Светлана Чехонадская - Смерть мелким шрифтом Страница 16

— У нее восьмерка отключена.

— Но я же не знал этого! И почему Марина вдруг ушла? Ведь знала, что я приеду!

— Ни одной живой душе… Начальнику-то сказали?

— Начальник здесь вообще ни при чем! А хозяйка… Может, Марина из-за нее меня вызвала! Может, она ее обокрала! У Марины деньги немалые с собой были.

Ивакин быстро взглянул на него и снова отвел взгляд в сторону.

— Видел вас кто-нибудь в Лазурном?

— Ну, милиция нашла свидетелей, но они меня после часа видели, когда я на креслах в аэропорту расположился. И дежурный под утро у меня документы проверял. Мне сказали, что алиби на десять и одиннадцать часов у меня нет… Прохоров говорил, вы опытный следователь. Может, посоветуете, что мне теперь делать?

— Посоветую, Михаил, — сказал Ивакин. — Но тогда надо начать с того разговора, который должен был состояться между нами намного раньше. Странно, что вы все затормозили.

— Я же объяснил! — Миша вдруг побледнел. — У меня было ужасное время. Я должен был хоронить сестру, улаживать все формальности. Мне было не до встреч!

— Между вашим обращением к Прохорову и ее смертью прошло больше двух недель. Если вас волновала странная история с предсказанным убийством, почему вы не стали копать дальше? Вы же знали, что я согласен помочь. — Ивакин сделал еще глоток кофе. — Может быть, эта история вас не волновала?

— Не волновала, — произнес Миша.

— А вот меня волнует, — твердо проговорил Ивакин и с удовольствием увидел, как метнулся в сторону испуганный Мишин взгляд. — Так что давайте начнем с нее. Последнее время ваша сестра работала в очень солидной газете. Ей платили большие деньги. А как до этого развивалась ее карьера?

— Плохо. Были годы, когда она вообще перебивалась случайными заработками. В Лужниках торговала, например. Но у нее не шло. Ее всегда дурили или обворовывали. Изредка она печаталась. На телевидении в «Дорожном патруле» поработала, но там тоже не получилось. Из газеты «Малые города России» она сама ушла.

— А личная жизнь?

— Точно так же.

— У Марины был любовник?

— Лет девять-десять назад был. А с тех пор никого.

— Где он сейчас?

Миша удивленно посмотрел на Ивакина.

— Понятия не имею. По-моему, он женился. Хороший парень, кстати, но иногородний. Марина так себя вела с ним… Боялась, что он из-за прописки.

— Ну а случайные связи? Кратковременные отношения?

— Может быть. Не знаю. Но вообще у нее с этим делом все хуже и хуже было. Мне кажется, она годами не… Извините. — Он сердито уставился в меню. — Может, она из-за этого такая раздражительная была. Крутился вокруг нее один художник, полный выродок. Марина намекала, что они спят. Врала, я думаю. Он сильно на импотента смахивал.

— Это его фотографию нашли в ее вещах?

— Нет. Это была фотография того, первого.

— Который якобы из-за прописки?

— Это она так думала. На самом деле, хороший парень был, любил ее.

— Удивительно, что она до сих пор возила с собой его фотографию, нет? — В ответ на этот ивакинский вопрос Миша пожал плечами. — А с художником они окончательно расстались? Или продолжали периодически встречаться?

— Ну, может, встречались изредка. Но я лично его давным-давно не видел. Спросил как-то: «А где Матвей? Куда пропал?» Она рукой махнула: «Да ну его, — говорит. — Надоел. Пои его, корми. На фиг он нужен?» Это больше года назад было. С тех пор никого возле нее я не видел.

— Почему же так?

— Да черт его знает! Почему старыми девами остаются? Принца ждала, наверное. Думала, приедет на белом коне, в смысле, на «мерседесе», а все остальные ее не достойны: один не поднимает сиденье унитаза, когда мочится, другой стреляет мелочь на метро. — Миша невесело улыбнулся. — У Марины было слишком много гонору. Первая половина ее жизни прошла под папиным крылышком. Он был замминистра.

— Вот откуда такое богатое наследство, — покачал головой Ивакин. Миша скривился.

— Дядя Витя, ее отец, был выдающимся человеком. Он лишился всех родственников во времена репрессий. В детском доме воспитывался. А потом его за это наше гуманное государство преследовало. И в институт он сумел поступить лишь с десятой попытки в уже не юном возрасте, и в партию его не брали, и по работе вечно задвигали. Но он пробился! Представляете, какой характер надо было иметь, какие способности?! Марина, к сожалению, ни того, ни другого не унаследовала. Единственное, что было у нее от отца, не считая имущества, это ее лютая ненависть к органам госбезопасности… Дядя Витя умер, когда ей было двадцать три года. Она университет заканчивала. И все у них развалилось. Полный дурдом! Мне, честно говоря, больно смотреть было: они не просто бедно жили — они юродствовали! Приличных людей за две недели в гости приглашали — и супом из пакетика кормили. Представляете? Они упивались своей бедностью, считая себя при этом герцогинями, хранящими фамильный замок с привидениями. Я Марине как-то предложил поменяться на меньшую квартиру. Она посмотрела на меня так, словно я уговариваю ее идти на панель. «Я не буду жить в квартире с маленькой кухней!» — сказала она мне тоном английской королевы.

— Забавно, — произнес Ивакин. — Хотя насчет супа вы, может быть, и неправы.

— Да ладно! Я всю жизнь живу бедно. Если у меня нет денег на мясо, я просто не приглашаю гостей!

— Они жили на зарплату? Или продавали что-то, оставшееся от отца?

— Гараж продали несколько лет назад.

— А драгоценности какие-нибудь?

— Меня про драгоценности уже спрашивали. И я все рассказал.

— Вас и про приезд в Лазурное спрашивали, — снова напомнил Ивакин. — И вы, вроде, тоже все рассказали.

— У них не было фамильных драгоценностей. Украшение, которое пропало в день ее смерти, было не особенно ценным, я в этом уверен. Кстати, года четыре назад Маринина мать, действительно, продала свои золотые часики. Вот они были дорогими. А это украшение… Марина его страшно любила, считала своим талисманом. Она часто повторяла: «Хоть и дешевое, а для меня дороже любых бриллиантов. Оно мне удачу приносит».

— Хозяйке дома в Лазурном она сказала, что это бриллиант.

— О, она любила хвастаться. Особенно перед незнакомыми перья распускала. Перед хозяйкой в Лазурном это, наверное, получалось. А здесь в Москве — не очень.

Особенно если при этом кормить людей супом из пакетика.

Ивакин махнул рукой, показывая, что разговор о супах пора кончать.

— В нашем предыдущем разговоре, Миша, вы сказали, что ее дача — развалюха. Это не так, оказывается?

— Я по-другому выразился. Марина не хотела там отдыхать, потому что считала свой дом развалюхой. На самом деле этот дом стоит бешеных денег. Даже если, предположим, она не хотела продавать его, то вполне могла сдать за очень приличную сумму. На суп нормальный хватило бы. Я ее постоянно уговаривал сделать это и не только из-за денег. Ведь любой дом без присмотра рушится. Там половина елей прошлым летом погибла. Жалко, понимаете? Но она, знаете, что мне отвечала? Что никому эта развалюха не нужна. Я говорил: нужна! Хочешь, найду клиентов? Тут и начинался ее любимый спектакль. Он назывался «Благородная герцогиня смеется над расчетливым буржуа».

— Этот спектакль еще называется «Вишневый сад», — улыбнулся Ивакин.

— Да… Она говорила: «Ты же не новый русский! Неужели не видишь, как красиво стареет мой дом?»

— У нее был вкус, — немного удивленно сказал Ивакин.

— Вкус? — Миша покачал головой. — Если бы вы хоть раз увидели, как она одевается, то больше о ее вкусе не вспоминали бы. У нее была лень! И еще пассивность, невероятная пассивность, для оправдания которой она и придумывала все свои спектакли. Ее мать умерла от рака желудка. В старой, облупленной квартире, кушая супы из пакетика. Это смерть с большим вкусом, ничего не скажешь. И так было во всем. Для оправдания собственного эгоизма в отношениях с мужчинами придумывались корыстные побуждения соискателя, для оправдания неудачной карьеры — тупость коллег. И так далее.

— Вы не очень-то любили ее, — заметил Ивакин.

— Да нет, любил по-своему. Но и недостатки ее очень хорошо видел. Может, они меня потому так и раздражали, что я не мог относиться к ней совсем равнодушно.

— Итак, ее журналистская карьера не складывалась. Вдруг все изменилось. Почему?

Миша помолчал, словно вопрос застал его врасплох.

— Ну, — неуверенно сказал он. — Вышла она на эту газету «Без цензуры». У Марины была неплохая подборка собственных статей на криминальные темы. Мы с ней, можно сказать, сотрудничали. Там посмотрели, оценили. Взяли ее внештатным корреспондентом. Тут ничего удивительного.

— Пусть так. И в чем же заключалась ее работа?

— Обычная работа. Написать о преступлении.

— Ну вот что, Миша, — сиплым от злости голосом сказал Ивакин. — Или вы начинаете рассказывать мне то, что хочу я, — не то, Миша, что вы хотите рассказывать, а то, что я хочу слышать! — или я встаю и ухожу. Учтите — у вас серьезное положение. В том числе и потому, что вы, как мне кажется, патологический врун.