Юлия Вознесенская - Русалка в бассейне Страница 17

– Ага! Значит, вы не догадались, кто убийца? – с торжеством в голосе воскликнула Птичка. – Впрочем, я это и сама еще не решила.

– На твоем месте я бы сделала убийцей графа Убараксина. Настоящий мерзавец!

– Разве? – удивилась Марго. – А мне казалось, он такой надежный, верный и представительный…

– Ты прочти как следует, что ты про него написала, и сама поймешь, что это за типчик. Между прочим, твою красавицу Риту Парус он обольщает явно с какой-то задней мыслью…

– Ах нет, он ее любит!.. – Она покраснела, как мак, и добавила: – По крайней мере, так у меня было задумано…

– Глупенькая! Ты только прочти внимательно, что он ей говорит! – Апраксина взяла листок и прочла: – «Моя маленькая, невинная, глупая лесная пташка! Как я люблю слушать твой щебет на закате дня!» А несколькими страницами раньше ты пишешь, что этот граф заядлый охотник. Мне кажется, что подсознательно ты ведешь его к полному разоблачению. Впрочем, не буду вмешиваться: авторская мысль – это такой таинственный лабиринт… Но не забудь дать мне знать, когда закончишь книгу!

Простившись с польщенной и немного растерянной Марго, Апраксина покинула «скворечник», заперев его за собой, занесла в за́мок ключ и оставила его на кухне, потом села в машину и поехала в Мюнхен. Но не домой, а в полицию, к инспектору Миллеру. Там она передала ему рассказ Анны о порядках в доме Махарадзе и разговор с Марго.

– А что у вас, инспектор?

– Почти ничего. Эмиграционные службы сообщили, что среди зарегистрированных эмигранток нет пропавших девушек: все на своих местах и ждут решения властей. Мы можем, конечно, попутно начать дело о найме нелегальных эмигрантов для работы «по-черному».

– Это позволит нам сдвинуть с мертвой точки «дело о русалке в бассейне»?

– Не думаю. Мы движемся пока в полной темноте.

– А если мы движемся в темноте, то откуда нам знать, не придвинулись ли мы вплотную к убийце и не стоим ли в двух шагах от него? Давайте пока воздержимся от лишних движений, инспектор!

– Вы думаете, эти два дела – убийство и незаконный наем эмигрантов могут быть как-то связаны?

– А почему бы и нет? Единственная конкретная улика, которая у нас есть, это клочок объявления из «Русской мысли», и в нем речь идет именно о работе по найму. А газета-то эмигрантская! Уже устроенные эмигранты на такую работу не польстятся, а вот те, кто готов на все, лишь бы зацепиться в Германии… Как жаль, что у нас нет возможности поговорить со слугами в доме Махарадзе, не затевая официального дела о «работе по-черному»!

– Повод у нас есть, но он вас не устраивает: я правильно вас понял, графиня?

– Да-да, именно так, – рассеянно ответила графиня. – Не хотелось бы вспугнуть тех, кто может что-нибудь знать о нашей «русалке в бассейне»…

Глава 8

В доме княгини Махарадзе наступило время перемен: вслед за Лией расчет получили кухарка Эльжбета, садовник Михаил и шофер Айно. Из всех слуг остались только сиделки. За княгиней Ниной по-прежнему ухаживала Анна, а сиделка Ева, приглашенная из специальной фирмы ухаживать в отсутствие Анны за бабушкой Ниной, перешла теперь в распоряжение княгини Кето. Сиделка являлась к ней утром, помогала принять ванну, делала массаж, одевала ее, причесывала, а затем готовила княгине завтрак. То же самое наверху делала для старой княгини Анна. Обед теперь приносили из ресторана, а легкий ужин обе сиделки готовили для своих подопечных сами. Если княгине Кето нужно было выехать из дома, за ней приезжал ее племянник Георгий. В доме стало тихо и уныло.

Сиделка Ева была особой скучной и не слишком старательной: выполнив свои обязанности, она садилась в кресло перед телевизором, доставала из сумки вязанье и в таком положении пребывала часами, набирая петли ряд за рядом и просматривая один сериал за другим. Однажды княгиня Кето на нее прикрикнула, но сиделка оказалась с большим чувством собственного достоинства: она тут же поднялась, сложила свое вязанье в сумку и объявила об уходе. Пришлось княгине извиняться.

В четверг за княгиней Кето заехал племянник и повез ее на прием к баронессе Ханнелоре фон Ляйбниц. Сиделку на этот вечер княгиня отпустила.

Наверху, в мансарде старой княгини, тоже царило уныние. Бабушка Нина и Анна сидели на балконе и наблюдали, как сгущаются тени в вечернем саду. Вдали заходящее солнце еще освещало вершины Альп, а в ложбинах между гор уже лежала глубокая и таинственная синева.

– Вот увидишь, девочка, они сегодня не придут, они уже забыли про нас. И это понятно: они внезапно все остались без работы, им надо думать о хлебе насущном, а не о старой скучающей старухе и ее молодой помощнице. У Кето всегда был скверный характер, а уж став инвалидом в молодые, сравнительно молодые годы, она разошлась вовсю и совершенно разучилась себя сдерживать. Но даже от нее я не ожидала такой глупости – в три дня разогнать всех слуг, включая кухарку! Теперь каждый раз, чтобы куда-нибудь ехать, ей надо просить об этом Георгия. Как будто у молодого человека нет своих дел! А что теперь будет с нашим садом? Уж Мишу-то надо было оставить… Может быть, ты все же расскажешь мне, что же там, внизу, произошло на самом деле?

– Ах, бабушка Нина, ну откуда же я могу знать? Меня ведь не было в это время в Германии…

– Оставь и не дури мне голову! Я догадываюсь, что ты все знаешь. Просто ты не хочешь расстраивать старуху… А я так ждала, что вот ты вернешься из Палестины, и мы снова начнем вести нормальную светскую жизнь! То есть, конечно, в высшей степени ненормальную, но такую увлекательную… Так ты думаешь, кто-нибудь из них все же придет?

– Я в этом уверена! – с преувеличенным пылом воскликнула Анна. На самом деле она ни в чем не была уверена, хотя и испекла для гостей постный пирог с клубникой. – Давайте споем что-нибудь, бабушка Нина!

– А что нам еще остается? Не плакать же, в самом деле! – И старая княгиня тихо начала петь старинную грузинскую песню «Газапхули». Анна вступила вторым голосом, тоже по-грузински: они уже давно спелись с бабушкой Ниной. А песня была любима обеими: еврейское имя Анны Авива на иврите тоже означало «весна». В апреле у Анны-Авивы был день рожденья, и бабушка Нина приготовила ей сюрприз – научила садовника Мишу, кухарку Эльжбету и шофера Айно, русского, польку и эстонца, петь эту песню по-грузински. О, это было очень трудно! Текст песни бабушка Нина написала им русскими буквами, но ведь петь надо было на четыре голоса, а когда и как проводить спевки? В те часы, когда Анна уходила за покупками, друзья не всегда могли подняться к бабушке Нине – княгиня Кето днем разъезжала в своей коляске по первому этажу дома и по дорожкам сада и могла заметить, что слуги бросили работу и куда-то дружно скрылись. И все-таки они выучили «Газапхули» и спели песню Анне под аккомпанемент гитары Эльжбеты, и это был самый главный подарок в ее день рожденья. Теперь она пела с бабушкой Ниной нежную протяжную песню и еле сдерживала слезы…

Но не успели они допеть до конца первый куплет, как под балконом зазвучала гитара и к их голосам, пристраиваясь в лад, присоединились еще три голоса – два мужских и один женский.

– Пришли! – сказала Анна, но княгиня Нина, закрыв глаза, продолжала вести песню.

Закончив пение, все, не сговариваясь, захлопали друг другу. Гости поднялись наверх.

– Айно одолжил машину у своего друга и привез нас! – объяснила Эльжбета их дружное появление. – Мы боялись, что княгиня Кето осталась сегодня дома, но внизу во всех окнах темно.

– Она уехала к баронессе фон Ляйбниц, ее Георгий отвез, – пояснила княгиня Нина.

– Ну, как же вы теперь живете, бедняжки мои?

– Плохо, – сказала Анна. – Нас даже кормить некому, еду приносят из ресторана. Бр-р-р, эта жирная немецкая кухня! Хорошо еще, что сейчас пост, и я настояла, чтобы нам с бабушкой Ниной заказывали только рыбу и овощи.

– А кто вам испечет пирожок? – пригорюнилась Эльжбета.

– Такой, какой умеешь печь ты, – никто! – сказала Анна. – Я тут что-то настряпала, но предвижу всеобщее разочарование.

– Проверим! Но вообще-то сегодня-то я, конечно, принесла пирожки с собой. Меня взяли на несколько дней на старое место в ресторан, ночной посудомойкой, и там прошлой ночью я их испекла.

Несмотря на то, что этот их вечер мог оказаться последним, прощальным, настроение у всех было приподнятое, все наперебой шутили, подсмеивались друг над дружкой и всячески показывали друг другу, как им весело. Даже обычно молчаливый Айно вдруг разошелся и стал рассказывать эстонские анекдоты в переводе на свой ломаный русский – на язык межнационального общения, как шутил Миша. Уж какие там были эти анекдоты в оригинале, неизвестно, но в переводе они звучали нелепо и никакой соли не содержали, но все смеялись до упаду над самой манерой рассказчика – невозмутимой, торжественной и многозначительной.

Сели за стол. Миша принес в подарок бабушке Нине бутылку грузинского вина «Цинандали».