Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Дик Фрэнсис Страница 15

— Гермес.

Снова молчание и оценивающий взгляд. У Гермеса за плечами было два сезона скачек, и он уже приучился не бояться людей. Поэтому он только покосился на нас. С виду — совсем обычный конь. Но он выиграл несколько скачек, как настоящий чемпион... и проигрывал всякий раз, как я ставил на него крупную сумму. К концу последнего сезона гладких скачек он дважды пришел к финишу в самом хвосте. Джоди сказал, что Гермес перетрудился и ему нужно отдохнуть.

— Что вы о нем думаете? — спросил я.

— Ест хорошо, — ответил Кеннет.

Я ждал продолжения, но его не последовало. После короткой паузы мы снова вымелись под дождь. В деннике моего третьего жеребчика, Бабблгласса, вся угнетающая процедура более или менее повторилась.

На Бабблгласса я возлагал большие надежды. Это был задержавшийся в развитии двухлеток. До сих пор он только один раз участвовал в скачках и ничем особенным себя не проявил. Но года в три он обещал сделаться чем-то примечательным. С тех пор как я видел его в последний раз, он подрос и пополнел. Когда я сказал об этом, Кеннет ответил, что этого следовало ожидать.

Мы вернулись в кабинет. Кеннет предложил нам кофе и явно испытал облегчение, когда я сказал, что мы лучше поедем.

— Что за унылое место! — сказала Элли в машине.

— Видимо, все нарочно устроено так, чтобы владельцам не хотелось появляться здесь чересчур часто.

— Ты что, серьезно? — удивилась Элли.

— Некоторые тренеры полагают, что владельцы должны оплачивать счета и помалкивать в тряпочку.

— Но ведь это глупо!

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Если бы я тратила такие деньжищи, — решительно сказала Элли, — я бы ожидала более теплого приема.

— Это национальная традиция — кусать руку, которая тебя кормит.

— Все вы психи.

— Как насчет закусить?

Мы зашли в паб, где кормили совсем неплохо для понедельника, а после ленча не спеша покатили обратно в Лондон. Элли не стала возражать, когда я остановился у двери своего дома, и без опаски последовала за мной.

Я занимал два нижних этажа высокого узкого дома на Принс-Альберт-роуд напротив Риджентс-парк. В первом этаже помещались гараж, прихожая и мастерская. А наверху — спальня, ванная, кухня и гостиная. В гостиной был еще балкон размером с половину самой гостиной. Я включил свет и повел Элли наверх.

— Типичная холостяцкая квартирка, — сказала Элли, оглядываясь вокруг. — Ни единой безделушки!

Она пересекла комнату и выглянула через раздвижную балконную дверь на улицу.

— А тебя не раздражает этот уличный шум?

— Мне нравится, — ответил я. — Летом я практически живу на балконе. Вдыхаю полной грудью выхлопные газы и жду, когда развеются тучи.

Она рассмеялась, расстегнула плащ и сняла его. Красное платье выглядело таким же безукоризненно свежим, как и за ленчем. Элли была единственным ярким пятном в этой кремово-коричневой комнате и, похоже, сознавала это.

— Что-нибудь выпить? — предложил я.

— Да рановато еще...

Она еще раз огляделась, как бы ожидая увидеть что-то кроме диванов и кресел.

— А игрушки ты здесь не держишь?

— Игрушки в мастерской, — сказал я. — Внизу.

— А можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Мы снова спустились в прихожую и направились в глубь дома. Я отворил обычную деревянную дверь. За ней ковер сменялся бетоном, белый воротничок — рабочим комбинезоном, шампанское — перекурами (впрочем, я не курю). Здесь, в темноте, ждал меня знакомый запах машинного масла. Я включил яркие лампы и отступил, давая Элли пройти.

— Да это же фабрика! — она, похоже, была ошеломлена.

— А ты что думала?

— Н-не знаю... Я думала, она поменьше. Мастерская была футов пятьдесят в длину. Именно ради нее я и купил этот дом. Мне тогда было двадцать три года, и дом я купил на деньги, заработанные мной самим. Три верхних этажа я перепродал. Этого хватило, чтобы обставить мою квартиру на втором этаже. Но сердце дома было здесь, в допотопной мастерской, принадлежавшей раньше какой-то фирме, которая прогорела.

Система приводов, которая позволяла почти всем станкам работать от одного мотора, сохранилась еще с прошлого века, только теперь паровая машина была заменена электродвигателем. Я заменил пару станков, но в целом старая техника работала вполне прилично.

— А для чего все это? — спросила Элли.

— Ну... вот этот электромотор, — я показал ей компактный кожух, смонтированный на полу, — соединен вот с этим приводным ремнем, который вращает вон то большое колесо.

— Ага, — она задрала голову.

— Колесо присоединено к вон тому длинному валу, который идет под потолком вдоль всей мастерской. Когда вал вращается, он приводит в движение другие приводные ремни, которые идут к станкам. Сейчас покажу.

Я включил мотор. Ремень привел в движение большое колесо, которое начало вращать вал, и другие приводные ремни тоже пришли в движение. Слышалось лишь жужжание мотора, тихое поскрипывание вала и шуршание ремней.

— Прямо как живые! — сказала Элли. — А как работают станки?

— Подключаются каждый к своему приводу, и ремень вращает ось станка.

— Как в швейной машинке.

— Примерно так.

Мы пошли вдоль ряда станков. Элли спросила, для чего предназначен каждый из них.

— Вот это фрезерный станок, для ровных поверхностей. Это токарный станок, для работы по дереву и по металлу. Вот этот маленький станочек я купил у часовщика, для мелких деталек. Это пресс. Это шлифовальный станок. Это циркулярная пила. А это сверлильный станок. А вон тот, что стоит отдельно, — я указал на другую сторону, — это большой токарный станок, для особо крупных деталей. Он работает от своего электрического привода.

— Невероятно! И все это...

— И все это для игрушек?

— Ну...

— На самом деле все эти станки совсем несложные. Они просто экономят массу времени.

— Неужели для игрушек нужна такая... такая точность?

— Модели я обычно делаю в дереве и металле. В массовом производстве они делаются в основном из пластика, но, если первоначальный образец не будет точным, игрушки будут плохо работать и часто ломаться.

— А где ты их держишь? — Элли осмотрела голую, чисто выметенную мастерскую без малейших признаков деятельности.

— Вон там, справа. В шкафу.

Я подвел ее к шкафу и открыл широкие дверцы. Она распахнула их пошире.

— О-о!

Элли была потрясена. Она стояла перед полками, разинув рот, и глазела на игрушки, как малое дитя.

— О-о! — повторила она, словно утратила дар речи. — Это же... это же вертушки!

— Они самые.

— Что ж ты сразу-то не сказал?

— По привычке. Я никому не говорю. Она улыбнулась мне, не отводя глаз от рядов ярких игрушек на полках.

— Что, у тебя так часто просят бесплатные образцы?

— Да нет, просто надоело рассказывать.

— Я же ими сама играла! —