Хеннинг Манкелль - Человек, который улыбался Страница 16

– Я уронил чашку с кофе и обжег ногу, – попытался объяснить он.

Но отец, казалось, пропустил его слова мимо ушей.

– А почему ты на работе? – спросил он. – Ты же на больничном?

– Уже не на больничном. Я вышел на службу.

– Когда?

– Вчера.

– Вчера?

Валландер почувствовал, что этот разговор может продолжаться до бесконечности, если ему не удастся что-то придумать, чтобы его прервать.

– Я должен тебе все объяснить, – сказал он. – Но сейчас мне некогда. Я вечером заеду, хорошо? И тогда все расскажу.

– Давненько я тебя не видел, – сказал отец и положил трубку.

Валландер несколько секунд сидел с трубкой в руке и слушал короткие гудки. Отцу в следующем году исполнится семьдесят семь, а отношения у них все такие же странные. Они всегда были странные, сколько он себя помнил. Особенно скверно стало после того, как он объявил, что собирается стать полицейским. С тех пор прошло уже двадцать пять лет, и отец ни разу не упустил возможности его подколоть. Валландера же постоянно мучила совесть, что он уделяет так мало времени состарившемуся отцу. В прошлом году отец ни с того ни с сего женился на женщине моложе его на тридцать лет – она трижды в неделю приходила к нему помогать по хозяйству, отцу по возрасту полагалась такая помощь. Валландер решил, что отец больше не будет испытывать такого острого недостатка в общении. Но теперь, сидя с попискивающей трубкой в руке, он понял, что ничто не изменилось.

Он положил трубку, поднял чашку и кое-как высушил брюки с помощью выдранной из блокнота бумаги. И тут же вспомнил, что ему надо встретиться с прокурором Пером Окесоном. Секретарь соединил его с Пером сразу. Валландер извинился за опоздание, и Пер предложил поговорить завтра утром.

Поговорив с прокурором, Валландер пошел за новой чашкой кофе. В коридоре он столкнулся с Анн Бритт – та несла целую стопку папок.

– Как дела? – спросил Валландер.

– Медленно и скучно, – сказала она. – Впрочем, не могу избавиться от чувства, что есть что-то необычное в смерти этих двух адвокатов.

– И я тоже, – сказал Валландер с некоторым удивлением. – А что тебе кажется необычным?

– Пока не знаю.

– Давай поговорим завтра, – предложил он. – Я уже давно понял, что нельзя недооценивать даже то, для чего и слов-то подобрать не можешь.

Он вернулся в комнату, отодвинул телефон и достал блокнот. Ему вспомнился холодный берег в Скагене и внезапно появившийся из тумана Стен Торстенссон. «Тогда и началось для меня это следствие, – подумал он. – Оно началось, когда Стен был еще жив».

Валландер, не торопясь, постарался вспомнить все, что ему было известно о двух погибших адвокатах. Он продвигался медленно, словно разведчик, стараясь не упустить ничего важного, то и дело поглядывая по сторонам. На то, чтобы сопоставить и оценить все имеющиеся у них факты, ушло не меньше часа.

«Что же это такое, что я вижу и в то же время не вижу? – раз за разом спрашивал он себя. – Один погиб в странной автокатастрофе, наверняка инсценированной. Это были хладнокровные убийцы, они постарались скрыть следы преступления. Эта ножка стула, застрявшая в грязи, – единственная и странная их ошибка. Как всегда, два главных вопроса – кто и почему? Но, может быть, есть и что-то другое».

Вдруг он сообразил, что не продвинется дальше, пока не перевернет один из лежащих на дороге камней. Он нашел телефон фру Дюнер и набрал номер.

– Извините, что беспокою, – сказал он, услышав ее голос, – но мне нужно немедленно получить ответ на один вопрос.

– Если я смогу на него ответить, – сказала она.

«Вообще-то, у меня два вопроса, – подумал он. – Но второй, насчет азиатки, я пока приберегу».

– В день гибели Густав Торстенссон был в замке Фарнхольм. Сколько человек знало, что он вечером собирается туда ехать?

Она молчала. «Интересно, пытается вспомнить или формулирует подходящий ответ?» – подумал Валландер.

– Прежде всего, знала я, – сказала она. – Возможно, я говорила об этом с фрекен Лундин. Но больше не знал никто.

– А Стен Торстенссон?

– Не думаю. У них были разные рабочие графики, каждый планировал свои встречи сам.

– То есть знали только вы.

– Да.

– Еще раз прощу прощения, – сказал Валландер и повесил трубку.

Значит, знала только фру Дюнер, она одна.

Он не сомневался, что она говорит правду. Ее ответ означал только одно: кроме нее о визите Густава Торстенссона в Фарнхольм знал только один человек: хозяин Фарнхольмского замка.

Он вновь углубился в размышления. Почему-то ему не удавалось сконцентрироваться на чем-то одном – картина следствия все время менялась. Мрачный дом со сложными запорами. Коллекция икон, спрятанная в подвале. Дальше – полная неясность. Зайдя в тупик, он начал думать о Стене Торстенссоне. Тоже полная тьма, ночь, детали неразличимы Неожиданный приезд Стена в Скаген, вой ревунов в тумане, а потом еще это пустынное кафе в музее – все это сейчас напоминало Валландеру какую-то полуопереточную интригу. Но, к сожалению, ставкой в этой оперетте была жизнь. Валландер ни секунды не сомневался в словах Стена, что отец его был в последнее время подавлен и встревожен. Он не сомневался и в том, что открытка из Финляндии, посланная кем-то, ясное дело, по просьбе Стена, говорила о многом. Стену что-то угрожало, он старался замести следы. Если это только было заметание следов, а не что-то иное.

«Ничего не клеится, – подумал Валландер. – Пока ничего не клеится. Но все равно, кое-какие трофеи уже есть. Плюс разрозненные факты, вроде этой женщины-азиатки, не желающей, чтобы кто-то увидел, как она входит в розовый дом Берты Дюнер. И сама фру Дюнер – она лжет хорошо, но не настолько, чтобы старший следователь истадской полиции попался на эту ложь… или, во всяком случае, не догадался – что-то тут не так».

Валландер встал, потянулся и подошел к окну. Было уже шесть, на улице стемнело. Из коридора донесся звук шагов – Валландер уже приготовился крикнуть: «Войдите», как шаги стали удаляться. Он вдруг вспомнил фразу, которую незадолго до смерти обронил старый Рюдберг: «Полиция, в сущности, – это тюрьма. Мы как зеркальные отражения друг друга – полицейские и преступники. И не всегда, а вернее, никогда мы не знаем точно, кто по какую сторону стены находится».

Он почувствовал себя брошенным и беспомощным и, как всегда в такие моменты, затеял мысленный разговор с Байбой Лиепой, словно она была рядом в комнате… словно и комната была не его служебным кабинетом, и располагалась не в здании истадской полиции, а в сером обшарпанном доме в Риге, в ее квартире с приглушенным светом и всегда задернутыми шторами. Но картинка эта вдруг помутнела, заколебалась и съежилась, вытесненная другой: он ползет по грязному полю с дробовиком в одной руке и пистолетом в другой, как дурацкое подобие какого-нибудь киногероя… но лента рвется, в действительности убийство и смерть – вовсе не кролики, доставаемые по заказу из шляпы фокусника. Он видит, как человек падает, убитый выстрелом в лоб, а потом он стреляет сам – и не просто стреляет, нет, он совершенно уверен, что стреляет с желанием убить того, в кого он целится…

«Я слишком редко смеюсь, – подумал он, – я даже не заметил, как начал стареть, и возраст пригнал меня к берегу, к которому и подойти-то нельзя – сплошные подводные рифы».

Он вышел из кабинета, оставив все бумаги на столе. В приемной Эбба говорила с кем-то по телефону. Она знаком попросила его задержаться, но он махнул рукой, словно извиняясь, что сейчас занят.

Валландер приехал домой и приготовил ужин – вряд ли он смог бы вспомнить, что именно он ел в тот вечер. Полил цветы на подоконниках, все пять горшков. Потом собрал раскиданное по всему дому грязное белье и запихнул в стиральную машину. Тут же обнаружилось, что в доме нет стирального порошка. Он сел на диван и постриг ногти на ногах, то и дело оглядываясь, словно ожидал, что в комнате вдруг ни с того ни с сего кто-нибудь появится. Дождь за окном почти прекратился, хотя в свете фонарей все еще видна была словно повисшая в воздухе легкая изморось.

В среду Валландер проснулся рано утром. Было еще темно. Он посмотрел на стоящие на тумбочке часы со светящимся циферблатом – было около пяти. Он повернулся на другой бок, чтобы поспать еще, но сон не шел. Ему было беспокойно. Никогда и ничто не будет так, как раньше. Не важно, пусть какие-то воспоминания поблекнут, какие-то сохранятся, какие-то изменятся, это совершенно безразлично, все равно он обречен жить в двух временных измерениях: до и после. Курт Валландер существует, разумеется, но в то же самое время его вовсе и нет в природе.

В полшестого он встал, выпил кофе и дождался газеты, из которой узнал, что на улице четыре градуса тепла. Движимый все тем же беспокойством, которое он не мог ни унять, ни переждать, он вышел на улицу в шесть, сел в машину и завел мотор. Тут ему пришло в голову, что он вполне может взять курс на север и заехать в Фарнхольмский замок. Где-то по дороге можно остановиться, попить кофе, выждать время и позвонить, что он едет. Проезжая полигон, он старался не смотреть направо – там почти два года назад разыгралась последняя битва того, бывшего Валландера. Тогда, в тумане, он внезапно осознал, что есть люди, не останавливающиеся ни перед чем; эти люди, ни секунды не сомневаясь, могут лишить жизни кого угодно, если это пойдет им на пользу. Тогда, стоя на коленях в грязи, в отчаянии он сделал этот спасительный выстрел, на удивление точный – и убил человека. С этого момента у него началась другая жизнь – к той, прежней, возврата уже не было. Похороны и роды одновременно.