Марина Серова - Кругом одни соблазны Страница 16

Таня услышала и устроила скандал, обвинив меня во всех смертных грехах. Из дома, одним словом, я выбрался сам не свой.

По дороге я зашел к Лене. У них в это время тоже гроза была: ее муж о разводе и слышать не хотел.

Тут его опять прямо-таки заколотило. Он попытался отхлебнуть из чашки уже совершенно остывший кофе, но рука дрогнула и жидкость пролилась ему на колени.

— Это правда, Таня. Он был у меня в тот день. — И она погладила его по голове, как маленького:

— Успокойся, Игорь. Ведь Таня верит тебе.

Лена сняла с вешалки полотенце и заботливо промокнула его брюки. Он удрученно кивнул и все-таки, взяв себя в руки, справился с кофе.

— Когда я вернулся и вошел в квартиру, Танюша лежала на полу убитая. А ее друг сидел за столом, уткнувшись лицом в скатерть, и спал или был без сознания. Пульс его проверил — очень слабая наполняемость. Я в тот момент подумал даже, что этот парень не выживет. Хотел тут же позвонить в милицию, только не успел. Телефон зазвонил.

Я взял трубку и услышал:

— Ну что, примерный папашка, за что же ты убил свою дочь? Вызывай милицию. Может, за чистосердечное признание хоть срок скостят. И не трепыхайся. Ведь давно уже всем ясно, кто серийный убийца.

— Какой голос был, сможете описать?

— Мужской, очень грубый, с хрипотцой.

— Понятно.

— Я положил трубку, и тут же осенило, что меня по-крупному подставляют. И я струсил. Мне, конечно, очень стыдно, но сидеть за кого-то другого не хотелось. Мне, кстати, по телефону-то и сказали, что я очень подхожу под психологический портрет убийцы. И посоветовали полистать записную книжку, которая лежала на столе. Когда я эту книжку записную полистал и ознакомился с этим самым портретом, то вообще чуть с ума не сошел: он словно с меня его писал.

На столе, кроме книжки этой, «Полароид» лежал. Я его Тане подарил. А под ним ее фото. В том виде, в каком ее потом нашли.

Этот снимок милиция потом забрала. И оказалось, что какой-то серийный убийца именно так и поступает, то есть фотографирует свои жертвы. Меня хотели выставить серийным убийцей. Вот тогда я и сделал все так, чтобы вина на этого парня легла. И уж только после до меня дошло, что я натворил, но идти на попятную было слишком поздно.

— Господи, Игорь, неужели ты на это способен? Я никогда не думала, что ты такой бессердечный! Это же человеческий облик потерять надо, чтобы так поступить. — Елена прижала ладони к вискам и укоризненно качала головой. На глазах у нее выступили слезы. Я даже испугалась, как бы у дамочки истерика не началась.

— Лена, я ж объяснил, что не владел собой в тот момент. На меня будто затмение нашло. Я не хотел сидеть за убийство собственной дочери. Это было бы несправедливо.

— А подставить ни в чем не повинного человека справедливо, по-вашему, справедливо? Он пожевал губами и покрутил головой:

— Нет, конечно. Только прошлого не вернешь. Одним словом, я перетащил его на пол в зал, к Тане. («Прости меня, девочка моя. Я тебя предал», — обратился он к мертвой своей дочери.) До сих пор не понимаю, как я на такое решился. Иногда инстинкт самосохранения сильнее нас.

— А сами-то фотографировали зачем? Такой ляпсус допустили. Полнейшая несуразность. Я до сих пор никак не могу разобраться, что вы этим-то доказать хотели?

— Сгоряча уподобился тому извергу. Сам не знаю, что творил. Хотя, наверное, инстинкт подсказал мне, что именно так надо поступить, послать фотографию его невесте, чтобы она ужаснулась и не искала для него ходов. Для нее это просто. Она далеко не нищая. Я ж про него все уже знал, когда Таню увидел с ним несколько раз.

Он ведь у нас в анатомичке часто бывал: материал для своей диссертации собирал. И я знал, что у него есть жена, эта чванливая особа, владелица ресторана. Мне вообще не нравилось, что Таня встречается с женатым человеком, который, ко всему прочему, намного старше ее.

— Это ужасно, Игорь, ужасно, — еле слышно шептала Лена, машинально кончиком ложки превращая лужицу кофе на столе в цветок.

— А то, что ваша Таня обратилась к нему как к специалисту, вы и не знали, разумеется?

— Нет. Этого я не знал.

— А как вы объясните происхождение остальных фотографий? — я кивнула в сторону лежащих на подоконнике снимков.

— А-а. Эти снимки из судмедэкспертизы. Я составлял учебные пособия для студентов. Серия убийств с одинаковым почерком. Когда все так завертелось, вы за расследование взялись, мне пришлось продолжить игру.

И я, и Лена были просто шокированы: такое придумать. Мало ему показалось одного убийства. Он решил сгустить краски и сделать из Харламова маньяка. Это же какие нервы иметь надо! Какое хладнокровие! Ужас!..

За окном стояла глубокая ночь, а конца этой исповеди все не было. Он поведал о том, как фабриковал свои липовые алиби, хладнокровно и бессердечно. Он же мгновенно сориентировался в обстановке и продумал почти все до мелочей, кроме одной — часов.

И этот самый человек смеет утверждать, что он любил эту девочку, как свою родную? Лично я в это не могла поверить, не знаю, как вы, дорогой читатель.

Себя он любил гораздо больше. Я так думаю. По-моему, его подруга тоже так подумала. Она поднялась из-за стола. И глаза у нее были такие, что даже мне стало не по себе.

— Ты, Игорь, эгоист. Это все ужасно. Находясь рядом с трупом девочки, ты все время думал только о себе. Теперь я понимаю, что ты не уходишь сейчас от жены не из-за жалости к ней, как ты утверждаешь, а из-за чувства вины. То, что ты сделал, подло.

— Но у вас есть шанс замолить свои грехи, — вмешалась я, — вы пойдете со мной утром в прокуратуру и там расскажете все во всех подробностях, как только что нам.

В его глазах отразился ужас:

— А что тогда будет со мной?

— Игорь, — это было произнесено таким тоном, что он сдался…

Глава 7

Лифт, как и положено в такое время, отдыхал внизу. Я шла по темному, грязному подъезду, и мысли мои были заняты тем, что убийцу тем не менее я пока не нашла. Зато нашла свидетеля, который сфабриковал улики и тем самым превратил себя самого в соучастника убийцы. А это уже кое-что. Это уже солидный материал. Лешины шансы выбраться из клоаки растут.

Бедняга Вадим спал, облокотившись на руль. Я открыла дверцу и легонько дернула его за ухо:

— Э-эй, маленький. Тебе домой не хочется поехать?

— Ну ты и запропала. Я уж не знал, что и делать. Волноваться устал. Где ты ходишь? Даже адреса не оставила.

А я уже уютно устроилась на пассажирском сиденье:

— Поехали?

— Куда теперь?

— А теперь домой. И, пожалуй, я тебя даже на кофе приглашу.

— О, майн готт! Заслужил наконец-то.

Машина, мягко шурша шинами, катила по мокрому асфальту. Тарасовские улицы были пустынны, скорость — приличной, аж дух захватывало. Мне нравилось, как Вадим вел машину. Красиво.

Я много раз наблюдала за водителями: кто-то как на ишаке едет, ухватившись за руль, как за вожжи; кто-то, дергаясь и поливая встречные и попутные машины и их содержимое отборным матом; кто-то робко и неуверенно, постоянно теряясь на светофорах и стараясь пристроиться в хвост к более или менее солидному покровителю, чтобы тащиться за ним и горя не знать (это для моей подруги Ленки характерно).

А этот словно за рулем родился и вырос. И вообще я стала замечать в нем все новые и новые положительные черты. А может, моей душе просто захотелось романтики? Одним словом, на кофе я его пригласила-таки.

Жутко люблю покомандовать и покапризничать немного, особенно в том случае, если есть на то очень веские причины, как, например, фингал.

Я больна, и за мной надо поухаживать, решила я, попросив Вадима сварить кофе, а сама нырнула под душ.

Да он и не возражал, поскольку был счастлив уже тем, что его пригласили в дом. Надо, кстати, поинтересоваться, сколько ему лет. Что-то уж больно наивный, прямо как ребенок.

Но через некоторое время я как-то подзабыла об этом. Поскольку все-таки очень приятно ощущать себя женщиной. А уж этот мальчик расстарался.

Когда я вышла из ванной, меня ждал прекрасно приготовленный кофе. Шарман. Мне нравится. Я прошла в комнату и опустилась в кресло: надо же дух перевести. Мой взгляд упал на мешочек с косточками, лежавший на журнальном столике. Те самые косточки, которые все на свете знают. Рука сама потянулась к ним.

— Мадам, прикажете подавать?

Лопух. Все очарование на некоторое время исчезло:

— Не мадам, а мадемуазель, — поправила я.

— Извиняюсь, — он на пару секунд испарился и тут же возник вновь в проеме двери, теперь уже с подносом, на котором стояли чашечки с кофе и сахар.

— Прошу вас, сударыня.

Слово «мадемуазель», вероятно, оказалось для него слишком длинным.

Вадим поставил поднос на столик. Восхитительный аромат кофе прямо пленил меня. Я подумала, что если достану из шкафа недопитую бутылочку коньяку, то это сделает атмосферу еще более непринужденной. И я отложила на минуточку кости.