Линкольн Чайлд - Холодная месть Страница 16

— Каков цвет задания?

— Синий.

— Можете считать работу успешно завершенной, сеньор Фишер! — отрапортовал Клаус по-солдатски.

— Не сомневаюсь, что на тебя можно положиться, — ответил Фишер и отключил связь.

Глава 17

Лейтенанта будто обволокло пуховое одеяло — уютное, теплое, убаюкивающее… Но среди блаженного забытья снова заговорил крошечный участок рассудка, не поддавшийся дреме. Выговорил одно слово: «Гипотермия».

Ну и что?

«Ты умираешь!» — предупредила часть рассудка, еще способная мыслить логически.

Голос ее был как болтовня назойливого собеседника, которого не уймешь и тему не сменишь — упорно твердит об одном и том же. Но жутковатое слово «гипотермия» впечаталось крепко, потащило назад, к реальности. Ведь все симптомы налицо: ощущение невыносимого холода вдруг сменяется теплом, хочется спать, вялость, апатия.

Господи боже, и он, Винсент д’Агоста, почти сдался!

— Идиот, ты же умираешь! — крикнул он себе.

Зарычал, напряг все силы, чудовищным напряжением воли заставил себя встать. Заколотил по непослушному телу, зашлепал, стараясь пробудить чувствительность. Дважды сильно ударил по лицу — и снова ощутил укол холода. Ударил себя так, что не устоял на ногах, поднялся снова, трясясь, будто раненое животное.

От слабости д’Агоста едва держался на ногах. Ноги пылали болью. Голова раскалывалась, в рану словно тыкали железом. Лейтенант затопал, заходил кругами, то обнимая себя, то охлопывая, стряхивая снег, вопя во всю глотку, призывая боль вернуться. Теперь она значила выживание. Потихоньку вернулась ясность рассудка. Д’Агоста топал, подпрыгивал. И не сводил глаз с желтого огонька, подрагивающего в темноте. Как же подойти к нему?

Он шагнул вперед, снова упал и увидел трясину в паре дюймов от себя.

Лейтенант сложил руки рупором и прокричал:

— Помогите! Помогите мне!

Над мертвыми пустошами покатилось эхо.

— Я заблудился! Я шел к Глимсхолму!

Крик очень помог. Лейтенант ощутил, как быстрее побежала по жилам кровь, как забилось живее сердце.

— Пожалуйста, помогите!

И вдруг заметил второй огонек, поярче, рядом с первым. Похоже, он двигался, приближался!

— Я здесь! — закричал полицейский.

Свет двинулся к нему. Но он оказался дальше, чем виделось поначалу. Двигался причудливо: то пропадал, то появлялся снова. Наконец пропал совсем.

Д’Агоста ждал. Не утерпев, закричал, сжимаясь от страха:

— Я здесь!

А вдруг его не услышали? Вдруг человек с фонарем движется вовсе не к замерзающему полицейскому?

— Здесь!

Почему тот человек не откликается? Может, угодил в трясину?

И вдруг свет вспыхнул прямо перед носом д’Агосты. Несший фонарь человек посветил ему в лицо, затем поставил фонарь наземь. Когда глаза привыкли, лейтенант увидел диковато выглядящую женщину с отвисшими губами, в просторном макинтоше, сапогах, перчатках и шляпе, с шарфом на шее, с клоком седых волос, выбивающимся из-под шляпы, с крючковатым носом и голубыми глазами, глядящими ошалело. Среди темноты и шевелящегося тумана она казалась привидением.

— Что за черт? — резко спросила она.

— Я ищу Глимсхолм!

— Уже нашел, — объявила женщина и добавила насмешливо: — Ну, почти.

Взяла фонарь и пошла, посоветовав:

— Осторожнее ступай-то!

Д’Агоста поковылял за нею. Спустя десять минут свет фонаря очертил контуры дома с шиферной крышей и высокой трубой. Каменные стены строения, когда-то беленые, заросли мхом и лишайником.

Женщина открыла дверь, и лейтенант оказался в изумительном тепле уютного коттеджа, с огнем, пылающим в огромном камине, со старомодной эмалированной плитой, плетеными коврами на полу, мягким диваном и креслами. На полках вдоль стен стояло множество книг, на стенах висели пара картин и ряд внушительных оленьих рогов. Комната освещалась керосиновыми лампами.

Такого чудесного тепла д’Агоста не ощущал никогда в жизни.

— Раздевайся! — бесцеремонно приказала седовласая женщина, подходя к огню.

— Да я…

— Святые угодники, да раздевайся же! — Она принесла стоявшую в углу плетеную корзину. — Одежду сюда!

Лейтенант снял плащ, бросил в корзину. За ним последовали промокший свитер, ботинки, носки, рубашка, майка и брюки. Полицейский остался стоять в испачканных грязью трусах.

— Исподнее тоже! — буркнула женщина.

Она завозилась у плиты, сняла с конфорки большой чайник, вылила кипяток в оцинкованный таз, поставила у камина, рядом положила мочалку и полотенце.

Прежде чем снять трусы, д’Агоста выждал, пока женщина отвернется. Тепло от камина было чудесным.

— Звать как?

— Д’Агоста. Винсент д’Агоста.

— Мойся. Сейчас одежонку свежую принесу. Широковат мистер для тряпок старика моего, но уж отыщем что-нибудь.

Она поднялась по узкой лестнице, затопала наверху, зашуршала. Послышался стариковский кашель и сварливый голос — кажется, хозяину дома внезапные хлопоты пришлись не по нраву.

Женщина вернулась с ворохом одежды, когда д’Агоста растирался мочалкой. Он оглянулся и обнаружил, что женщина без стеснения разглядывает гостя.

— У, что за радость посмотреть старухе, — хихикнула она, положила одежду и повернулась к огню подбросить поленце-другое, затем снова захлопотала у плиты.

Смущенный д’Агоста поскорее смыл грязь, вытерся и оделся. Вещи предназначались для человека гораздо выше и стройнее, но лейтенант умудрился их натянуть. Вышло неплохо, разве что пуговицы на брюках не застегивались. Пришлось стянуть брюки ремнем. Старуха помешивала в котелке, и ноздри лейтенанту защекотал неописуемо вкусный запах бараньей похлебки.

— Садись! — велела женщина. Она налила большую миску похлебки, откромсала несколько ломтей от большой буханки хлеба, поставила миску перед гостем и положила хлеб рядом. — Ешь!

Д’Агоста жадно отправил в рот полную ложку, обжигая рот.

— Похлебка просто замечательная, — сказал он искренне. — Не знаю, как и благодарить…

— Ты нашел Глимсхолм, — перебила его старуха. — Зачем ты сюда явился?

— Я ищу друга.

Старуха посмотрела пристально.

— Около четырех недель назад мой лучший друг пропал вблизи низины Иниш, где загон у лога. Знаете это место?

— Ну да.

— Мой друг — американец, как и я. Он пошел на охоту из охотничьего домика в Килхурне и пропал. Его ранили, подстрелили случайно. Полиция прочесала топи, но тела не нашла. Зная его, я готов предположить, что он мог выбраться из трясины и спастись.

Женщина поморщилась, глядя на лейтенанта с нескрываемым подозрением. Хотя казалось, что она слегка тронутая, природной сметки и хитрости ей было не занимать.

— До загона у лога двенадцать миль, и все по болотам.

— Я знаю. Но Глимсхолм — моя последняя надежда.

— Не видела я никакого американского друга. Вообще никого не видела.

Д’Агоста знал, что вероятность отыскать Пендергаста в Глимсхолме крайне мала, но все равно расстроился. Значит, надежды нет. Совсем.

— Может, ваш муж видел…

— Не видел. Он никуда не ходит. Инвалид.

— Может, вы вдалеке замечали что-то движущееся…

— Уж сколько недель ни души не примечала.

Сверху донесся раздраженный, дрожащий голос. Он выговорил что-то с таким густым акцентом, что лейтенант ничего не разобрал. Женщина поморщилась и затопала вверх по лестнице. Старик пожаловался неразборчиво, женщина ответила резко, сварливо. Вернулась, все еще скалясь.

— Время спать! Я у плиты себе постелю. А ты на втором этаже, с хозяином рядом ляжешь. Там на полу одеяла.

— Огромное спасибо за помощь!

— Только старика не тревожь, он не в себе.

— Я тихонько, обещаю.

— Тогда спокойной ночи!

Д’Агоста поднялся по крутой скрипучей лестнице. Наверху оказалась комната с очень низким двускатным потолком, освещенная маленькой керосиновой лампой. У дальней стены, под скатом, стояла деревянная кровать, и на ней различалась нелепо скрюченная человеческая фигура. Хозяин дома оказался настоящим пугалом. Тощий, длинный, с красным носом картошкой и растрепанными седыми волосами. Старик уставился на гостя единственным здоровым глазом, и его выражение было явно недружелюбным.

— Э-э, здравствуйте, — неуверенно произнес д’Агоста. — Простите за беспокойство.

— И тебе здравствуйте, — пробурчал старик. — Не шуми только, а?

Он демонстративно повернулся к гостю спиной.

Д’Агоста с облегчением стянул одолженные рубаху и штаны и забрался под одеяло, постеленное на грубом дощатом лежаке. Потом загасил керосиновую лампу. Так чудесно было лежать в тепле и уюте, слушая завывающий снаружи ветер.

Уснул лейтенант быстро и крепко.

Проснулся он среди ночи, в кромешной тьме. Спал крепко, потому не сразу вспомнил, где находится, и поначалу испугался. А когда вспомнил, то удивился тишине. Буря улеглась, и воцарилась мертвая, жуткая тишина. Сердце лейтенанта судорожно заколотилось. Ему представилось, что рядом, в темноте, кто-то стоит.