Анна Малышева - Дом у последнего фонаря Страница 17

Она бросилась к двери, распахнула ее, прислушиваясь, не звучат ли еще внизу шаги Лизы. Но на лестнице было тихо. Здешние богемные обитатели, обыкновенно ложившиеся далеко заполночь, как раз видели самые сладкие сны.

«Пророчество этой рыжей девочки сбывается, – подумала Александра, тщетно вглядываясь в темноту. – Я уже начала жалеть о том, что прогнала ее!»

Глава 5

Серый ледяной рассвет застал женщину за работой. Она слой за слоем снимала корку лака с пейзажа, взятого на реставрацию, бросая в коробку грязные комки ваты, пахнущие растворителем. Действовала бездумно, механически – как ремесленник, выполняющий одну и ту же работу в тысячный раз. Мысли Александры были далеко.

Угрызений совести, одолевавших ее поначалу, художница больше не ощущала, их удалось прогнать путем самоубеждения. Но осталась тревога – сверлящая, уничтожающая сон и покой. «Чем, собственно, я виновата перед Лизой и ее драгоценным папашей? – спрашивала себя Александра. – Да ничем. Подвеску верну. Но отдам только прямо в руки хозяину. И не буду его упрекать, что он напрасно меня вызвал среди ночи. Даже к лучшему, что я не удостоилась свидания с мужчиной, способным свернуть голову вороне! Но один вопрос я все же задам. Покажу молитвенник, предъявлю вырезанный фрагмент и спрошу, какому богу принесены такие жертвы? Не этому ли двуликому Бафомету?»

Александра и представить себе не могла, насколько ее выбьет из колеи рассказ Лизы о повторном визите на дачу. «Девочка слишком впечатлительна. Она многое придумала и сама себя напугала до смерти. Какой-то взгляд – откуда, чей? Мужчина, который вышел (или померещилось, что вышел) из дома, не то ушел, не то спрятался поблизости… Она сама не уверена, что это было реальностью. Может, Лиза в самом деле слегка не в себе? Это навязчивое выдирание волос… То, что она до таких лет позволяет матери себя бить… Какое-то застарелое самоистязание, которого никто из родителей, к сожалению, не остановил. А может, и заметить не соизволили. Слишком заняты собой, не иначе! Об этом я тоже скажу Лыгину. Обязательно скажу. Пусть вспомнит, что у него есть дочь, которой он, думается, очень нужен!»

Когда окончательно рассвело, художница заставила себя оторваться от мольберта, на котором была установлена картина. Пальцы окоченели и перестали сгибаться, голова слегка кружилась. Хотя помещение было очень большим и по нему вовсю гуляли сквозняки, Александра все же нанюхалась паров растворителя. Прибравшись, она умылась ледяной водой, почистила зубы и включила электрический чайник. Кошка пронзительным мяуканьем напомнила, что наступило время завтрака. Женщина угостила ее сырой сосиской.

Народу на улице становилось все больше, уже весь тротуар занимали тесно припаркованные вдоль стен зданий машины. Остановившись у окна с сигаретой, Александра наблюдала за привычной глазу утренней суетой проснувшегося центра. Она знала почти все машины, помнила их хозяев. «Вот на этой черной приехал лысый, который даже летом в жару ходит в костюме-тройке. А на той, красной, – женщина с очень злым лицом, у нее всегда такой вид, будто ей на ногу наступили. Старый седан привез двух детишек в садик за углом. В синей «девятке» хозяина всегда ждет такса. А это что за красота?»

Машину, вдруг обратившую на себя внимание, Александра видела в переулке впервые. «Я бы запомнила ее, – думала женщина, любуясь, как спортивная иномарка перламутрового цвета, отливающего розово-серо-голубыми тонами, медленно проезжает по переулку, отыскивая местечко, где встать. – Машина явно дамская. Бывают же у людей дорогие игрушки… Я бы тоже купила себе такую. Если бы умела водить. И если бы у меня были деньги!»

Машина свернула за угол, но спустя полминуты вернулась и поползла обратно. Внезапно водитель принял отчаянное решение и въехал в подворотню дома напротив, перекрыв ее почти полностью. Снаружи остался торчать только бампер. Александра обратила внимание на включенные «аварийные» огни и усмехнулась, поняв, что таким примитивным способом хозяйка машины рассчитывала уклониться от ответственности за подобную парковку. «Она с ума сошла, через минуту-другую кто-нибудь поедет со двора!» – Александра наблюдала за машиной с возрастающим интересом.

Ее догадка относительно пола владельца иномарки тут же подтвердилась – из подворотни торопливо вышла женщина в кожаном плаще с меховым воротником. Оглядевшись, она направилась к подъезду дома, где располагались мастерские. Александра шире открыла окно и отчетливо расслышала, как завизжала на ржавых пружинах и хлопнула входная дверь.

«К Рустаму, – решила художница, закрывая окно. – Или к Стасу? Вряд ли, он крутит романы исключительно с натурщицами, а эта дама на натурщицу не похожа. У нее такой вид, будто она идет кого-то бить!»

Женщина налила в кружку дымящийся кипяток, утопила в нем пакетик с чаем и, закутавшись в плед, устроилась завтракать на тахте, усевшись на нее с ногами, чтобы согреться. «Может, через часик удастся уснуть. Опять весь режим сбился. Хотя не было у меня никакого режима. И кому он нужен? Кроме кошки, близких никого. А Цици обожает, когда я с ней полуночничаю…»

Кошка, уминавшая лапками местечко на краю тахты, готовясь улечься и завести песенку, вдруг выгнула спину мостиком, надулась и упруго соскочила на пол. Она повернулась к двери и, горбясь, высоко подняла напряженный хвост. Александра перестала жевать бутерброд. Такое поведение Цирцеи свидетельствовало об одном: кто-то миновал нежилой четвертый этаж и взялся за перила железной лестницы, ведущей в мансарду.

Теперь она и сама слышала шаги. Спустя мгновение в дверь постучали – настойчиво, громко, чем-то железным, будто бородкой ключа.

Александра не двинулась с места. Она не сомневалась в том, что за дверью стоит владелица красивой машины. Незнакомая женщина, которой если что и можно было вменить в вину, то лишь неправильную парковку. Может быть, заказчица, пришла по чьей-то рекомендации. Или дама просто ошиблась этажом. На дворе стояло утро, на улице полно народу. Художница не боялась открывать незнакомым людям. Ее богемный образ жизни исключал какой-либо порядок визитов. Но…

Открывать ей очень не хотелось. «Не надо двигаться, и тогда она уйдет. – Трусливая мысль скользнула по краю сознания, изумив Александру. – А чего я боюсь? Неважно. Пусть она лучше уйдет. Я просто посижу минутку тихо!»

Но гостья продолжала стучать, требовательно, нетерпеливо. Затем раздался ее голос:

– Откройте, я знаю, что вы дома! Откройте немедленно, или я вызову полицию!

Последнее обещание разом успокоило Александру. «Это ошибка!» – поняла она и, спрыгнув с тахты, пошла открывать. Цирцея бежала рядом, толкаясь лбом в ноги хозяйки и утробно урча, как всегда в минуту возбуждения.

В замке щелкнул ключ, Александра потянула на себя тяжелую дверь, одновременно спрашивая:

– Вы к кому?

– Да к вам же! – выдохнула женщина, стоявшая на площадке, занеся руку для очередной серии ударов по двери.

В следующий миг Александра поняла, как жестоко она ошибалась, полагая, что гостья стучит ключом. В руке у блондинки, одетой в дорогой плащ с норковым воротником, был нож.

«Ну почему я ей открыла?!» Задав себе этот бесполезный вопрос, Александра замерла, не сводя взгляда с лезвия. Впрочем, оно было повернуто от нее. Стучала блондинка черенком. Но сам нож художнице очень не нравился. Массивный, агрессивно выгнутой формы, с тяжелой литой ручкой – такая вещь не попадается под руку случайно. Ее покупают осознанно и носят при себе не без умысла.

Блондинка же, казалось, вовсе не думала об оружии, которое сжимала в кулаке. Вытянув шею, она пыталась что-то рассмотреть за спиной Александры. Не удовлетворившись результатом, женщина воскликнула:

– Дайте войти!

– А вы точно ко мне? – пробормотала Александра, сторонясь и пропуская гостью в мастерскую. Она сочла за благо не спорить с опасно настроенной особой.

Блондинка молниеносно обежала все углы, заглянула за сломанную ширму, отгораживавшую унитаз и раковину, и остановилась посреди комнаты с озлобленно недоуменным видом. Александра не спешила прикрывать дверь. Ей хотелось оставить себе возможность для отступления.

Цирцея давно убежала на улицу.

– Где Лиза? – отрывисто вымолвила блондинка, продолжая простреливать взглядом мастерскую. Нож она, правда, сложила и опустила в карман плаща. Александра отметила движения ее рук – нервные, усталые, нескладные. У нее создалось впечатление, что женщина едва держится на ногах. Когда прозвучало имя девушки, художница выдохнула:

– Так вы ее мама? Вы мать Лизы?

– Она здесь была? – Гостья будто не слышала вопроса.

– Была и ушла. – Александра все-таки закрыла дверь. Драгоценное и весьма условное тепло, с таким трудом поддерживаемое с помощью двух электрических батарей, катастрофически утекало на холодную лестницу.

Блондинка приложила пальцы к вискам, будто пережидая приступ головной боли. Морщась, она озиралась, в который раз фиксируя взглядом ветхую разномастную мебель, груды хлама, коробки, стопы старых эскизов, холсты и сломанные подрамники. Наконец, будто подведя итог, передернула плечами: