Анна Данилова - Шоколадный паж Страница 16

Оставалась еще кухня. Ожидая увидеть здесь два хрустальных фужера с остатками вина и следами губной помады на крае одного из них (традиционный набор любовников) и не обнаружив ничего подобного, она остановилась на пороге, не в силах понять, что же еще ее настораживает в чисто прибранной кухне. Вот. Одинокая пачка дамских сигарет, как будто спрятанная впопыхах на подоконнике за цветочным горшком… Он спит с курящей женщиной, которая красит губы ядовито-розовой помадой и любит приторные дорогие духи. Они – любовники. А как же я? Кто я? Беременная жена со всеми вытекающими из этого последствиями, обрекающими несчастного мужчину на воздержание… Как пошло. Как смешно. Как подло. Как невыносимо.

Она как завороженная смотрела на пачку сигарет, и из горла ее вырывались не то стоны, не то всхлипы…

Так вот какие у него неприятности. И вот почему он отправил за мной Иуду. Не мог прийти сам – ему требовалось время, чтобы привести в порядок квартиру после бурно проведенной ночи в объятиях с блондинкой. И это мой муж, Кайтанов? Но тогда почему же он не убрал сигареты? Презерватив? Не успел, бедняжка.

Валентина быстро собрала чемодан, сумку, куда положила все консервы, какие только нашлись в холодильнике, затем вскипятила воду и заварила чай, приготовила бутерброды и села у окна на кухне поджидать возвращения Иуды. Ей требовалось время на то, чтобы решить, как ей поступить дальше. Понятное дело, ей нельзя больше ни минуты оставаться в этой проклятой квартире. Кайтанов – такой же, как и Либин. Все они – одинаковые в своем стремлении постоянно пополнять свой арсенал мужественности новыми жертвами, женщинами… Но если Либину женщины сами вешались на шею, то Кайтанову наверняка приходилось бороться за каждое новое женское тело. Он завоевывал их, околдовывал, как околдовал в свое время и ее, дурочку Валю из провинциального города Саратова.

Слез не было. Они сменились апатией и желанием поскорее покинуть этот дом, в котором можно было задохнуться от предательства…

Надо было подумать, что сказать Иуде. Без него ей будет, конечно, трудно. Может, это даже хорошо, что он поверил в этот бред, связанный с неприятностями в банке. Тем проще ей будет уговорить его сопровождать ее в Саратов, куда она решила вернуться. Там у нее была квартира и даже дача на берегу Волги. И она бы смогла сама прямо сейчас уехать отсюда на Павелецкий вокзал и купить там билет на ближайший саратовский поезд, если бы не опасения, связанные с ее состоянием. То, что ее перестала бить нервная дрожь и больше не клацали зубы, еще не означало, что она успокоилась. Кризис может наступить в поезде, по дороге домой, и тогда она может скинуть ребенка. А это все, что у нее осталось, – ее будущий ребенок. Хотя почему будущий? Он уже давно живет в ней и слышит все, что происходит вокруг них.

Пять звонков прозвучали резче и громче выстрелов. Пришел Иуда.

– Ну как? Есть новости? – спросил он с порога.

– Да, есть… Звонил Кайтанов, он успел сказать всего несколько слов… – лгала она, не желая ни с кем делиться своей бедой, своей отравой. – Словом, нам надо срочно выезжать из Москвы.

– Но куда? На дачу?

– Какая дача… У тебя много бензина?

– Не очень. Но у меня в багажнике есть две канистры… правда, пустые…

– Ничего, заправимся по дороге… Да, вот черт… – Она только что вспомнила про деньги. – Подожди меня минутку…

Она вернулась в спальню, открыла шкаф, где за стопками постельного белья был спрятан сейф, открыла его с помощью только ей и Кайтанову известного шифра и взяла почти все деньги. В это время ее боковое зрение терзал вид разобранной постели и перепачканной подушки: где он ее только подцепил? На одном из многочисленных приемов? На улице? В ресторане, куда зашел поужинать, пока беременная жена томится на нарах?

– Валя, ты можешь мне сказать, куда мы едем?

– Иуда, – она не слышала его вопросов, – ты взял какой-нибудь свитер, куртку, я не знаю…

– У меня в машине кое-что есть.

– Тогда давай возьмем с собой одеяла, пледы, подушки, нам предстоит долгий путь… – Она позвала его с собой в гардеробную – комнату три на четыре метра, где на полках лежали аккуратно сложенные постельные принадлежности, одеяла, пледы, обувные коробки, ящики с детскими вещами и даже упакованные коляска и кроватка. Валентина старалась не смотреть на все это приданое для своего ребенка. Она купит для него все там, в Саратове. Пусть Кайтанов водит в эту квартиру девиц и делает с ними что хочет в спальне, в будущей детской, кухне, даже в этом шкафу…

Иуда молча исполнял все ее приказания, нагружая свой старенький «Мерседес» продуктами, одеялами и прочим, вплоть до коробки с лекарствами и сумки-холодильника.

– Думаешь, все так серьезно?

– Я не думаю – я знаю, – отвечала она рассеянно на его редкие вопросы, оглядывая квартиру и думая, что бы еще прихватить с собой в новую жизнь. – Ну, кажется, все. Ключей у меня нет, поэтому квартира останется незапертой… Нам надо спешить.

– Но ты же мне так и не сказала: куда?

– В Саратов. У тебя есть карта?

– Есть… в машине…

– Вот и прекрасно. До Саратова не больше тысячи километров, даже меньше. Завтра к вечеру, если все будет хорошо, будем уже там. Ты согласен, Иуда? Или ты способен только играть в дурацкие игры и жарить котлеты?

– Не злись, я готов… – Его глаза сделались печальными.

– Извини…

Последний раз бросив взгляд на квартиру, где она провела так много счастливых дней и ночей, Валентина с тяжелым сердцем захлопнула дверь и закрыла глаза: как же я могла в нем так ошибиться?

Саратов, 1998 г.

Вера приехала к Николаиди рано утром, не было еще и восьми. Он долго не открывал, но она знала, что он дома. Она всю ночь проторчала под ивами, пока не убедилась в том, что он вернулся домой. Один. На такси. Оставшиеся до рассвета часы, приехав домой, она грелась в ванне, запивая аспирин горячим молоком, чтобы не заболеть, и даже успела час поспать. А в шесть утра уже была на ногах. Она постаралась выглядеть как можно привлекательнее, роскошнее. Это придавало ей сил и делало увереннее в себе.

– А-а… Это опять вы? – Он казался больным; большой зеленый халат, в который он был укутан, как в одеяло, делал его похожим на чахлую сгорбившуюся елку.

На этот раз Вера решила с ним не церемониться. Сейчас, когда она приняла решение, благодаря которому может перемениться вся ее жизнь, ее уже ничто не могло остановить. Через несколько часов она сможет сполна вкусить плоды всех своих усилий, надо только правильно вести игру и не сбиться.

Она вошла в квартиру так, как если бы заявилась отвоевывать причитающуюся ей по праву территорию. Словно Николаиди самовольно занял квартиру и теперь пришло время вернуть ее истинному хозяину. Точнее, хозяйке.

– Вы дома один? – спросила она на всякий случай.

– Один, а что? Вы думаете, что я прячу здесь вашу подружку? – Он говорил это усталым голосом, без заносчивости. Он всю ночь не спал, переживал, и теперь у него просто нет сил. Значит, я все правильно рассчитала. Его надо брать тепленьким.

– Нет, Любы здесь нет. Но я знаю, где она.

– И где же? – как-то нехорошо ухмыльнулся он.

– Я скажу вам это, но прежде… прежде должна вам заявить, что о том, что я нахожусь здесь, знают два человека (она блефовала, ни одна душа не знала, где она сейчас и что задумала). И если я в условленное время не вернусь домой, мое письмо с прилагающимися к нему фотографиями (фотографии она тоже не успела сделать, но это, по ее мнению, ничего не значило; существовала пленка, а сами снимки – это дело времени; они будут у нее уже сегодня вечером) будет лежать на столе у прокурора. Вы понимаете, о чем я и насколько серьезен наш разговор? Я знаю все.

Однако, сказав последнюю фразу, она вдруг представила себе, что ночью из квартиры Николаиди выносили тело вовсе не Любы Гороховой, а одного из внезапно умерших (предположим, от передозировки наркотиков или с перепою) друзей… И как тогда поведет себя Миша? Под ребрами что-то кольнуло, а во рту пересохло. Она испугалась.

– Я не понимаю, о чем вы… – Миша побледнел. Он явно не готов был к этому утреннему нападению. Силы его таяли, и это бросалось в глаза.

Вера решила нанести следующий удар:

– Я сняла на пленку, как вы со своими друзьями выносили тело из вашей квартиры. Черные шапки с прорезями вас все равно не спасут. Вы убили человека (она решила не произносить имя подружки, чтобы не попасть впросак) и должны нести наказание. Вас посадят лет на двадцать.

– Проходи… – Он вдруг пропустил ее в квартиру, и Вера напряглась, ожидая удара сзади.

– Я никуда не пойду.

– Все вышло случайно… – Николаиди развел руками, расписываясь в своем бессилии перед ее доводами. – Любу никто не убивал…

Значит, это все-таки она. Волосы на голове Веры зашевелились. В носу защипало.