Алексей Травин - Следы на карте Страница 16

Старый бандит, расправившись с красноармейцами гарнизона и расстреляв всех, кто принял от красноармейцев его хлеб и скот, решил заняться личными делами.

Ему не давали покоя звание полковника и тысяча таньга золотом, обещанные Исламбек-ханом за карту Портнягина.

Акбару припомнилась встреча с Исламовым на дворе в крепости у аскаров, когда тот насмешливо сказал: «В батраки нанялся!?» — «Предатель! Враг!

Что же делать? Нужно что-то предпринять для спасения Портнягина». Но то, что он услышал дальше, заставило его остановиться.

— Сын мой! В Шинглич я поеду сам,— сказал громко Караишан.— А ты, Назир, допроси кафира, которого задержали сегодня на горе Хирс. Ты это умеешь делать. Он сидит в старой кибитке Шарифа. Учти, это один из командиров. Он может многое рассказать о намерениях красных. Выжми из него все, а сдохнет — туда ему и дорога.

— Да, а кто охраняет кафира? — тревожно спросил Караишан.

— Не беспокойтесь, домулло, охраняет неверного надежный человек. Тот самый старик, который его особенно усердно бил.

Акбар понял, что речь идет о Степане. На горе Хирс захватили только его.

Степан-ака жив! Но как ему помочь? Его ждет страшная смерть от рук озверелых басмачей. Первый его учитель и лучший друг в старой кибитке Шариф-ака, где Акбар провел свое детство! Старая пустая кибитка превращена басмачами в тюрьму.

Акбар спустился с крыши. Басмачи в саду спали. Осторожно двигаясь по извилистой улице кишлака и прячась в бурьян при каждом шорохе, мальчик направился к своему старому дому.

«Если бы удалось освободить Степана, он посоветовал бы, как помочь Портнягину»,— подумал, двигаясь в темноте, Акбар.

Родной кишлак! Как дорог он сейчас стал Акбару. Каждая кибитка, дувал, мостик через арык, могучие чинары, разбросанные в разных местах кишлака и даже запахшая к ночи горькая полынь — все, на что мальчик не обращал раньше внимания, стало близким и дорогим.

Где-то в крайнем дворе на берегу Сурхоба закричал ишак. Ему ответили другие, и в течение нескольких минут слышалось печальное рыдание. Казалось, плачут кибитки, дувалы, сама земля.

Только еще вчера Акбар ходил по кишлаку хозяином, а сейчас, как вор, крался в пыльном бурьяне, замирая от каждого шороха.

Чувство жалости и любви к родному кишлаку все больше сменялось ненавистью к Караишану и басмачам, по вине которых он снова стал ничем и полз, как червяк, по обочине дороги.

Акбар благополучно добрался до кибитки Шариф-ака. Здесь он знал не только каждое деревце, но и каждую былинку. У входа в кибитку с винтовкой на плече ходил басмач. Больше поблизости никого не было видно. Дверь подперла палка, а внизу к ней был привален камень. Часовой, как видно, боролся с дремотой. Он то и дело закладывал в рот порции насвоя и смачно сплевывал в сторону. Зевал.

В сутулой фигуре часового почудилось Акбару что-то знакомое. Присмотревшись, он узнал в нем Шариф-ака. В первое мгновение радостно забилось сердце, захотелось крикнуть:

— Шариф-ака, дедушка!

И кинуться старику на шею.

Но тут же Акбар вспомнил слова предателя Исламова: «Охраняет тот самый старик, который особенно усердно бил кафира». «Значит это Шариф-ака усердно бил Степана? За что же? Давно ли он ходил в крепость к аскарам и благодарил Степана за то, что тот выучил Акбара грамоте. Что случилось за это время со стариком? Неужели он выслуживается перед своим начальником Караишаном? — думал Акбар, обливаясь потом. Ему вдруг стало нестерпимо душно. Захотелось выйти из бурьяна, подставить разгоряченную грудь прохладному ветру с Дарваза.

Не знал комсомолец, что издеваясь над неверным, Шариф-ака зарабатывал прощение своих грехов у аллаха.

Акбар отполз подальше от кибитки. Он боялся, как бы Шариф-ака не узнал его. Нет, комсомолец не хотел встречаться с Шариф-ака. Вспомнилось лицо первого убитого на горе Хирс молодого красноармейца, у которого Акбар взял винтовку. Встали перед глазами изрубленные аскары из группы Степана. «Может быть, именно Шариф-ака убил этого красноармейца? А ведь пуля-то могла попасть и в меня — я лежал рядом»,— подумал Акбар.

Акбар понимал, что Шариф-ака теперь его враг. Они только что стреляли друг в друга, но ненависти к старику в сердце комсомольца не было. До сих пор он не мог побороть в себе чувства уважения и страха перед Шариф-ака, выработавшегося в трудные годы детства. Это угнетало и злило Акбара.

Старика, как видно, совсем одолел сон. Заложив под язык насвой, он сразу же недовольно сплюнул его, подошел к двери кибитки, поправил палку, подпиравшую дверь, и лег на старенькую софу под акацией. Через полчаса оттуда послышался знакомый Акбару свист и храп.

«Теперь быстрее освободить Степана»,— пробираясь вдоль забора, думал Акбар.

Западной стенкой кибитка примыкала к холму. В эту же сторону был и сток плоской, дырявой крыши. Дождевая вода с крыши и с холма каждый год размывала низ стенки и причиняла немало хлопот Шариф-ака. Акбар и сам не раз закладывал промоины в стенке кибитки камнями.

Степана можно было попытаться освободить через отверстие в крыше, которое Шариф-ака так и не успел заделать, и через стенку с западной стороны. Акбар решился. Забраться на крышу не представляло трудности, но как Степан может подняться из кибитки. Ни веревки, ни палки у мальчика нет. Легче разобрать заложенную камнями стену.

Акбар просидел в бурьяне около кибитки не менее часа. В кишлаке все стихло. Как всегда, сонно звенели цикады. Лишь запах гари напоминал о жестоком дневном бое.

Акбар не стал больше ждать. Он зашел со стороны соседней кибитки, пробрался сквозь густые заросли одичавшего вишняка в огород. По склону холма тихо спустился к стенке. Ощупав ее, Акбар понял, что за год вода основательно вымыла землю. В нижней части кибитки остались не связанные друг с другом камни, да тонкий слой внутренней штукатурки. Разобрать стенку было легко. Акбар спешил.

Когда Степан услышал свое имя, произнесенное Акба-ром в отверстие, он подумал, что от побоев и жажды начинает терять рассудок. Утром его должны были расстрелять. Другого он ничего и не ожидал. Помочь было некому — все погибли. Караишан сам допрашивал Степана. Спина и ноги красноармейца были исстеганы жесткой ременной камчой, на груди до сих пор кровоточили и ныли ножевые порезы, присыпанные солью.

Сейчас красноармеец смотрел в отверстие в крыше кибитки и вспоминал свои рязанские луга, перелески, озера, родники. Какая была в них прозрачная и холодная вода! Дома теперь начиналась жатва. Как-то справляется жена? Степка, наверное, подрос и помогает матери. При воспоминании о сыне слезы потекли из глаз Степана. Их соленый вкус ощутил он на распухших губах. «Ничего, проживут, — Советская власть не оставит!» — подумал успокоено Степан и закрыл глаза. Тут он снова услышал шепот Акбара.

— Степан-ака, это я, Акбар. Здесь ли ты? Слышишь ли меня?

Теперь отверстие было достаточно большое, чтобы через него пролезть внутрь. Акбар ждал ответа.

— Слышу, Акбар! Я здесь! — радостно прошептал красноармеец. Он не мог понять, откуда идет голос.

— Я здесь разобрал стену, иди сюда, можно бежать!

— Я связан, Акбар, не могу шевельнуться.

Услышав это, мальчик влез в кибитку, ощупью нашел

Степана. Маленьким ножичком, с которым он не расставался еще с тех времен, когда был чабаном, разрезал веревки, связывающие друга.

— Акбар, дорогой! Откуда ты взялся? Тебя могут поймать и расстрелять вместе со мной,— шептал распухшими губами Степан.

— Не поймают, Степан-ака. Часовой спит.

— А ты знаешь, Акбар, кто охраняет меня? — тревожно спросил Степан.

- Знаю,— тихо ответил Акбар.

Степан несколько секунд молча двигал руками и ногами, разминая их. Потом, как будто думая вслух, сказал:

— Я думал Шариф-ака добрый, а он меня чуть не убил. Но если я сбегу, его завтра расстреляют. Ты понимаешь это, Акбар? Он ведь тебе вроде отца?

— Ну и пусть. Он сам во всем виноват. Степан-ака, ползите за мной, сейчас мы будем на воле.

У Степана немного отошли затекшие руки и ноги, и он смог двигаться. Они выбрались наружу. Акбар хотел отвести израненного друга в пещеру и там укрыть вместе с Шерали и Бахор.

— Жив ли кто-нибудь из красноармейцев? — спросил Степан-ака, как только они вылезли из кибитки.

— Никого нет. Все погибли. Караишан расстрелял всех дехкан, кто брал у него зерно и скот,— с ненавистью ответил Акбар.

Выйдя на окраину, Акбар перевязал, чем мог, раны Степана. Оба напились прохладной арычной воды. Обессилевший Степан прилег отдохнуть на камне. Акбар передал другу разговор Караишана и предателя Исламова о том, что басмачи собираются убить Портнягина и завладеть картой, на которой геолог отмечал результаты разведки. Степан поднялся и спросил:

— Далеко ли до Шинглича?

— Два часа верхом, или четыре часа пешком,— ответил Акбар.