Эйлет Уолдман - Долгий, крепкий сон Страница 16

— Здравствуйте, дамы. Здравствуйте, дети. Начнем занятие с медитации.

Несмотря на мою ненависть к человечеству и ужасное чувство незащищенности, мы с Исааком замечательно провели время. Я сделала позу Собаки и позу Воина с такой легкостью, что удивилась сама себе. Исаак радостно глазел по сторонам и жевал одеяло. Посреди занятия Валери взяла его, усадила на большой резиновый мяч и стала аккуратно покачивать. Через двадцать минут упражнений я уже не думала о своем внешнем виде, а просто наслаждалась тем, что мое тело двигается. Все мышцы болели и ныли, но это приятная боль.

После занятий я купила себе огромный коктейль с черникой и бананами и усадила Исаака в машину. Я вырулила со стоянки, проехав где-то в сантиметре от «мерседеса», выехала на Монтана-драйв и направилась к дому. Минут через пять я снова начала думать о Фрэйдл. Следя за дорогой — по крайней мере, пытаясь, — я стала искать в сумочке телефон. Затем несколько минут тщетно пыталась вспомнить, на какую цифру быстрого набора я записала Эла Хоки. В голову ничего не приходило, и я решила попробовать цифру «три». Она показалась ничем не хуже остальных. Вместо Эла мне ответила мать:

— Алло?

— Мама? Черт.

— Джулиет? Что значит «черт»? — Она явно недоумевала, почему ей звонит дочь и ругается в трубку.

— Ничего. Я просто перепутала номер и случайно позвонила тебе.

— Конечно. С чего вдруг тебе звонить маме специально, прости господи?

Это наш реальный разговор или сцена из комедии Вуди Аллена?

У нас с матерью всегда были сложные отношения. Мы можем болтать с ней примерно столько же, сколько и жаловаться друг на друга. Я считаю ее виновной в большинстве моих многочисленных неврозов, а она причисляет к своим заслугам все мои хорошие качества. Мы ругаемся постоянно, но при этом наши жизни и судьбы тесно и прочно связаны. Бывает, я звоню маме из универмага и, описав какую-нибудь вещь, спрашиваю, стоит ли ее покупать. И всегда делаю наоборот.

— Мама, перестань. Я тебе все время звоню.

— Да? И когда ты мне звонила?

— Вчера! Мы разговаривали вчера!

— Вчера? Это я тебе звонила. Ты мне не звонила.

— Какая разница? Мы же вчера поговорили. Ладно, мама, мне пора. Нужно позвонить Элу Хоки.

— Тому приятному мужчине, с которым ты работала? А зачем? Надумала вернуться на работу? — оживилась она.

Когда я решила уйти с работы, чтобы сидеть с детьми, больше всех расстроилась моя мать. Долгие месяцы она изводила меня длинными душещипательными разговорами о том, что я предала ее, что она и суфражистки столько выстрадали не ради того, чтобы я столь беспечно бросала на ветер такую возможность. Она повторяла, что сама всегда хотела быть адвокатом, но ей пришлось довольствоваться местом секретаря в юридической конторе. И все потому, что она слишком рано вышла замуж и была вынуждена работать, чтобы мой отец закончил учебу. Она рыдала и сокрушалась, что я упустила свой последний шанс попасть в Верховный Суд США.

— Нет, не решила. Эл обещал мне кое с чем помочь.

— Помочь? И с чем же? Нет, дорогая. Только не говори мне, что ты хочешь получить очередную пулю!

После моего последнего неудачного опыта в области частного сыска мать заставила меня поклясться, что, пока она жива, я не буду заниматься подобными вещами.

— Дай хоть слово вставить, мама, хорошо? Я не собираюсь лезть под пули. Начнем с того, что я и тогда не хотела, чтобы в меня стреляли. А сейчас моя няня сбежала из дома, и Эл помогает ее искать. Вот и все.

— Твоя няня? А у тебя была няня? А я об этом даже не знала! А почему она сбежала?

— Понятия не имею. Ладно, я пойду. Мне нужно звонить Элу.

— А когда мы тебя увидим, Джулиет? Мы бы сами приехали в Калифорнию, но я не могу бросить Бубу.

— Как она там?

— Не очень. Думаю, она долго не протянет, моя дорогая. Приезжай поскорее.

— Я доеду до вас. Обещаю. — Честно признаться, иногда казалось, что моя бабушка будет жить вечно. Год назад ей исполнилось девяносто пять, и на тот свет она пока явно не собиралась. — Просто нам сейчас приходится нелегко — Питер снимает пробные серии. Работает с утра до вечера. Так что пока ему не вырваться.

— Тогда приезжай сама. Бери детей и приезжай. Устроишь себе отпуск. Мы с папой посидим с детьми, а ты отдохнешь. Что может быть лучше?

— Я подумаю, мама. Хорошо? Мне уже пора.

— Ладно, дорогая. Договорим завтра. — Я выключила телефон и тяжело вздохнула. Конечно, нужно проведать бабушку. И было бы здорово, если бы мама посидела с детьми.

Я сильно огорчилась, когда после рождения Исаака мама сказала, что не может оставить Бубу и приехать к нам. Когда я рожала Руби, мать взяла на работе отпуск и буквально через пару часов после появления малышки на свет уже была у нас. Она готовила и убиралась в доме целый месяц. Это было самое настоящее счастье, и в этот раз мне очень ее не хватало.

Наконец я бросила жалкие попытки вспомнить номер Эла и позвонила ему в офис. Неужели материнство так притупляет интеллект? Раньше я была из тех организованных людей, которые держат в памяти все имена, телефоны и даже дни рожденья случайных знакомых. А теперь я могу в голом виде открыть дверь. Можно подумать, зачатие каждого ребенка убило во мне несколько сотен тысяч клеток головного мозга, и после рождения двух детей я осталась с коэффициентом интеллекта фикуса.

Эла в офисе не оказалось, и секретарша перевела меня на его сотовый.

— Привет, детектив! — рявкнул он.

— Как умно. Ну, что-нибудь есть?

— Нет. Ничего. За последние три дня обнаружили всего одну неизвестную — афро-американку средних лет. Думаю, это не твоя девушка.

— Не моя. Моя — белая и молодая.

— Ты говорила. В общем, я попросил моего старого приятеля, сержанта полиции, держать меня в курсе. Что-нибудь еще?

— Сейчас ничего, Эл, но, возможно, я тебе скоро еще позвоню.

— Буду ждать.

К этому времени я уже подъехала к пересечению бульвара Беверли и Санта-Моники. Мой дом был направо, но я поехала прямо и свернула на Мелроуз. За Руби нужно ехать только через час. Как раз хватит, чтобы проверить квартиру Йоси. Может быть, мне повезет, и я найду Фрэйдл там?

Я проехала по Мелроуз, добралась до дома Анат и Йоси и стала выискивать, где поставить машину. Поразмыслив пару минут, я припарковалась на стоянке детского магазина «Бэби Гэп». Я надела рюкзак-переноску, отскребла от него что-то непонятное и желтое, прилипшее спереди, и сунула туда Исаака. Малыш тут же заворчал, и я дала ему грудь. Он замолк и принялся энергично сосать молоко. Я быстро миновала табличку, предупреждающую, что все автомобили, не принадлежащие покупателям магазина, будут немедленно отбуксированы со стоянки, и уже собиралась пойти дальше по Мелроуз, когда услышала ужасный трубный звук.

— Исаак! Ты издеваешься? — я вытащила моего дурно пахнущего сына из рюкзачка. Маленький негодник опять умудрился уделать подгузники насквозь. Держа его на вытянутых руках, я обернулась к машине. Я взяла кассету с Барни.[30] Взяла подгузники. Взяла салфетки. Взяла даже рюкзачок. Но вот смену одежды я забыла. Да, место в пантеоне плохих матерей мне гарантировано.

Все так же держа Исаака перед собой, я понеслась в «Бэби Гэп». В дверях меня уже с улыбкой встречала консультант, представительница поколения Икс. В ответ на ее «Здравствуйте! Чем могу вам помочь?» я взмахнула зловонным ребенком, и она указала мне на того, кто занимался обслуживанием покупателей, а не приветствовал их. Я кое-как пристроила Исаака на бедре, стараясь как можно меньше касаться его грязного тельца, порылась в сумочке и сунула продавщице кредитку.

— Что бы вы хотели приобрести? — спросила она.

— Что-нибудь чистое.

Она отвела меня в туалет, где я раздела ребенка и вымыла его в раковине. Я смотрела на останки некогда самого любимого детского комбинезона, который приобрел теперь неприятный желтый оттенок, и размышляла, не выкинуть ли его. Так и не заставив себя расстаться с ним, я запихала комбинезон в пакет из-под гигиенических салфеток и спрятала на дне сумки с подгузниками.

Продавщица уже ждала нас с Исааком у кассы с миниатюрными джинсами, футболкой и носками в тон. Я одела ребенка, поотрывав этикетки зубами, и протянула мокрые бумажки ошеломленной продавщице, которая с опаской пропустила их через сканер. Весь этот процесс занял у нас меньше пяти минут, и мы потратили меньше семидесяти долларов. Невероятно.

Дом, в котором, как я надеялась, могла скрываться Фрэйдл, не поддавался никакому описанию. Здание было построено в испанском стиле, как и большинство зданий Лос-Анджелеса 30-х годов, и украшено лепниной и чугунной оградой. С фасада все стены густо увивал плющ, грубо обрезанный вокруг окон. К дому вела каменная арка, расписанная изнутри яркими граффити на английском и даже на иврите.