Эрик Сунд - Девочка-ворона Страница 17

София уснула и проснулась, только когда Микаэль постучал в дверь и сказал, что уже утро.

– Ты просидела здесь всю ночь?

– Ну почти. Я сегодня встречаюсь с клиенткой и должна понять, как мне с ней себя вести.

– О’кей. Мне надо бежать. Вечером увидимся?

– Да, я позвоню.

Он закрыл дверь, а София решила послушать дальше и перевернула кассету. Она услышала собственное дыхание, когда Виктория сделала паузу. Когда та вновь заговорила, ее голос звучал уравновешенно.

…он покрылся потом и хотел, чтобы мы обнимались, хотя было очень жарко, а он еще продолжал поливать агрегат водой. Когда он наклонялся, чтобы зачерпнуть из деревянной лохани воды, мне был виден мешочек у него между ног, и мне хотелось толкнуть его так, чтобы он упал на раскаленные камни. На камни, которые никогда не остывали, а каждую среду грели теплом, все равно не прогревавшим до костей. Я просто сидела, не говоря ни слова, тихо, как мышка, и все время видела, как он на меня смотрит. Как глаза у него делались странными и он начинал тяжело дышать, а потом мне позволялось пойти в душ и отмыться после игры. Хотя я знала, что никогда не смогу стать чистой. Мне следовало быть благодарной за то, что он показал мне так много тайн, подготовив к тому дню, когда мне предстояло встретить парней, которые, возможно, окажутся ужасно неловкими и торопливыми, каковым он уж точно не был, поскольку всю жизнь упражнялся и впитал науку бабушки и ее брата, причем это ему нисколечки не повредило, а, напротив, сделало его сильным и выносливым. Он сотню раз, не пикнув, бегал Васалоппет[22] со сломанными ребрами и выбитыми коленями, хотя на середине дистанции его рвало. Остававшиеся у меня внизу царапины, после того как он вдоволь наигрывался на банной скамье и вытаскивал пальцы, не считались поводом для нытья. Когда он, закончив со мной, запирал дверь бани, я думала о самке паука, которая после спаривания съедает маленьких самцов…

София вздрогнула. Почувствовала приступ дурноты.

Она явно опять уснула, и ей снилось множество отвратительных вещей, наверняка из-за работавшего магнитофона. Ее мыслями и снами управлял монотонный голос.

Бормотание Виктории Бергман проникло ей в подсознание.

Крылья мухи безнадежно прилипли к жевательной резинке. Трепыхайся не трепыхайся, думает Девочка-ворона, тебе больше не летать. Завтра солнце будет сиять, как всегда, но на тебя оно светить уже не будет.

Когда отец Мартина коснулся ее спины, она инстинктивно отпрянула. Он слез с велосипеда, и теперь они стоят рядышком на гравиевой дороге перед домом тети Эльсы.

– Мартин уже несколько раз спрашивал про тебя. Ему ведь не с кем играть.

Он протягивает руку и ласково прикасается к ее щеке.

– Хорошо бы ты как-нибудь пошла вместе с нами купаться.

Виктория отводит взгляд. Она привыкла к прикосновениям и точно знает, к чему они ведут.

Она видит это по его глазам, когда он кивает, прощается и едет дальше. В точности как она и подозревала, он останавливается и оборачивается:

– И кстати, нельзя ли у вас одолжить газонокосилку? Он такой же, как другие, думает она.

– Она стоит возле сарая, – говорит Виктория, махая на прощание рукой.

Интересно, когда он вернется за косилкой?

При мысли об этом у нее в груди все сжимается, поскольку она знает, что тогда он снова коснется ее.

Знает, но тем не менее не может удержаться и не выйти на пляж.

Она не понимает почему, но ей все-таки приятно находиться в обществе этой семьи, особенно Мартина.

Разговаривает он еще плохо, но его немногословные и временами неразборчивые объяснения в любви все равно принадлежат к числу самого замечательного, что ей когда-либо говорили. При каждой новой встрече он подбегает к ней с блеском в глазах и крепко обнимает ее.

Они играли, купались и гуляли по лесу. Нетвердо ступая по труднопроходимой местности, Мартин указывал на разные предметы, и Виктория терпеливо объясняла ему, как они называются.

“Гриб”, говорила она, “сосна” или “мокрица”, и Мартин старался повторять за ней все звуки.

Она знакомит его с лесом.

Первым делом Виктория сбрасывает обувь, чувствуя, как песок проникает между пальцами и осторожно щекочет. Она снимает футболку и чувствует, как солнце бережно прогревает кожу. Несущие свежесть и прохладу волны касаются ее ног, и она бросается в воду.

Она лежит в воде так долго, что кожа сморщивается, и ей хочется, чтобы кожа стала рыхлой или отслоилась, тогда у нее сможет появиться совершенно новая, никем не тронутая кожа.

Ей слышно, как на тропинке появляется семья. Увидев ее, Мартин издает радостный возглас. Он мчится к берегу, и Виктория бросается ему навстречу, чтобы он не успел добежать до воды и замочить одежду.

– Моя Пеппи, – произносит он, обнимая ее.

– Мартин, ты же знаешь, что мы решили остаться здесь до начала занятий в школе, – вставляет папа, глядя на Викторию. – Поэтому тебе незачем душить ее в объятиях именно сегодня.

Виктория, в свою очередь, обнимает Мартина, но внезапно до нее доходит.

Как мало времени.

– Если бы мы были только вдвоем, ты и я, – шепчет она Мартину на ушко.

– Ты и я, – повторяет он.

Он нуждается в ней, и она все больше нуждается в нем. Она решает во что бы то ни стало упросить отца разрешить ей остаться здесь как можно дольше.

Виктория надевает футболку прямо на мокрый купальник и залезает в босоножки. Потом берет Мартина за руку и ведет вдоль берега. Прямо под сверкающей гладью воды она видит ползущего по дну рака.

– Помнишь, как называется это растение? – спрашивает она, чтобы отвлечь внимание Мартина на папоротник, а сама тянется за раком. Крепко обхватывает его за жесткий покров и прячет за спиной.

– Папоротник? – Мартин смотрит на нее вопросительно.

Виктория смеется, Мартин тоже.

– Папоротник, – повторяет он.

Продолжая смеяться, Виктория достает из-за спины рака и сует малышу под нос. Она видит, как его лицо перекашивается от испуга и он разражается истерическим плачем. В качестве извинения она бросает рака на землю и топчет до тех пор, пока клешни не перестают сжиматься. Потом обнимает мальчика, но тот безутешен.

Виктория чувствует, что утратила над ним контроль, просто быть с ним самой собой уже недостаточно. Требуется нечто большее, но что именно, она не знает.

Утратить контроль над ним – это все равно что утратить контроль над собой.

Впервые его доверие к ней поколебалось. Он подумал, что она хочет ему зла, что она, оказывается, из тех, кто причиняет зло.

Ей хочется находиться рядом с Мартином вечно, но она знает, что в воскресенье приедет отец и заберет ее.

Ей хочется остаться на хуторе навсегда.

Быть с Мартином. Всегда.

Она полностью поглощена им. Может сидеть и смотреть на него, когда он спит, наблюдать, как у него бегают глаза под закрытыми веками, прислушиваться к тому, как он тихонько поскуливает. Мартин показал ей, как выглядит спокойный сон, что таковой существует.

Однако неумолимо наступает суббота.

Они, как обычно, на берегу. Мартин сидит на кончике пледа у ног дремлющих родителей и рассеянно играет с двумя деревянными лошадками, купленными в магазине.

Небо все больше затягивается облаками, и послеполуденное солнце выглядывает лишь изредка.

Виктория знает, что мгновение, которого она страшится, приближается семимильными шагами. Прощание.

– Ну, нам, пожалуй, пора домой, – говорит мама, поднимая голову с руки мужа. Она встает и начинает упаковывать вещи в корзинку для пикника. Забирает у Мартина лошадок, и тот с удивлением смотрит на свои пустые ручки.

Папа встряхивает плед и сворачивает его.

В том месте, где они лежали, трава примялась и выглядит чуть темнее. Виктория представляет себе, как трава вскоре опять потянется к небу и при следующем взгляде на это место покажется, будто семьи тут никогда и не было.

– Виктория, ты не хочешь прийти сегодня к нам поужинать? – спрашивает мама. – Заодно испробовали бы новый крокет. Вы с Мартином будете в одной команде.

У нее внутри все содрогается. Больше времени, думает она. Я получу дополнительное время.

Она понимает, что тетя Эльса расстроится, если не провести последний вечер вместе с ней, но все равно не может отказаться. Просто не может.

Когда семейство удаляется в сторону тропинки, Викторию охватывает чувство спокойного предвкушения.

Полная надежд, она собирает в мешок купальные принадлежности, но не идет прямо домой, а задерживается у озера, возле бревенчатых сараев, наслаждаясь покоем и одиночеством.

Проводит руками по гладкой древесине и думает о пережитом бревнами времени, о многочисленных руках, которые их касались, обрабатывали, использовали, преодолевая любое сопротивление. Похоже, их уже больше ничто не волнует.

Ей хотелось стать как бревна, такой же безразличной ко всему.