Татьяна Батенёва - У ангелов нелетная погода Страница 16

«Если бы не я, вы бы и не спросили этого старикашку, и не получили бы подтверждения, что я ничего не выдумала», – горько выговаривала она про себя, выходя на залитую солнцем площадь перед аэропортом. Взяла такси и поехала в консульство, на уже знакомую улицу Парк-Сокак. Кто были эти двое мужчин, которые увели ее девочку, она думать боялась.

19 августа 2008 года, вторник, вечер

Маше не пришлось даже разбирать сумку, с которой она прилетела из Франкфурта. В тетушкиной квартирке, которая досталась ей в наследство, все сохранилось так, как было два года назад, когда она улетала к Андреасу. Только толстый слой пыли на мебели напоминал, что хозяйки не было дома давно. Но она не стала тратить время на большую уборку, прошлась по мебели и полу пылесосом, вымыла несколько тарелок и чашек.

Вынула из сумки пару теплых джемперов, положила пару маек, шорты и сланцы и села у стола, пытаясь привести мысли хотя бы в относительный порядок. Позвонила Андреасу, поговорила с ним и, как всегда, после разговора успокоилась. Он сказал, что через неделю все формальности будут улажены и он прилетит, что очень скучает и ждет не дождется встречи. Маша положила трубку, улыбаясь: она все еще не могла привыкнуть к его «жениховским» штучкам – способности говорить о чувствах, не стесняясь и не маскируя свою любовь.

Потом позвонила давней подружке, которая работала в турфирме, заказала самый недорогой ваучер в отель «Измир» и билет до Анталии. Она решила не сообщать Ларисе о своем прилете – та наверняка будет артачиться, отговаривать. Но она не могла больше сидеть и ждать новостей об Ане тут, в Москве.

В глубине души Маша была уверена, что стоит ей прилететь в Турцию, как она моментально во всем разберется: и куда делась девчонка, и почему бездействуют ленивые полицейские аэропорта, и что себе думает консул. Годы работы в журналистике укрепили ее в мысли, что безвыходных положений не бывает, бывает только лень и нежелание разобраться. А уж в своей способности разбираться, как и в необходимой для этого настырности, Маша была убеждена на все сто.

Что можно будет сделать? Этот вопрос требовалось обдумать сейчас, там будет некогда. Она вспомнила интонацию Ильи, с которой он спросил: не было ли у Ларисы нерешенных проблем в личной жизни или запутанных отношений? Конечно, Маша была уверена, что, случись такие казусы, она знала бы о них. Но вдруг и на самом деле Лариса о чем-то ей не рассказывала – все-таки последние годы они были не так близки, как в юности. И не в смысле душевной близости – тут как раз все оставалось прежним. Просто у каждой из них была своя жизнь, они реже встречались, чаще перезванивались. А потом она и вовсе уехала, и хотя созванивались часто, но по телефону далеко не все и не всегда можно рассказать.

Ну, какие, собственно, варианты возможны, спросила себя Маша. Долг? Положим, денег в долг Лариса старалась не брать – у нее был какой-то смешной страх перед финансовыми обязательствами. Она даже в голодные годы, когда зарабатывала копейки, старалась обходиться без этого. Уж если бы ей крайне необходимы были деньги, первым делом она обратилась бы к ней или к Нателке. И уж потом к кому-то еще. И потом, если бы она и взяла деньги, то уж из кожи вон лезла бы, чтобы их вернуть. И конечно, не поехала бы ни в какую Турцию. Так, деньги – это маловероятно.

Злобный автор, который мстит за отвергнутую рукопись? Сюжет из области фантастики. Ну, предположим, такой сумасшедший действительно был. Уж, наверное, он постарался бы, чтобы она поняла, в чем причина похищения ребенка. Или не постарался бы? Маша задумалась, пытаясь поставить себя на место сумасшедшего автора. Ничего не получалось.

Так, надо будет вместе с Лариской проанализировать, не было ли среди ее авторов сумасшедших. Точнее, кого-нибудь, кто вызывал бы сомнения в своем душевном здоровье. Как вариант пока оставляем.

Запутанные отношения? Это последнее, что можно было бы сказать про Ларису. Она-то как раз очень страдала, если отношения запутывались. Впрочем, с кем они у нее запутывались? Был какой-то проходной роман, когда Анечка была маленькая, лет пять или шесть ей было, что ли. Тогда какой-то писатель, впечатленный ее талантом и красотой, долго осаждал редакцию, носил цветы, водил в ресторан пару раз. Но Лариса, помнится, быстро его отшила. Объясняла потом, что «не наш» человек, без руля и ветрил, а ей такие мужики никогда не нравились. И потом, после своего юношеского романа, который закончился так печально, Лариса всегда осторожничала в отношениях с мужчинами. Только Илье как-то удалось пробить стену. Илье… Маша похолодела.

А что, если все это с Аней учинил Илья? Холодный красавчик, оскорбленный тем, что Лариса разорвала отношения? У него-то вполне хватит и ресурсов, и связей в криминальном мире, чтобы похитить ребенка. Тем более что именно в Ане он видит причину своей отставки. И еще сидел с ней, изображал озабоченность, денег дал, хотя она и не больно рассчитывала…

Вот это номер! Маша достала из магазинного пакета коробку чая, машинально налила воды в электрический чайник, разыскала на полке заварник… Мысль о причастности Ильи к пропаже Ани постепенно переставала казаться дикой – подобные истории, судя по прессе, в последние годы случались: мужья крали детей у жен, жены – у мужей, любовники – у непокладистых подруг…

Стоп, девушка, сказала она себе. Какие у тебя основания подозревать Илью, кроме мелкой и необъяснимой личной неприязни? Доказательства? Возможность совершить гадость еще не есть готовность сделать это. И тем не менее это надо обсудить с Ларисой. Она хотя и ослеплена любовью к нему, не может же совсем утратить остатки здравого смысла? Илья, надо же…

Маша еще долго крутила в голове эту крамольную мысль и так и эдак. И выходило, что, кроме Ильи, мстить за что-либо Ларисе никого и не было. Ну, разве что гипотетическому сумасшедшему писателю…

20 августа 2008 года, среда, ночь

Сквозь веки мешало какое-то яркое свечение, белое пятнышко дрожало и переливалось. Светлячок, догадалась Аня. Она видела таких светящихся жучков в Болгарии, давным-давно они с мамой провели две недели на Солнечном Берегу. По вечерам мириады крошечных фонариков летали над набережной, падали на тротуар из светлого песчаника.

Фонарик метался влево-вправо под ресницами, пока Аня не смахнула его, быстро открыв глаза. И тут же в испуге закрыла их снова.

Рядом с ее кроватью, сгорбившись, сидела на стуле худощавая женщина, поставив локти на колени и упершись лбом в стиснутые ладони. Голова ее слегка тряслась, словно женщина кивала сама себе. Пышные волосы, свисающие на лицо, почти скрывали от Ани ее профиль. Лишь длинная серьга с прозрачным камнем ярко бликовала, отражая свет ночника за Аниной кроватью. Вот это что, никакой не светлячок. Бриллиант, наверное, подумала Аня. Хотя бриллиантов такой величины ей видеть не доводилось, но блеск камня, рассыпающиеся от него блики говорили сами за себя…

В голове все как-то плыло и звенело. Движения глазных яблок давались с трудом, словно под веки насыпали мелкой пыли. Жалюзи плотно задвинуты, но почему-то понятно, что уже ночь, – то ли из-за необычной тишины, то ли потому, что сквозь жалюзи не пробивается ни лучика.

Болело правое бедро. Аня осторожно попыталась дотронуться до больного места пальцами – они нащупали только приклеенную пластырем заплатку. Салфетка из какой-то странной рыхлой бумаги, поняла Аня.

Вдруг женщина резко вздрогнула и подняла голову. Обхватила горло рукой, выпрямилась, потом посмотрела на Аню. Та поспешно прикрыла ресницы – почему-то не хотелось, чтобы женщина догадалась, что она уже не спит. Запомнилось узкое лицо с острым подбородком и темными провалами глазниц – похожа на врубелевскую Царевну Лебедь, только старше, подумала Аня. Это была ее любимая картина – печальная царевна в вихре лиловых, белых, серых красок…

Женщина несколько секунд всматривалась в ее лицо. Аня ощущала напряженный взгляд на своем лице и почти не дышала.

Кто эта странная женщина? На врача не похожа: в черном строгом костюме, не в больничной униформе. Да и с чего бы это врач сидел тут ночью? Ведь с ней все в порядке, только, похоже, сделали анализ, о котором говорил Павел. Правда, он говорил, что больно не будет и уже вечером ее пустят к маме. Наверное, что-то пошло не так. Отчего все так плывет и звенит?

Женщина все еще напряженно смотрела на Анино лицо, потом снова уронила лоб на сцепленные ладони. Аня полежала еще какое-то время. И вдруг услышала странные звуки – женщина не то сморкалась, не то всхлипывала. Плачет, с ужасом догадалась Аня. Она затаилась под своим одеялом.

Женщина достала из кармана платок, промокнула глаза, тихо высморкалась. Медленно открылась дверь, и в нее просунулся незнакомый мужчина – высокий, плотный, с лысой или бритой головой. На фоне неяркого света, падавшего из коридора, он казался широкой темной тенью. Удивительно легко для своих габаритов он на цыпочках подошел к женщине, обхватил ее за плечи, что-то прошептал на ухо. Она молча мелко закивала.