Лев Никулин - Высшая мера Страница 16

— Ложь. — Рука Мерца соскользнула с колена и повисла. Он повернулся и боком взглянул на Печерского.

— Спросите ее. Она сама мне сказала об этом четверть часа назад. Она уходит от вас. Десять минут назад она с вами простилась навсегда. И вы этого не поняли. Ваш ученик, помощник, так сказать, друг отнял у вас жену. Кланяйтесь и благодарите…

— Пошлость! — вдруг воскликнул Мерц.

— Именно пошлость. И после этого вы откажетесь мне помочь. Помочь рассчитаться, заплатить им за всех, за вас, за себя, за всех… Вы согласны. Да, вы согласны, — в голосе Печерского появились мягкие, почти ласковые тона. — Согласитесь. Вы видите, я иду на смерть. Разве это не подвиг? Хорошо. Вторая дрезина, вы согласны. Ну хорошо, не сейчас. Я позвоню вам завтра. Вы ответите. Честный ответ без уверток. Да — вы сделаете все, что нужно. Нет — мы обойдемся без вас.

— Без меня. Значит, со мной или без меня вы все равно…

— Да. Все равно с вами или без вас.

— Но вы понимаете, что делаете…

— К чорту. Никаких тормозов, — высоким, срывающимся голосом закричал Печерский. — Le vin est tiré… Я позвоню вам завтра. Вы должны ответить да или нет. Нет — вы забудете этот разговор. Это вопрос чести, чести и порядочности.

— Послушайте, — быстро и лихорадочно заговорил Мерц. — Вы понимаете что говорите. Попробуйте, постарайтесь понять. Если я, Мерц, не обезврежу вас, я буду миллион раз предателем. Я изменю стране, которая поверила мне. Вы меня понимаете? Вы понимаете меня? В самом начале, в восемнадцатом году, я пришел к себе в управление. В шестиэтажном корпусе, кроме меня и курьеров — ни души. Приходят обозленные и голодные рабочие. Невозможно понять, что происходит. И тогда в управление приехал замечательный человек и спросил меня: «Вы будете саботировать?» Я ответил: «Нет. Народ — солдаты, рабочие, крестьяне — с вами. Я это понимаю и против вас не пойду». Он написал на клочке бумаги несколько слов и эти слова отдали в мои руки большое дело и судьбу многих людей. Так я пошел работать к «ним»… Тогда говорили к «ним». Близкие отвернулись от меня — было время саботажа. Затем были годы голода, войны и блокады. Я многое понял. Я больше не говорил «мы» и «они». Я говорил: «мы решили», «мы сделали», «мы строим». За эти годы я потерял много близких и старых друзей. Но я нашел новых людей, простых людей в прозодеждах и я научился понимать их, ценить и различать… Конечно, — подумав, сказал Мерц, — конечно, не все еще обстоит благополучно. Сотни и тысячи мещан, негодяев и дураков облепили, втерлись, примазались к большому делу, забронировались бумажками и значками и мешают строить и жить. Но ведь они от прошлого, от трехсот лет мрака и нищеты. И потому я ценю и уважаю мужество, упорство и несокрушимую веру людей, которые жгут, расчищают взрывают тысячелетнюю свалку, вековые залежи тупости, лжи, лицемерия и невежества!

Печерский ушел не дослушав. Еще некоторое время Мерц неподвижно сидел в кресле. Мысли приходили, уходили, менялись с невероятной быстротой и, наконец, осталась одна мысль, самая простая и страшная. «Если я, Николай Мерц, не отдам его в руки суда, значит я не могу итти до конца по тому пути, который выбрал десять лет назад, значит я ненужный и ничтожный человек. Как поступают в этом случае настоящие люди. Как?»

— Ксана, — позвал Мерц, — но никто не ответил. Комната Ксаны и квартира была пуста. Он был один. Мерц встал и слабыми, неверными шагами подошел к столу и открыл верхний ящик. Под пачкой писем, в замшевом сером мешочке, лежал маленький никелированный браунинг. Мерц купил его в Париже по совету Митина. Мерц взял его в правую руку и погасил свет. Зеленый отсвет фонаря падал с улицы на потолок. Было даже приятно чувствовать холодный металл в руке и у виска. «Не то, нет не то…» подумал Мерц. Револьвер выпал из руки и со стуком ударился о стол.

Этот глухой стук совпал со щелканьем замка и шумом открываемой двери. Мерц не услышал ни этого шума, ни шагов в коридоре. Он взял телефонную трубку и сколько мог громко сказал: «Два семьдесят два. Митин? Да… Идите сейчас же сюда». Как раз в эту минуту Ксана повернула выключатель, увидела Мерца и вскрикнула. Она взглянула на стол и увидела револьвер.

— Николай! — с ужасом и стыдом вскрикнула она. — Как можно!.. Как можно! Какое безумие!..

Кто-то позвонил и Мерц медленными, но уверенными шагами пошел открывать.

— Ты знаешь, ты все знаешь? — спросила вслед Ксана. Она вынула из сумочки письмо и разорвала его в клочки.

Вошел Митин и с умышленной резкостью спросил:

— Ну что тут у вас?

Мерц расстегнул ворот сорочки, поискал папиросу и закурил.

— Вот какое дело, товарищ Митин, — постепенно повышая голос и постепенно успокаиваясь сказал Мерц, — вот какое дело. Некий Печерский, которого вы немного знаете, явился сегодня ко мне и предложил…

— Мне надо уйти? — спросила Ксана.

— Как хочешь.

— Я остаюсь, — сказала она и нашла руку Мерца.

— Предложил мне, — совсем спокойно и отчетливо продолжал Мерц, — принять участие в заговоре… — но прежде чем закончить фразу, он аккуратно собрал клочки разорванного Ксаной письма, — аккуратный, внимательный и всегда спокойный, прежний Мерц, — …участие в заговоре на жизнь членов правительства…

Эпилог

Если бы человек со стороны посмотрел на Михаила Николаевича Печерского и Ивана Ивановича Коробова в четвертом часу утра в камере старшего следователя суда, то человек со стороны никак не мог бы понять, кто из двух — следователь Коробов и кто бывший поручик Печерский. Бывший поручик сидел на диване. Перед поручиком стоял стул и на стуле пепельница. Коробов ходил по кабинету и задавал вопросы, поглядывая в дело в плотной серой обложке. Так как сохранилась полная стенограмма допроса, то не будем утруждать себя вольным пересказом, а сразу перейдем к документу.

Следователь. Вы устали? Мне бы хотелось сегодня закончить.

Печерский. Как вам угодно. Вас интересует Мамонов? Так сказать характеристика. По своему он честен, не в меру честолюбив, красно говорит, образован.

Следователь. Он из группы Николая Николаевича?

Печерский. Кажется, да. Но он не совсем монархист. Он что-то вроде кадета. Дума и ответственное министерство, конечно, в пределах…

Следователь. В пределах чего?

Печерский. Право, я в этом плохо разбираюсь.

Следователь. Согласитесь, — это странно. Вы берете на себя опасное и важное поручение и абсолютно не интересуетесь конечной целью. Что будет в том случае, если вы, то есть ваша группа, представим себе на минуту, придете к власти?

Печерский. Я — солдат. Управлять — дело чиновников.

Следователь. Вы полагаете, что управление — дело чиновников? Я вас правильно понял.

Печерский. Ну, чиновников и этих… депутатов… членов думы. Я об этом не думал.

Следователь. Ну хорошо. А Гукасов? Тер-Гукасов?

Печерский. Чорт его знает. Я видел один раз. По моему — болтун. Но у него большие деньги и связи.

Следователь. Он тоже из группы Николая Николаевича?

Печерский. Не думаю. То есть не знаю. Он просто богатый человек.

Следователь. Просто богатый человек. Он субсидировал Мамонова?

Печерский. Ну, да.

Следователь. Следовательно, ваша поездка в Россию устроена на его деньги?

Печерский. Ну какие там деньги. Я получил деньги от Мамонова. Немного денег. Мне еле хватило.

Следователь. На какие же деньги вы рассчитывали в дальнейшем?

Печерский. Я предполагал… На этот вопрос я вам не отвечу.

Следователь. Как вам угодно. Впрочем, к этому мы еще вернемся. У Мамонова есть личные средства?

Печерский. Право, не знаю. Вероятно. Как у всех. Он кажется продал виллу; в Жуан-ле-Пен. То есть вилла была не его, а генеральши Коромысловой. Он получил комиссионные. Впрочем, это мелочь.

Следователь. Почему же мелочь. Все это очень интересно. Вы думаете, что для нас вопрос только в том, чтобы поймать на слове, выудить имя или адресок. Дело не в этом. Нас интересуют, главным образом, корни, фундамент, причины. Нам важны и бытовые мелочи. Например, если бы у Мамонова были большие средства, личные средства — как по-вашему, он занимался бы непосредственной активной политической деятельностью или просто покровительствовал, помогал вам, как Гукасов?

Печерский. Не знаю. Думаю меньше занимался.

Следователь. Видите, вопрос о доходах был не лишним.

Печерский. Мамонов — одно, я — другое.

Следователь. Ваше материальное положение мне известно. Вы были шофером.