Энн Перри - Туман над Парагон-уок Страница 17

— Как величественно! И, пожалуйста, Шарлотта, следи за тем, что говоришь. Я так нервничаю по этому поводу; ты заставляешь меня смеяться, даже когда я совсем не хочу этого. Я делаю все возможное, чтобы не думать об этой бедной девочке. Я заполняю голову любыми другими мыслями, даже глупыми, только для того, чтобы отвлечься.

Шарлотта обняла ее.

— Я знаю. Знаю, что ты не бессердечна. Мы все смеемся иногда, когда в действительности хотим плакать. Скажи мне, я выгляжу смешно в этой шляпе?

Эмили протянула обе руки к шляпке и слегка изменила угол наклона. Сама она уже была в мрачнейшем черном.

— Нет, нет, ты выглядишь очень хорошо, Джессамин вся изведется от зависти. Потому что после церемонии все будут смотреть на тебя и спрашивать, кто ты такая. Потяни вуаль немножко вниз; они вынуждены будут подойти поближе, чтобы рассмотреть твое лицо… Вот так! Великолепно. И не поправляй ее без конца!

Процессия наводила ужас своим сплошным мертвенно-черным цветом. Черные лошади тянули черный катафалк, кучер был обмотан черной креповой лентой, лошади с черными плюмажами на голове. Близкие родственники ехали непосредственно позади катафалка в другом черном экипаже, покачивающемся из стороны в сторону. Затем следовали остальные присутствующие. Процессия выглядела очень величественной.

Шарлотта сидела рядом с Эмили, Джорджем и тетушкой Веспасией и размышляла, почему люди, которые исповедуют воскрешение, должны устраивать такую мелодраму из смерти. Все действо напоминало плохой театр. Над этим вопросом она часто раздумывала, но никогда рядом не оказывалось человека, которому можно было бы задать этот вопрос. Шарлотта надеялась, что однажды встретит епископа, хотя сейчас на это оставалось все меньше надежд. Как-то раз она задала этот вопрос своему папе — и получила очень резкую отповедь, которая заставила ее надолго замолчать; но при этом она не содержала настоящего ответа, которого папа, очевидно, не знал либо же считал любую дискуссию на данную тему вульгарной и неприличной.

Наконец процессия прибыла на место. Шарлотта вышла из экипажа, опираясь на поданную Джорджем руку, и грациозно спустилась на землю, не дотрагиваясь до шляпы, чтобы случайно не изменить угол ее наклона. Затем попарно — она с тетей Веспасией, за ними Эмили с Джорджем — они прошли через ворота церковного двора по дорожке к дверям. Внутри орган играл траурный марш — более бравурно, чем требовалось, и с такими неожиданными ошибками в исполнении, что даже Шарлотта заморгала, услышав их. Интересно, играл ли органист при этой церкви постоянно или был нанят энтузиаст-любитель, который даже не знал, по какому поводу играет?

Сама служба была очень скучной, зато короткой. Возможно, викарий не хотел упоминать причину смерти — слишком земные подробности для этого неземного мирка. Смерть не могла иметь ничего общего с этим местом, с цветными витражами на окнах, с органной музыкой и с всхлипываниями в кружевные платочки. Смерть сопровождалась болью, болезнью и ужасом перед долгим неизвестным последним шагом. Для Фанни в ее смерти не было ничего достойного, и ничего не оставалось после нее. Не то чтобы Шарлотта не верила в бога или в воскрешение; просто для нее это была попытка оправдать безобразную действительность ритуалом, который она ненавидела. Все это отрепетированное дорогое отпевание проводилось для очистки совести живущих, дабы они чувствовали, что заплатили богу необходимую дань и теперь могут спокойно забыть Фанни и продолжать развлекаться. Церемония совсем не относилась к несчастной девушке, и не имело значения, заботились ли все эти люди о ней раньше или нет.

Затем все пошли на кладбище. Воздух был горячим и тяжелым, как будто бы им уже дышали, и ощущалась какая-то затхлость. От того, что уже несколько недель не было дождя, почва стала сухой, и могильщики вынуждены были разбивать ее на куски мотыгами. Единственное влажное место находилось под тисовыми деревьями. Вода пропитывала здесь землю очень глубоко, и запах стоял застарелый и кислый, как будто корни деревьев питались влагой из человеческих трупов.

— Нелепая вещь похороны, — прошептала тетя Веспасия рядом с ней. — Больше всего подходят для утверждения себя в обществе; хуже, чем на бегах в Эскоте. Каждый может увидеть, кто пришел сюда, потому что по-настоящему горюет, а кто — для того, чтобы показать себя. Некоторые женщины выглядят очень хорошо в черном и знают это, — и ты можешь увидеть их на всех модных похоронах. Не имеет значения, знали ли они покойного или нет. Мария Клеркенуэлл всегда поступала так. Своего первого мужа она встретила на похоронах его кузена. Он был главным скорбящим, потому что унаследовал титул. Мария никогда не слышала о покойном, до тех пор пока не прочла о нем на странице местной газеты, и решила пойти на похороны.

Втайне Шарлотта с интересом наблюдала за процессом похорон. Возможно, что и Эмили делала то же самое.

Она смотрела на другую сторону могилы, мимо могильщиков с красными, блестящими от пота лицами, на Джессамин Нэш, которая стояла в дальнем конце участка, стройная и бледная. Находящийся рядом с ней мужчина был не очень красив, но было что-то привлекательное в его лице — что-то вроде готовности улыбнуться.

— Это ее муж? — спросила Шарлотта мягко.

Веспасия проследила за ее взглядом.

— Диггори, — согласилась она. — Немного худоват, но он всегда был лучшим из Нэшей. Впрочем, это не то чтобы сильно его украшает.

Судя по тому, что Шарлотта слышала об Афтоне, и исходя из того, что она заметила в Фулберте, Веспасия, видимо, была права.

Шарлотта продолжала наблюдать за обществом, надеясь, что под ее вуалью это будет незаметно. Действительно, вуаль была очень практичным удобством. Шарлотта никогда не носила ее раньше, но запомнит это на будущее.

Диггори и Джессамин стояли несколько поодаль друг от друга. Муж не делал ничего, чтобы дотронуться до нее или поддержать ее. Его внимание скорее было обращено на жену Афтона, Фебу, которая выглядела совершенно ужасно. Ее волосы, казалось, сбились на одну сторону, а шляпа — на другую, и хотя несколько раз она предпринимала слабые попытки исправить положение, оно становилось только хуже. Как и все здесь, она была в черном, но на ней этот цвет казался серовато-пыльным, как сажа, не то что блестящее «вороново крыло» платья Джессамин. Афтон стоял рядом с женой, ожидая дальнейших указаний. Его лицо ничего не выражало. Что бы он ни чувствовал, демонстрировать свои переживания здесь было ниже его достоинства.

Викарий поднял руку, требуя внимания. Шепот прекратился. Служитель церкви пропел знакомые слова. Шарлотта удивилась, почему их всегда нужно петь — ведь так они всегда звучали неискренне по сравнению с тем, если бы их произносили нормальным голосом. Она никогда не слышала, чтобы люди с живыми эмоциями говорили в такой манере. Такие люди придают значение именно содержанию, а не форме, и их не тронут страдания, поданные в такой манере. И уж тем более нельзя повлиять на бога модной одеждой или сногсшибательной прической.

Шарлотта смотрела сквозь вуаль на собравшихся и размышляла, есть ли здесь еще кто-то, кто думал бы так же, как она. Или они вообще ни о чем таком не задумываются? Джессамин опустила голову; она была стройной, бледной и красивой, как лилия; немного строгой, но соответствующей обстоятельствам. Феба рыдала. Селена Монтегю была также бледной, хотя, если судить по цвету ее губ, она все же не пренебрегла косметикой; ее глаза блестели как в лихорадке. Она стояла рядом с исключительно элегантным мужчиной, которого Шарлотта видела впервые. Он был высоким и стройным, в нем чувствовалась гибкость сродни женской грациозности, какую можно заметить у многих талантливых людей. Голова его была непокрыта, как и у всех присутствующих мужчин; его черные волосы были густыми и мягкими. Когда он повернулся, Шарлотта увидела, как хорошо лежат они у него на затылке. Ей не нужно было спрашивать Веспасию, кто это был. У нее слегка покалывало в ушах от возбуждения; она знала, что это прекрасный француз, за которого боролись Селена и Джессамин. Шарлотта не могла сказать, кто из них выигрывает в данный момент, но стоял он рядом с Селеной. Или, может быть, она стояла рядом с ним? Впрочем, в центре всеобщего внимания оставалась Джессамин. По крайней мере, половина голов прихожан были повернуты к ней. Француз был одним из немногих, кто наблюдал за тем, как неуклюже опускали гроб в открытую могилу. Два мужика с лопатами уважительно стояли немного позади. Они уже привыкли к этому ритуалу и вели себя заученно, подобающим образом.

Пожалуй, единственным, кто по-настоящему горевал, был мужчина, находящийся на той же стороне могилы, что и Шарлотта с Веспасией. Она заметила сначала его опущенные плечи, которые напряглись, словно все его мускулы сжались, подобно пружине. Не задумываясь, Шарлотта продвинулась немного вперед, чтобы рассмотреть его лицо в тот момент, когда он повернется, чтобы бросить горсть земли в могилу.