Наталья Калинина - Секрет черной книги Страница 16

– Да что ты творишь, нечестивый? – закричал Иван и попытался отбросить книгу от себя. И опять безуспешно. Ладони жгло все сильней, боль разливалась от них до самых локтей. Подумалось в ужасе Ивану, что теперь избавиться от книги можно, лишь отрубив руки. А колдун будто его и не слышал. Приподнялся чуть на ложе и прохрипел:

– Ты выполнил мою просьбу, теперь и я твою…

Глаза-глазницы его будто блеснули огнем.

– Слушай меня внимательно. Что жена померла, никому не сказывай. Не хорони ее по христианскому обряду, а в ту же ночь, не обмыв и не обрядив, отвези к темному лесу и похорони под кривой сосной у лысой поляны. И иди домой, не оглядываясь. Оглянешься – пропадешь.

Проговорил эти слова старик, оскалился в жуткой улыбке и упал на покрытую шкурой лавку. Иван в ужасе, не смея сдвинуться с места, глядел на бесчувственного колдуна, но будто и не видел его, ослепленный его последними словами.

– Проклятый! – взревел он, опомнившись, и плюнул в сторону чернокнижника. А затем, развернувшись, бросился бежать – в ужасе от услышанного, унося в сердце страх за Марфу. Ну как он мог поверить нечестному, как мог оставить свою ненаглядную одну?

Он не заметил, как перебежал мосток, как очутился в санях, как огрел кнутом лошадь, как пролетел поле. Очнулся уже в лесу и только тогда понял, что буря стихла и лес наполняет блаженная тишина. Будто вместе с проклятым колдуном стонала и мучилась природа, а теперь наконец-то получила желанное избавление.

Подъехал к своему дому Иван в самых мрачных предчувствиях. Торопился так, что даже распрягать лошадь не стал. Только вылезая из саней, увидел, что валяется у его ног черная книга колдуна. А он и не заметил, как бросил ее туда. Проклятое наследство.

– Марфа! – вбежал с криком Неторопов в дом и замер на пороге. Жена лежала на лавке, повернув голову в его сторону. Глаза ее были открыты, но в них застыло выражение уже не муки, а умиротворения, будто то, что сейчас ей виделось, наполняло ее покоем и тихим счастьем. Иван, все поняв, снял шапку. Зарыдал, упал на колени и пополз к лавке, бормоча слова вины и покаяния.

Так и провел он почти всю ночь – на коленях у лавки, обнимая мертвую жену. Вместе с Марфой закончилась его жизнь, света больше без нее не будет. Солнца видеть не хочется, утонуть ему в черной ночи.

Показалось ему или нет, что в избе будто немного рассвело? Оглянулся Иван и увидел, что стоит у двери незваный гость, серебрится его фигура лунным светом, а сам полупрозрачен. Явился, нечестивый, руку, предупреждая возмущенные слова Неторопова, поднял и говорит с укором:

– Забыл, что я сказал? Поторопись. Скоро солнце встанет, и тогда не видать тебе больше Марфы. Да книгу мою береги: ты с нею теперь до конца дней своих связан.

Сказал и пропал, будто и не было его. Опомнился Иван, заметался по избе, мучимый думами: а вдруг не обманывает его чернокнижник и вернет ему Марфу? Что он теряет, если уже потерял все: сердце, свет, душу? Выскочил Неторопов, будто безумный, во двор, вывел запряженную в сани лошадь. Торопиться, торопиться, покуда не взошло солнце. Увезет он Марфу на лысую поляну, сделает то, что велел колдун. Только бы не встретился ему кто по пути, не помешал.

Он выехал со двора, везя укутанную в тулуп жену. С дерева вспорхнул уже знакомый ему ворон, но в этот раз не полетел впереди лошади, а сел Ивану на плечо. Дорога расстилалась лентой, лошадь бежала так бодро, будто и не везла страшный груз. А Иван в безумном нетерпении то и дело подстегивал Рыську. А вот и лес – сонный и молчаливый после минувшей бури. Иван направил лошадь по широкой просеке, а на развилке двух дорог свернул на узкую, занесенную снегом. Лысая поляна пользовалась дурной славой: говорили, что тут в стародавние времен собирались на шабаш ведьмы. Место это и правда было непростым: хоть сюда мало кто отваживался ездить, дорога никогда не зарастала, будто земля здесь была заговорена на то, чтобы на ней не росла никакая трава. Снегу было наметено немало, лошадь замедлила ход, а в какой-то момент испуганно фыркнула, будто почуяла волка.

– Иди, иди, Рыська, чего встала! – прикрикнул на нее сердито Иван и вновь стегнул кнутом. Лошадь переступила передними копытами и медленно пошла по занесенной дороге. А вот и поляна – круглая, как пятак, окруженная соснами, одна из которых такая кривая, будто неведомый великан скрутил ее ствол в узел. Иван остановил лошадь, привязал ее к стволу ближайшего дерева, взял лопату и принялся разгребать снег под кривой сосной. Скорее, скорее, успеть бы до солнца. Безумная надежда придавала ему сил, копал Иван так споро, будто не мерзлую землю разбивал, а парной чернозем откидывал. Вырыл, насколько смог, неглубокую яму и уложил в это ложе красавицу жену, полюбовавшись на прощание ее чертами. Будто не умерла она, а уснула. «Хорошо ли тебе, Марфонька? Удобно ли, милая?» Горячие слезы струились по его щекам, когда он зарывал могилу, и отчаяние вновь сдавило горло. А ну-ка обманул его нечестивый?

Рассвет коснулся верхушек темных сосен в тот момент, когда Иван кинул последний ком земли. Не перекрестившись и не оглянувшись на свежий холм, Неторопов подошел к саням, отвязал лошадь и отправился домой.

По дороге ему уже встречались люди: то баба с коромыслом, то мужик с вязанкой дров. Но никто с ним не заговорил, никто не поприветствовал, обходили стороной, словно прокаженного. Вернулся Иван домой без помех, лег на лавку, на которой еще недавно лежала его хворая жена, уткнулся лицом в ложе и уснул так крепко, будто мертвецки пьяный. Проспал Иван весь день до самой ночи, не откликаясь на стуки встревоженной Лукерьи, пришедшей спросить, как здоровье Марфы. Проснулся он внезапно, разбуженный неясным чувством тревоги. Открыл глаза и увидел льющийся в окно ледяной свет взошедшей луны. В какой-то момент показалось Неторопову, что все случившееся с ним ему лишь привиделось. Да только холодно было так, изнутри холодно, словно вместо сердца оказался у него кусок льда. Нет больше с ним Марфоньки, превратилось его сердце в лед, некому согреть его душу.

– Марфонька, – в отчаянии позвал Иван, задыхаясь от подступающих рыданий. И в это время услышал тихий стук в дверь. Никак опять Лукерья, настырная баба. Не хотел он вставать, вести разговоры, да только будто какая-то сила его подняла. Подошел он к двери, распахнул ее и в изумлении замер: на пороге, улыбаясь, стояла Марфа.

Девицу отпустили и без его вмешательства, даже, как истинные джентльмены, привезли к дому, выгрузили у калиточки и едва ли ручкой на прощание не помахали. Влад, следовавший за джипом на расстоянии, остановился поодаль, проследил за тем, как девушка юркнула в свой двор, и после того, как джип скрылся за поворотом, решил подойти поближе. С мотоцикла он спешился, довез его с заглушенным двигателем и оставил напротив дома, а сам пересек дорогу и заглянул через забор. Хозяйство, судя по всему, было небольшим, дом приведен в порядок не так уж давно, участок аккуратный, подход к крыльцу тщательно выметен. На окнах – нарядные занавески, хранят секреты частной жизни. А Влада уже снедало любопытство: глянуть бы хоть одним глазком на то, как живет девица, чье утро выдалось таким оригинальным. Интересно, одна она живет или с кем? Влад вытянул шею, оглядывая участок в надежде отыскать хоть какие-то детали, способные ответить ему на вопрос. К примеру, растоптанные мужские шлепанцы у ступеней крыльца. Но нет, двор был как чистая страница в тетради и мало что мог поведать о своей хозяйке, кроме того, что она – великая аккуратистка. С одной стороны, это ей в плюс, с другой – если мания выставлять кастрюльки по росту и выравнивать педантично тарелки в стопке переходит все разумные границы – в минус. Впрочем, какое ему дело, как у нее стоит посуда на полках? Жить с нею он не собирается. Он вообще сейчас приедет домой и выкинет эту девицу из головы. Задание бабки он выполнил – проследил за внученькой, ничего из ее приключений не понял, но и это тоже не его дело.

Влад дотянулся до единственного яблока на дереве, висевшего на вытянутой к дороге ветке, сорвал и обтер о штанину джинсов. С аппетитом надкусил и сморщился: кислое, хоть, надо сказать, сочное и ароматное. Все же с деревенскими фруктами, выращенными в естественных условиях без всяких там химических подкормов, никакие красивые магазинные не сравнятся. Влад снова со смачным хрустом вгрызся в сочную мякоть плода.

– А ты что здесь, ирод, вынюхиваешь? – раздался вдруг громкий возмущенный вопль, от которого Влад вздрогнул и выронил наполовину съеденное яблоко в придорожную пыль. Повернувшись на голос, он увидел у забора, разделяющего два участка, закутанную в шерстяные кофты маленькую круглую старушку. Бабка была бы комична в своих многослойных одеждах, калошах, обутых поверх шерстяных носков, и платке, концы которого торчали надо лбом воинственными «рожками», если бы в руках у нее не было опасного оружия – здоровенной лопаты. Влад на всякий случай отступил от забора на шаг: бабки – они такие, импульсивные, им ничего не стоит сначала огреть лопатой, а потом уж разобраться, что к чему.