Фридрих Незнанский - По закону «Триады» Страница 16

— …А кроме того, поговорить о вас с Любовью Викторовной. Как с женой. Как с великой актрисой. Вы позволите?

— Конечно. Только вы ее саму расспросите, а про меня — так, сбоку…

Выдающаяся актриса, успевшая поправить прическу и макияж, тут же встряла:

— Вадя, не скромничай!!! Алекс, я с радостью дам интервью, но у меня всего десять минут. Если хотите, можем поговорить в моей гримерке.

«Американский журналист» вынул из сумки цифровой диктофон и пошел вместе с актрисой по дорожке парка.

Зарусской был выделен персональный фургон, в котором, по-видимому, особой необходимости не было, но такова была прихоть кинозвезды, которую ее режиссер и муж по совместительству решил удовлетворить.

— Вы знаете, — говорила актриса, — я с большим удовольствием переживаю вторую молодость, наступающую, когда жизнь чувств и личных отношений уже не так актуальна и ты вдруг обнаруживаешь, скажем, лет в пятьдесят, что перед тобой открыта полноценная новая жизнь, наполненная размышлениями, открытиями, чтением! Какое-то время назад все силы уходили наличную жизнь, теперь ты снова свободна и с удовольствием оглядываешься вокруг. Можно наслаждаться отдыхом, можно наслаждаться вещами, а еще лучше работой, настоящим творчеством! Ты еще достаточно молода, чтобы получать удовольствие от путешествий по новым местам, хотя уже и не так непритязательна в отношении бытовых условий, как прежде. В тебе словно происходит прилив жизненной энергии и новых идей. Но следом идет расплата надвигающейся старостью: у тебя почти постоянно где-нибудь что-нибудь болит — то прострел в пояснице, то всю зиму мучает ревматизм шейных позвонков так, что повернуть голову — сущая мука… нет-нет, об этом писать не надо… Зато именно в эти годы острее, чем когда бы то ни было в молодости, испытываешь признательность за дар жизни. Это сродни реальности и насыщенности мечты, — а я все еще безумно люблю мечтать!

— Замечательно, — уныло сказал Агеев.

Зарусская его интонацию расценила по-своему.

— Алекс, я могу предложить вам кофе, — сообщила она «журналисту» с пленительной улыбкой. — У меня здесь все для этого есть. Меня как раз недавно научили готовить по-калифорнийски, вот вы и скажете, хорошо ли выходит! — Актриса то и дело меняла выражение лица — светская улыбка, беззаботность, легкое кокетство.

Действительно, в фургоне все было продумано до мелочей, и, с точки зрения Агеева, тут вполне можно было просто жить. Если верить кино, американцы зачастую так и делают.

— Не стоит, — сказал он и снова показал ей удостоверение, на сей раз настоящее, сотрудника частного детективного агентства «Глория». — На самом деле меня зовут Филипп.

Зарусская обомлела. Кажется, она была не столько напугана, сколько неприятно удивлена. Не будет никакого интервью…

— Зачем вы представились иностранцем?

— А еще — журналистом, — напомнил Филя. — Чтобы мне дали с вами поговорить, конечно.

— Вы маньяк?

— Для вас «маньяк» и «частный детектив» — синонимы?

— Я закричу. Громко.

Агеев покачал головой:

— Не закричите. Вы же не хотите, чтобы муж узнал о вашем разговоре с Дарьей Андреевной…

— Что?! Вы бредите?! — изумилась актриса.

— Я это видел собственными глазами.

— Не знаю, что вы там видели, но вся эта ерунда не имеет никакого значения и…

Агеев решил времени не терять, перебил:

— Вы говорили ей, что никаких подозрений ни у кого не должно возникнуть.

Актриса побелела от страха, и грим не мог этого скрыть.

— Возникнут, — пообещал Филя. — Непременно возникнут. Ведь Дарья Андреевна страдает, ей тяжело носить в себе это до могилы…

— Вы… Но как вы…

— При помощи современной электроники. Слежение за объектом через спутник… долго объяснять.

Зарусская попыталась взять себя в руки. Извлекла из кармашка жвачку и отправила ее себе в рот. Агеев подумал, что это довольно странное зрелище — дама в парике и платье бог знает какой эпохи, энергично работающая челюстями.

— Это шантаж? — осведомилась она со светской улыбкой.

Филя неопределенно улыбнулся ей в ответ. Пусть попутается еще немного. Тем легче будет добиться своего.

— Сколько же хотите? Назовите сумму…

— Это не шантаж. Это расследование. Ваша подруга подозревается в организации убийства своего одноклассника.

Зарусская едва не подавилась своей жвачкой.

— Вы в своем уме?!

Филя продолжал улыбаться.

— Эту линию разрабатываю не только я, но и прокуратура. И вы можете оказаться среди… — Он сделал паузу.

— Среди кого?!

— Среди подозреваемых. Так что или сейчас сами все расскажете, или ваши съемки придется прервать, а то и отменить… Честно говоря, жаль лишать зрителей хорошего кино. И так кругом один Голливуд. Пропади он пропадом.

Актриса начала по-рыбьи ловить ртом воздух.

«Может, играет», — подумал Филя. Но на всякий случай встал, налил ей стакан воды. Она сделала несколько глотков, благодарно кивнула. Немного успокоила дыхание.

— Она его мать, — сказала Зарусская. — Хотя его родители — я и Вадим.

— То есть как? — изумился Филя.

Актриса посмотрела на него насмешливо, похоже, стерва, наслаждалась моментом, хотя еще и сама не знала, чем это против нее обернется. Но чего не сделаешь ради нескольких мгновений тщеславия, особенно если ты человек творческий.

— Очень просто. Как в индийских фильмах, знаете? В примитивных слезливых индийских фильмах. Молоденькая девочка Дашенька, глупенькая, беззаботная. Была влюблена в одноклассника…

— В Николая Мальцева? — уточнил Филипп.

Зарусская кивнула:

— Да. Тоже беззаботного. Да еще и красавца. В школе — ничего серьезного, целовались. А после школы Дашка провалилась в институт, и закрутилась у них взрослая любовь.

Филипп попробовал угадать:

— И она, конечно, забеременела. И он ее бросил.

— Вот тут — расхождение с каноническим сюжетом. Они поссорились до того, как она узнала. Коля говорил, что вообще не хочет жениться. Брак — это тюрьма. И прочий юношеский вздор…

Агеев предпринял вторую попытку:

— Тогда так. Она была гордая и не стала мириться.

— Верно. И опомнилась, когда была глубоко беременна…

Актриса все-таки сделала кофе, но никакой не калифорнийский, банальный растворимый «нескафе», протянула чашку Филиппу. Он машинально взял, поблагодарил кивком. Она закурила тонкую сигарету «Вог» и только после этого продолжила:

— Я лежала с ней в роддоме. Я старше ее… ну, всего на несколько лет. Но это был мой последний шанс. И муж тогда хотел уйти. Его держало только то, что у нас будет ребенок… Но ребенка я потеряла…

Она замолчала, пуская сизые кольца в потолок. Нужно было как-то простимулировать дальнейший рассказ. Или спровоцировать…

Агеев отхлебнул кофе и сказал:

— Может быть, не только это… Бывают ссоры, бывают проблемы. Если женщина ребенка теряет — это не значит, что и мужа тоже.

Зарусская усмехнулась:

— С моим мужем — именно это и значило… — И решительно потушила сигарету в пепельнице. — Вот так все и вышло. Я врачам заплатила — денег у меня всегда хватало. И с Дашей договорилась.

— Итак? — уточнил Агеев. — Вы ей — связи и карьеру в богемных кругах. Она вам — сына и молчание?

После некоторой паузы актриса сказала:

— В общем и целом, не вдаваясь в подробности, которых я уже, если честно, и не помню, то — да.

Заварзин

Около полуночи Турецкий пробрался в казарму. Она никем не охранялась, не было ни дневального, ни дежурного. Ночь выдалась душная, окна были распахнуты настежь. Человек тридцать спали на двухъярусных кроватях. На табуретах около кроватей лежали одинаковые синие комбинезоны. Прикрутив яркость карманного фонарика на минимум, Турецкий обошел кровати, заглядывая в лица спящих. Потревоженные светом, парни недовольно морщились, отворачивались, натягивали на голову простыни, но, слава богу, никто не проснулся.

Заварзин спал, приоткрыв рот и разбросав в стороны руки, как футбольный вратарь в ожидании пенальти. Погасив фонарик, Турецкий одной рукой зажал ему рот, другой придавил его покрепче к кровати и зашептал на ухо, чтобы не дергался. Заварзин оказался не робкого десятка, в панику не ударился, довольно быстро сообразил, что убивать его никто тут не собирается, и, подняв руки, дал понять, что сопротивляться и кричать не будет. С комбинезоном и ботинками в руках он вслед за Турецким выскользнул в окно.

— Я бы давно отсюда сбежал, если бы знал как. Ну и если бы не боялся, что пристрелят, — шепотом рассказывал Заварзин, после того как Турецкий показал ему свои документы и объяснил миссию. — Был у нас случай. Один из химиков, Артуром звали, попробовал. Через забор перелез, а там его солдатня в упор из автоматов и… Не знаю, что им про нас офицеры наговорили, но ненавидят они нас похлеще, чем чеченов. Мы уже по-разному пробовали какие-то контакты наладить: и спирт им предлагали, и деньги — не хотят дружить. А другого пути, кроме как через забор, отсюда нет. Единственные ворота охраняются с пулеметами, подкоп вырыть нереально: там, говорят, за забором еще на много метров вокруг минные поля. И дембеля, похоже, не будет. Нас практически насильно заставили подписать контракты на сверхсрочную службу. А что потом, я даже боюсь предполагать. Соберут всех в кучу, взорвут одним фугасом и спишут на военные потери. Потому что мы слишком много знаем.