Елена Арсеньева - Личный оборотень королевы Страница 16

После этого она вдруг попыталась открыть агентство «Ключ к тайне», в котором собиралась составлять генеалогические древа. Клиент у Лидии, впрочем, был только один, из-за которого она и ввязалась в диковинную, неправдоподобную историю, после чего пришла к выводу, что ей все это лишь почудилось. Клиент отчетом остался весьма недоволен, хотя предложил продолжить отношения… Лидия предложение отвергла и агентство прикрыла. Слишком тяжко ей далось не то путешествие во времени, не то чрезмерно правдоподобное видение![4]

Но в «Непознанном» ей нравилось. Она правила не только грамматические ошибки – она, по сути дела, выполняла работу литературного редактора: переписывала все, что присылали авторы, превращая их порою несвязный и даже нелепый бред в захватывающие и загадочные истории – причем довольно правдоподобные.

– Когда твои материалы читаешь, начинаешь верить, что привидения, ведьмы и экстрасенсы в двух шагах от тебя живут, а если ты их не замечаешь, то сам дурак, – говорил ей Василий Иванович Болотов, главный редактор, высокий, статный мужчина лет шестидесяти, чрезвычайно гордившийся своей полуседой, всегда очень ухоженной бородкой. Бородка напоминала аккуратный чехольчик, надетый на подбородок. Однако она придавала Болотову вид залихватский и делала его немножко похожим на романтического разбойника – пусть и ушедшего на покой, но сохранившего самые живые воспоминания.

А впрочем, возможно, этот образ разбойника виделся только Лидии, ей же ведь вечно что-нибудь виделось, а прочие воспринимали Болотова просто как очень немолодого чудака, который носил смешную бороденку, джинсы в обтяжку, подражал Чарльзу Шуману с рекламы «Хьюго Босса» и, само собой, благоухал парфюмом «Хьюго Босс Балдессарини» – как, впрочем, очень многие немолодые мужчины, которые уверены, что именно это поможет женщинам «различать мужчин и мальчиков»!

Подобно большинству журналистов преклонных лет, Болотов менял как перчатки любовниц – грудастых молоденьких красоток, – периодически извлекая их из захудалых провинциальных газеток и пристраивая то в «МК – Нижний», то в «АиФ – Нижний», то в «Комсомолку – Нижний», то куда-нибудь еще.

Его бывшую жену – уже совсем не молодую и плоскогрудую – Лидия видела пару раз. Бывшая жена тоже была журналисткой и, как водится в этих кругах, сохранила свою прежнюю фамилию, более напоминающую псевдоним сатирика: Остроумова. Эта дама пару раз приходила в редакцию скандалить и портить мужу настроение и репутацию.

Насколько Лидия знала, биография Болотова совершила весьма чудной поворот. В незапамятные молодые годы он был инструктором райкома партии – числился в отделе пропаганды и агитации, но чудом не расстался с должностью и партбилетом из-за развода с первой женой, которая нашла себе какого-то вояку, а потом уехала с ним в Германию, куда его перевели служить. Партбилет все же оставили, но о кадровом, так сказать, росте пришлось забыть: Болотов пребывал рядовым инструктором до тех пор, пока исторические реалии не поменялись и его должность не приказала долго жить.

Потом он поработал собкором одной желтой-прежелтой центральной газеты, а выйдя на пенсию, вдруг открыл собственный журнальчик, где писали о том, что во времена его советской молодости считалось полной и окончательной чушью, и даже опасной чушью!

– Конечно, в двух шагах, – соглашалась с главным Лидия. – Вы только посмотрите, сколько у нас рекламных объявлений дается! Мне уже кажется, в области каждый десятый житель – экстрасенс, ведьма, потомственная гадалка, снимальщик порчи…

– Или ее наводильщик, – хихикал главный, который, конечно, был жестоким циником, ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай не верил, но частенько бормотал:

– Вы просите чуда? Их есть у меня! – когда подписывал в печать очередной номер, полный «тщательно отредактированного бреда», как это называлось в кулуарах.

Лидию цинизм Болотова ничуть не напрягал. Да на здоровье, пусть болтает что хочет, лишь бы с прежним увлечением продолжал издавать журнал!

На счастье, главный обожал свое детище. Он обожал даже само помещение редакции, снятое в старом доме на улице Минина, в центре города, и надо было слышать, как он ворчал на уборщицу, если не блестели дверные ручки, не сверкали стекла окон, а пол не был тщательно вымыт!

Василий Иванович гордился тем, что умело удерживал свой корабль на плаву при многочисленных проверках налоговой, пожарной, санитарной и прочих инспекций и уверял, что все дело в его уникальной способности мгновенно принимать решения.

– Один мой покойный приятель называл меня быстросчетчиком, – хвастался Болотов.

Он очень быстро просматривал все заметки, все многочисленные письма, поступавшие в журнал, выискивая в них «изюминку».

– Страшно, интересно, будоражит воображение? Тогда в номер! – приговаривал он.

В принципе Василию Ивановичу нравились материалы, подготовленные Лидой, хотя иногда он вдруг восставал против той или иной заметки и, багровея, начинал орать: «В корзину!» – и в самом деле отправлял файл в корзину.

Лидия очень огорчалась, что несколько раз лишилась таким образом хороших, очень нравившихся ей заметок, и с тех пор все материалы, с которыми работала, непременно сохраняла в своем маленьком ноутбуке, даже если они не были одобрены главным редактором. Иногда ей просто доставляло удовольствие снова и снова перечитывать эти разнообразные истории, пусть и не пропущенные в печать.

Пару раз она попыталась обвести Василия Ивановича вокруг пальца и подсовывала ему те же самые материалы, чуть-чуть их поправив или даже переписав. Смешней всего, этот номер проходил! И потом сам же Болотов первый смеялся и даже благодарил Лидию, приговаривая: «Ай да Плюшкин, ай да молодец!»

Самым нелюбимым автором у Болотова была женщина, которая подписывалась В. Маршева. А вот Лидия всегда радовалась, когда с ее электронного адреса [email protected] приходили новые заметки! Маршеву, как и практически всех своих авторов, Лидия никогда не видела, да и надобности в том не было: гонораров в журнале не платили, за деньгами приходить было не нужно, люди писали просто «из любви к искусству».

Чтобы спасти «искусство» Маршевой от главного, Лидия пыталась придумывать ей разные псевдонимы и правила ее заметки с особенной виртуозностью. Однако у Василия Ивановича развился на эту авторшу какой-то патологический нюх. Все его резолюции заканчивались неизбежным: «В корзину!», и ни единого рассказика знахарки бабы Кати (об этом писала Маршева) Лидия так и не смогла пропихнуть в номер – только нарывалась на неприятности.

Маршева, наверное, в конце концов устала биться как рыба об лед о скептицизм главного редактора. И вот уже месяца три ничего от нее не поступало. Лидия по ней скучала, потому что это было для нее счастье – общаться (хотя бы виртуально!) с людьми, у которых отношения с реальностью столь же сложные, как у нее, но которые доверяют причудам своего воображения – в отличие от нее…

Разумеется, она лучше откусила бы себе язык, чем призналась главреду или прочим сотрудникам (всего в редакции работали пять человек) в том, что и сама может поведать миру некоторое количество историй, которые вполне сгодились бы для журнала. Ее видения, которые иногда сбывались, иногда нет, то пугали ее, то радовали, иногда бывали мучительны. Однако, когда эти самые «причуды воображения» слишком уж донимали Лидию, она просто-напросто описывала их и отправляла в редакцию с «левого» электронного адреса, под чужим именем.

Этих заметок главный не возвращал и автора М. П. Шелестову очень даже хвалил. Марья Павловна Шелестова – так звали любимую бабушку матери Лидии, и Наталья Сергеевна о ней дочери много рассказывала. Бабушка успела повоевать в Гражданскую, несмотря на молодость, и в советские годы была персоной весьма знаменитой. При этом юная большевичка происходила из богатой, родовитой семьи. Конечно, она об этом на всех углах не кричала, однако Наталье как-то обмолвилась, что ее назвали в честь какой-то ее прабабушки, которая то ли спасла кого-то, то ли преступников выследила, но толком никто ничего не знал: все это, к сожалению, сокрылось в непроглядном тумане прошлого.

«Может, М. П. Шелестова про железного волка напишет?» – подумала Лидия, вспоминая свои последние видения, но мурашки прошли по телу, и она поняла, что ничего о кровавом происшествии нынешней ночи писать не станет. Во всяком случае, пока. Слишком страшно!

И еще неизвестно, как все это закончится… Может, ее возьмут да и арестуют! А что? Табунов исполнен такой лютой ненависти к ней и такой непоколебимой решимости! Папа Саша, конечно, костьми ляжет, но… неохота, чтобы он ложился, да еще костьми!