Анатолий Безуглов - По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска Страница 16

Неделя…

Шамрай недооценивал хватку Эрлиха. Тому потребовалась не неделя, а всего два дня для того, чтобы вырвать у Явича долгожданное признание. Но почему, собственно, «вырвать»? Явич находился не в тюрьме, а на свободе. Кроме того, Эрлиха при всех его недостатках нельзя заподозрить в передергивании, а тем более в нарушении законных методов допроса.

Нет, сваливать все на Эрлиха нельзя. Как-никак, а Явич являлся соавтором самооговора. Настойчивость чрезмерно ретивого оперуполномоченного ни к чему бы не привела, если бы Явич-Юрченко держался мужчиной. Как это называла Рита? Срыв. Психологический срыв. В гимназии мы говорили проще: распустить сопли, разрюмиться, разлить квас…

Я хорошо представлял себе ход рассуждений Явича. Меня, честного, благородного и хорошего, считают преступником? Вам нужно, чтобы я признался в несуществующих грехах? Ну что же, если ваша совесть такое выдержит… Чего вы хотите? Признания? Пожалуйста, готов признаться… Только, будьте любезны, объясните, в чем? В покушении? Пусть будет покушение. Ну что же вы? Пишите, пишите, пишите… Можете не беспокоиться, все подмахну. Что вам еще требуется? Ну, ну, не скромничайте… Поджог? Пожалуйста. Закупил цистерну керосина, облил дачу и исполнил вокруг нее танец смерти… Пишите, пишите! Я под всем поставлю подпись… Ах, вон как! Вам требуется правда? Вот и сочиняйте ее себе на здоровье… Я устал. Понимаете? Устал! Устал от всего: от ожидания, от бессонных ночей, от ваших идиотских вопросов и от вашей тупости.

Истерик. Самый обычный истерик. Один из тех, кто любит выдавать себя за сильного человека.

Наверное, я был несправедлив к Явичу, хотя бы потому, что в отличие от Риты прошлое для меня всегда существовало. Я не мог ни забыть, ни перечеркнуть его. Между тем прошлое Явича было слишком тесно связано с прошлым Риты, а следовательно, и с моим. Явич не только не вызывал симпатии, он был мне неприятен. Крайне неприятен. Зачем кривить душой и обманывать самого себя? Прошлым определялось настоящее. Внешность Явича, его жесты, склонность к психопатии, какой-то постоянный надрыв — все вызывало во мне внутренний протест, с которым трудно было сладить.

И чем больше я вчитывался в протокол допроса, тем больше во мне нарастало раздражение не только против Эрлиха, но и против человека, который, слегка побарахтавшись, благополучно отправился на дно, предоставив другим малопочтенную обязанность вытаскивать его оттуда за волосы. Позер. Захлебываясь, он и то позировал. Еще бы! Все должны были знать, что тонет не просто безвольный истерик, а тонкий, рафинированный интеллигент. И тонет не в луже, а в бурном океане людской несправедливости (обязанности океана отводились Эрлиху).

А может быть, это последствия давнего психического заболевания? Ведь, помнится, Явич находился некогда на излечении в больнице… Как бы то ни было, я не сомневался, что через день или два, когда его нервы успокоятся, он начисто откажется от признания, сделанного под влиянием минуты. Но это произойдет через день или два. Между тем показания уже приобщены к делу. Они стали официальным документом. А это означает новые сложности, новые тупики и новые барьеры, которые придется преодолевать не кому-нибудь, а мне.

Я дочитал до конца протокол. Эрлих молча и спокойно следил за мной. Он все-таки молодец, Эрлих. Не каждый способен в минуту торжества сохранить на лице выражение бесстрастности. Неплохо, Август Иванович, совсем неплохо. Если бы Явич-Юрченко обладал вашими качествами, этого идиотского признания, конечно, не было бы. Но он, к сожалению, не обладает такими качествами. Однако пора перейти к делу…

— Вы задержали подозреваемого?

— Нет, — коротко ответил Эрлих.

— Почему?

— Зная вашу точку зрения, Александр Семенович, я не решился это сделать на свой страх и риск. А Сухоруков был тогда в наркомате.

Оказывается, у Эрлиха, ко всему прочему, есть еще и дипломатические способности. Не оперуполномоченный, а находка. Дипломат с бульдожьей хваткой…

— Может быть, я ошибся?

— Нет, Август Иванович, вы не ошиблись. Уверен, что Явич-Юрченко никуда не скроется.

На этот раз в холодных и невыразительных глазах Эрлиха мелькнуло нечто похожее на любопытство. Кажется, моя реакция на происшедшее была для него такой же неожиданностью, как для меня этот протокол.

— Вы и сейчас против ареста? — спросил он.

— Прежде чем взять Явича под стражу, следует провести амбулаторную психиатрическую экспертизу и внести ясность в некоторые пункты признания. Он очень многое смазал. В протоколе есть логические неувязки.

— Вы хотите присутствовать при допросе? — поставил точки над «и» Эрлих.

— Конечно, — подтвердил я. — Надеюсь, мое участие облегчит вам решение этой задачи.

— Я тоже на это надеюсь.

— Явич-Юрченко сейчас дома?

— Видимо.

Я вызвал Галю, которая в тот день в основном занята была тем, что обзванивала всех знакомых, и попросил ее пригласить ко мне Явича.

— Лучше, если бы за ним кто-нибудь поехал, — сказал Эрлих.

Галя вопросительно посмотрела на меня.

— Да, пусть за ним поедут.

Галя не любила Эрлиха и явно была недовольна тем, что я согласился с «карманным мужчиной». Демонстративно не замечая его, она официально сказала:

— Слушаюсь, Александр Семенович! — И, не выдержав до конца роли идеальной секретарши, энергично захлопнула за собой дверь.

Эрлих едва заметно усмехнулся, он считал себя полностью подготовленным к предстоящему экзамену.

По моим предположениям, Явич должен был прибыть приблизительно через час. Я, разумеется, не мог предполагать, что увидимся мы с ним очень и очень нескоро…

— Итак, вопросы, которые следует уточнить…

Эрлих достал из портфеля блокнот, карандаш и изобразил внимание:

— Слушаю, Александр Семенович.

— Первое, — сказал я, — откуда Явич узнал адрес дачи Шамрая?

— О дачном поселке он мог слышать.

— Я говорю не о поселке, в котором включая деревню свыше трехсот домов, а о даче Шамрая.

— Понятно.

— Второй вопрос. Следует выяснить, был ли у Явича-Юрченко умысел на убийство.

— Конечно, был. Это отражено в протоколе.

— Тогда возникает сразу три вопроса. Вам известно, что, скрываясь от охранки, Явич-Юрченко был борцом в бродячем цирке, сгибал подковы, ломал пятаки и так далее?

Эрлиху это было известно.

— А то, что при аресте в Ярославле он одному полицейскому вывихнул руку, а другого вышвырнул в окно?

— Нет. Но я знаю, что он физически очень сильный.

— Чудесно. И то, что Явич из нагана попадает на расстоянии пятидесяти метров в лезвие ножа, вы тоже, разумеется, знаете. Поэтому, Август Иванович, нужно выяснить, почему, стремясь убить Шамрая, он дал ему возможность вырваться, трижды стрелял из окна, даже не ранил убегавшего, а заодно — куда могли деваться пули. Ведь их так и не обнаружили!

— Ну, знаете ли, Александр Семенович! — Эрлих выразительно пожал плечами. — Мало ли какие бывают случайности!

— Случайности с пулями?

Эрлих промолчал, что-то пометил в блокноте.

— Дальше, — невозмутимо продолжал я. — В протоколе записано, что Явич-Юрченко хотел похитить документы и именно для этого отправился на дачу. Так?

— Да.

— Очень хорошо. Но, насколько мне помнится, Шамрай неоднократно говорил — и вам, и Русинову, — что никогда раньше не брал с собой документов, уезжая с работы… Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, Александр Семенович.

— Тогда в протоколе крупный пробел. Обязательно надо выяснить, каким путем и через кого подозреваемый узнал, что в ту ночь интересующие его документы будут находиться на даче. Вы согласны со мной?

— Согласен, — процедил Эрлих и снова записал что-то в блокноте. — Все?

— Ну что вы, Август Иванович?! — удивился я. — Мы с вами только начали. У нас впереди еще много вопросов. Необходимо, в частности, выяснить эту запутанную историю с портфелем. Подозреваемый явно неоткровенен и пытается ввести нас в заблуждение. Он несет какую-то ахинею. Да вы и сами, вне всякого сомнения, обратили на это внимание. Вот здесь, на пятой странице, указывается, что Явич якобы привез портфель к себе домой и тут же сжег его на керосинке. Нонсенс!

— Как?

— Нонсенс, бессмыслица. Во-первых, никто из свидетелей не видел в руках убегавшего портфеля. Так что или убегавший не был Явичем, или Явич лжет, что взял с собой портфель. Во-вторых, у Явича такая керосинка, что подогреть на ней чай и то проблема. А в-третьих, на кухне тогда ночевал после семейной ссоры муж соседки…

— Да, здесь какая-то неувязка, — признал Эрлих.

— Вот именно: неувязка. И такая же неувязка вышла с фотографиями.

— Фотографиями?

— Ну да, фотографиями. Зачем Явич содрал с документов фотографии своего врага? Хулиганство?