Людмила Зарецкая - Там, где твое сердце Страница 16

По словам Рокотова, он нашел эти плитки в земле на территории своего колхоза и хотел бы понять, с чем имеет дело.

Он наотрез отказался более конкретно говорить о месте находки, а также называть количество имеющихся у него плиток. Золотов понял, что тут кроется какая-то тайна, настаивать не стал, попросил пару дней для проведения экспертизы, а затем во второй раз встретился с Рокотовым, теперь уже не менее взволнованный, чем знаменитый председатель колхоза.

– С вероятностью девяносто девять процентов плитки, которые принес Иван Александрович и которые мы сейчас видим, были изготовлены Степаном Полубесом, – в голосе старого искусствоведа прозвучал триумф, который Лера, впрочем, не смогла оценить по достоинству.

Глядя в ее непонимающее лицо, Илья Никитич всплеснул руками:

– Боже мой, деточка, вы, я вижу, никогда не слышали о таком мастере!

Лера призналась, что так оно и есть.

– Что вы, это была звезда первой величины, изразцовых дел мастер, уникальный художник Степан Иванов по прозвищу Полубес. Он был старшим среди белорусских ценинников, работающих в Москве в шестидесятые-семидесятые годы семнадцатого века. Родился в Мстиславле, потом был взят в плен, привезен в Россию и очень быстро представлен патриарху Никону.

Тот, как мы знаем, ценинников привечал и очень способствовал тому, чтобы изготовленными ими изразцами опоясывались соборы и монастыри. Правда, Никон довольно быстро попал в опалу, но к тому моменту Степан Полубес уже был очень известным мастером, представленным к царскому двору, так что он вполне мог обходиться и без своего благодетеля.

Его работы в Новоиерусалимском и Иосифо-Волоколамском монастырях, а также в церкви Григория Неокесарийского на Полянке доказали, что Степан – просто непревзойденный мастер цвета. Искусствоведы говорят, что встретиться с изразцами Полубеса – это все равно что попутешествовать по радуге, которая, сочетая полутона и сияя красками, соединяет небо с землей.

– Как красиво! – завороженно прошептала Лера.

– Царь даровал ему старшинство над ценинниками, которые жили в гончарной слободе в Москве. К тому моменту Степан уже в полной мере отточил свое уникальное творение, свою визитную карточку, свой собственный неповторимый стиль, который прозвали «павлиньим оком».

– Как прозвали? – потрясенно спросила Лера, не поверившая собственным ушам.

– Павлинье око. Именно так народ окрестил изразцовый пояс, который Степан использовал для украшения монастырей. Считалось, что павлин – символ гордой красы, а плитки, разрисованные Степаном, были так красивы, что дыхание захватывало. Кроме того, соединенные вместе, они из сплетения узоров травы, цветов и листьев создавали что-то похожее на павлиний глаз. Отсюда и название.

Правда, настоящими шедеврами были лишь первые его работы. Из пяти дошедших до нас композиций павлиньего ока наибольшими художественными достоинствами отличался только первый вариант, который он применил на Истре. После ссылки Никона все остальные работы Степана Полубеса были в лучшем случае слабой копией того, что он делал раньше. И уникальность плиток, принесенных вашим дедом, милая леди, как раз в том, что они представляют собой тот самый первый вариант, который имеет наибольшую ценность.

– И вы все это рассказали моему деду?

– Да, рассказал. И спросил, понимает ли он, владельцем какого богатства является, правда, при условии, что помимо этих двух плиток в природе существуют и другие. В общем, он попросил меня никому про это не рассказывать и по моей просьбе оставил одну плитку из двух у меня, чтобы я мог получше ее изучить. Не часто, знаете ли, приходится держать в руках работу Степана Полубеса.

– А что было дальше?

– Ничего, – старый ученый пожал плечами. – Больше я никогда не видел вашего деда.

– И что ты про все это думаешь? – вступил в разговор Олег.

– Думаю, что Иван Александрович волею судьбы стал владельцем уникального клада. На землях его колхоза как раз и располагалась усадьба Ланских. Вполне возможно, что когда-то стоящую там церковь украшал изразцами сам Степан Полубес. После революции храм был разрушен, не исключено, что кто-то спрятал изразцы подальше от злых глаз, понимая, какую художественную ценность они представляют, а Рокотов нашел.

– А почему же он тогда никому про это не сказал? – волнуясь, спросила Лера. – Не отдал клад государству?

– В конце семидесятых годов это было бы сродни безумию, – медленно ответил Илья Никитич. – Тогда разрушали все храмы, которые не успели разрушить до этого, в овощехранилища переводили. Помимо художественной, изразцы представляли и представляют еще и немалую материальную ценность. Я думаю, что сейчас одна такая штучка стоит не меньше пятидесяти пяти тысяч рублей. А в изразцовом поясе, как правило, было не менее ста восьмидесяти плиток. В нынешних ценах это порядка двухсот тысяч долларов.

– Нет! – Олег изумленно оглянулся на Леру, которая закричала в голос. – Нет, мой дед не мог! Он никогда, слышите вы, никогда не был рвачом! Если он нашел эти плитки, то не мог их спрятать до лучших времен, чтобы потом выгодно продать.

– Конечно, никто этого и не утверждает, – Илья Никитич ласково погладил Леру по голове. – Просто если бы он предал огласке факт своей находки, то плитки у него обязательно бы изъяли, и где гарантия, что они не попали бы в жадные руки.

Я думаю, ваш дед принял решение перепрятать клад, чтобы попытаться восстановить церковь. Потом, когда началась перестройка, он занялся восстановлением усадьбы Ланских и церкви, которая там находится, чтобы получить возможность вернуть изразцовый пояс на место. Тронуть восстановленную усадьбу, которая стала федеральным памятником исторического наследия, уже никто бы не посмел.

– Тогда почему он этого не сделал? – это уже спросил Олег.

– Потому что не успел, – горько ответила за старого искусствоведа Лера. – Он умер скоропостижно. У него никогда ничего не болело. Его не стало всего за полчаса, помнишь, я тебе говорила, что он умер как праведник. И он просто не успел рассказать, что прячет изразцы для храма и где именно.

– Теперь, по крайней мере, понятно, что именно у нас ищут, – задумчиво сказал Олег, – и почему подбрасывают павлиньи перья. Это абсолютно точно связано с «павлиньим оком». И загадка про кроликов… Дед перед смертью пытался передать свою тайну твоей бабушке. Вот только сделать это так, чтобы она поняла, о чем он говорит, уже не смог. Слова про кроликов – это шифр. Понять бы еще, что именно он означает.

– А у вас что-то ищут? – с любопытством спросил Золотов-старший.

– Да, – Лера тяжело вздохнула. – Такие события вокруг происходят, что мы уже все запутались.

– Тогда вам будет небезыинтересно узнать, что месяца два назад я держал в руках точно такую же табличку с «павлиньим оком». Третью. Ее принес и попросил оценить некий мужчина, представившийся наследником Ланских.

Тайна павлиньего ока с каждым днем занимала Леру все сильнее. Теперь, когда она знала, почему ее дед так рьяно взялся за восстановление усадьбы Ланских и что именно хотел там сделать, она считала своим долгом найти спрятанные изразцы Степана Полубеса, чтобы вернуть на законное место.

По здравом размышлении выходило, что клад может быть только в усадьбе. Почти двести керамических плиток занимали немало места, а значит, в городской квартире спрятать их было весьма затруднительно.

Конечно, неизвестный злоумышленник, тот самый, который подбрасывал кроликов и павлиньи перья, разгромил бабулину квартиру и мамин домик, а также зачем-то ударил по голове ее, Леру, явно считал иначе, но Лера склонялась к мысли, что искать надо все-таки в усадьбе.

Это ее постоянно тревожило. В конце концов, у нее был Олег, способный встать на защиту любимой женщины, если ей будет угрожать опасность, а мама в своем коттеджном поселке жила совершенно уединенно, да и в самой усадьбе работали в основном субтильные женщины, явно неспособные дать отпор врагу. Впрочем, вспомнив крепкую Марину с ее выдающимися ягодицами, Лера невольно усмехнулась. Субтильными в музейном объединении были явно не все.

Кроме того, май неспешно клонился к концу, и Лере предстояло на все лето отправить в усадьбу сыновей. Так она делала каждый год. На свежем воздухе и речном просторе мальчишки отлично закаливались на весь предстоящий год. Яблочные сады дарили море витаминов, так же как и растущие у мамы в палисаднике кусты смородины, крыжовника и нехитрые лук-морковь.

Несмотря на всю свою занятость и деловитость, а также на возрастающий летом поток туристов, бабушкой Татьяна Ивановна была ответственной и любящей, постоянно баловала мальчишек вкусненьким, разрешала гулять до полуночи с соседскими мальчишками, при этом не позволяя забывать про список заданной на лето литературы.

С одной стороны, мальчишки были зоркими и внимательными, так что вполне могли пригодиться в поисках сокровища. С другой – им могла грозить опасность со стороны неизвестного потомка Ланских, явно задумавшего недоброе.