деньги за многочисленные консультации у именитых профессоров, мы выучили наизусть все, что написано об этой группе заболеваний в доступных нам источниках. Потом засветился лучик надежды: поскольку заболевание редкое, к Ванечке проявили интерес в одной клинике, где проводили научные исследования лейкодистрофии. Нам дали понять, что, возможно, новые экспериментальные методы лечения… Мы с женой приободрились. К нам и Ванечке доктора были очень внимательны, сына исследовали постоянно и полностью, а нам задавали множество вопросов, брали всякие анализы. В общем, работа велась ежедневно, Ваню даже положили в клинику, и в какой-то момент нам показалось, что он стал живее, сильнее. Мы жили этой надеждой.

Но чуда не произошло. Никаких экспериментальных методов лечения не придумали, а Ваня был нужен просто как объект научных исследований для чьей-то диссертации. Ты сама знаешь, как это бывает: заболевание редкое, поэтому каждый больной на вес золота. Не в том смысле, что нужно обязательно спасти его, а как источник полезной информации, которая когда-нибудь потом, в очень далеком будущем, поможет лечить других людей, а в обозримое время даст возможность кому-то обзавестись ученой степенью и опубликовать несколько статей.

Ванечку отдали домой, и о нас все забыли. Больше никто не звонил, не интересовался самочувствием мальчика, не давал советов и не предлагал помощь. Мы остались один на один со своей бедой. Ваню нельзя было оставлять одного ни на минуту, он нуждался в постоянном уходе и присмотре. Жена ушла с работы и сидела дома, безотлучно находясь рядом с больным ребенком. Она изо всех сил старалась обеспечить нашему сыну самый лучший уход, ведь врачи сказали, что если ухаживать максимально старательно и делать все необходимое, то ребенок может дожить до 6–7 лет. Ты сама медицинский работник и знаешь, что такое «прекрасный уход». Это не только силы, как физические, так и душевные, не только внимание, терпение, тщательность и доброта. Это еще и деньги.

Только не подумай, что я пытаюсь оправдываться. Я был как все, ну, или, по крайней мере, как большинство полицейских. У меня умирал ребенок, я должен был содержать семью, и мне было плевать с высокой колокольни на беды и горести других людей, жертв преступлений. Я зарабатывал деньги. Я хотел, чтобы мой сын прожил как можно дольше. И если для этого нужно покупать самые лучшие и самые чистые продукты, самые дорогие препараты и приспособления, то я заработаю столько денег, сколько нужно. Обеспечу «посадку» того, за кого хорошо заплатили. Закрою глаза на очевидное преступление, если получу за это конверт. Стыдно ли мне за это сейчас? Нет.