Татьяна Ефремова - Смертельная верность Страница 17

— То есть, в садик все же пойдешь?

— Придется, если будет собака.

— Это называется шантаж, — сообщила я отпрыску, но он только пожал плечами. — Давай, вечером обсудим?

Он кивнул важно и ушел чистить зубы. Временную передышку я себе обеспечила. За день можно будет обдумать еще разок все доводы против появления в нашем доме собаки. Заодно и Лариску отругать за то, что ведет подрывную деятельность.

Лариска нарисовалась сама. Как только я вернулась из садика, зазвонил телефон. Голос в трубке не обещал ничего хорошего. Ларка рыдала.

— Что случилось? — попыталась я пробиться сквозь ее всхлипы и завывания. — С Лизой что-то?

— Да нет, не с Лизой. Со мной. Она мои сапоги осенние съела.

— Как съела?

Воображение рисовало картины одну чудовищней другой. Маленькая Лиза, впихивающая в себя, как удав, высокие сапоги на каблуках-шпильках.

— Лара, что значит «съела»? Целиком? Твою Лизу надо врачу показать срочно. Что ты молчишь-то?

— А мне не в чем ее к врачу тащить, — вдруг мрачно сообщила Лариска. — Я теперь по ее милости босиком осталась. А на дворе, между прочим, осень. Холодно.

— Ну, у тебя ведь еще ботинки есть, — напомнила я. — Можно какое-то время в них…

— Ботинок тоже нет. Ботинки это животное еще раньше сгрызло.

— А как она добралась-то до них? Тебе же Света велела обувь убрать пока с глаз долой.

— Я убирала. А она научилась шкаф открывать. Овчарки — они ведь очень умные. Сначала ботинки сгрызла. Я ее наругала, думала, она все поняла. Думала, не будет больше. А она ничего не поняла. И съела. Какая-то она неправильная овчарка, глупая совсем.

— Она просто маленькая еще, — заступилась я ни с того ни с сего за совершенно чужую мне собаченцию. — Вырастет, поумнеет.

— Поумнеет, — согласилась Ларка уныло. — Слушай, Наташ, пока она не поумнела, займи мне денег на сапоги. А то зарплата у меня только через две недели, а к тому времени и снег может выпасть.

Договорились, что я заскочу к Ларке с деньгами по дороге к Димычу. От совместного похода по обувным магазинам пришлось решительно отказаться. Очень уж хотелось увязаться на встречу с Татьяной Ковалевой. Единственным человеком, который мог рассказать про Юрия Кузнецова что-то хорошее.

Жила Таня в одном из новых районов. Дома здесь росли быстро, а вот деревья за ними не успевали. Поэтому выглядел район новостроек слегка ущербно, не смотря на причудливой конфигурации дома, автомобильные парковки, с которыми вечные проблемы в старых «хрущевских» районах, и разноцветные детские площадки в каждом дворе. Все-таки, отсутствие зелени угнетает человека особенно сильно. Как бы ни пытались мы оторваться от матушки-природы, никогда нам это окончательно не удастся. Проще пережить отсутствие парковок, чем наблюдать ежедневно из окна пару чахлых прутиков, вкопанных весной на показательном субботнике под объективами новостийных телекамер.

Да еще почему-то ветер гулял в новостройках особенно свободно, рвал из рук зонты и сумки, лез в душу.

Димыч выслушал эти мои рассуждения и заявил, что я просто завидую владельцам квартир в новостройках, поэтому и наговариваю всякого. А деревья обязательно вырастут. И вот эти самые чахлые прутики будут загораживать свет для жителей первых трех этажей. И жители эти будут писать гневные письма, требуя деревья срубить.

— А ты говоришь, тяга к природе, — сказал он, придерживая для меня подъездную дверь. — Лучше бы лампочку вкрутили, а то не видно ни черта в этом их элитном доме.

Про элитный дом — это он, конечно, погорячился. Никакой он не элитный. Просто дом, построенный пару лет назад. С просторными квартирами и индивидуальной планировкой в них. Похоже, я, и правда, завидую немного местным жильцам.

Дверь нам открыл долговязый подросток в джинсах и длинной белой майке навыпуск. Димыч показал удостоверение, которого в темноте прихожей все равно не было видно, и сказал:

— Нам бы Татьяну Ковалеву.

— Это я, — сказал подросток неожиданно мягким девичьим голосом. — Проходите.

В комнате, куда мы прошли, ошалевшие от внешнего вида гражданки Ковалевой, было очень уютно, и главное, светло. А то я уже подумала, что экономить на освещении считается у владельцев новых квартир хорошим тоном. Но это во мне снова зависть зашевелилась, не иначе.

При дневном свете Таня Ковалева оказалась вполне миловидной девушкой лет двадцати пяти. Фигурой она сильно смахивала на подростка, но не было в ней подростковой разболтанности и нескоординированности движений. И лишнего жира не было, это я с тоской отметила в первую очередь. Она оперлась рукой о кресло, потянувшись за телевизионным пультом, и стало видно, как под кожей тонкой руки перекатываются вполне ощутимые мышцы.

— Таня, а вы спортом серьезно не занимались? — поинтересовался Димыч, оценив свободную одежду, мускулы и короткую стрижку на светлых волосах.

— Занималась, — кивнула она. — А что?

— Стрельбой?

— Нет, легкой атлетикой.

— Сейчас тоже занимаетесь?

— Приходится, — улыбнулась Таня. — Жизнь заставляет. Я ведь инструктором по фитнесу работаю. Хочешь не хочешь, а будешь в форме.

— Инструктором? — Димыч удивленно поднял брови. — А нам говорили, что вы хендлер.

— Ну да. И хендлер тоже. Но это ведь только на выставках. Временная работа. Платят хорошо, но ведь выставки не каждый день бывают. Вот и взялась группу вести. Мне деньги нужны, у меня квартира в ипотеку куплена.

Ковалева обвела взглядом стены и вздохнула. Непросто ей, видно, досталось это элитное гнездышко. Она тряхнула светлой челкой и добавила:

— А хендлеру, кстати, хорошая физическая форма гораздо нужнее, чем инструктору. На занятиях и пофилонить можно, а на выставках приходится выкладываться по полной.

— А зачем вообще нужен хендлер? Это ведь «демонстратор собак», правильно? Почему хозяева сами своих собак не демонстрируют?

— По разному бывает, — улыбнулась Таня. — Кто-то и сам свою собаку выставляет. Новички особенно. Или жадины. Те, кто считает, что платить чужому человеку за то, что он с собакой в ринге побегает — глупые траты. А если хозяева на результат нацелены, тогда на хендлерах не экономят. Я же говорила, чтобы собаку выставлять, надо в хорошей физической форме быть. В ринге знаете, сколько бегать приходится. И темп держать, чтобы собаку в движении показать как следует. Особенно, если породы служебные. С немцами теми же так иногда набегаешься — ног не чувствуешь. А еще собачку надо уметь правильно поставить.

— Это что значит?

— В стойку поставить. Эксперты на выставках смотрят собаку в движении и в классической стойке. Собак с идеальной внешностью, как и людей, не бывает. Все зависит от того, как себя подашь. Ну, собаку, то есть. Если ее грамотно поставить, можно почти любые недостатки спрятать. Надо просто знать, как. У хендлеров свои приемы.

— Погодите, это что же получается? — Димыч выглядел озадаченным. — Одна и та же собака может победить или проиграть, смотря кто ее в стойку ставит?

— Примерно так, — кивнула Таня. — Экспертные оценки — вещь субъективная. Понравится собака судье, оценки будут высокие. Опытные хендлеры учитывают даже, на что тот или иной эксперт внимание обращает.

— А не проще эксперта подкупить, например?

— Нет, что вы! Эксперты с именем на это не пойдут никогда. Собачий мир тесен, все слухи моментально расходятся. Эксперт с подмоченной репутацией работать уже не сможет, его не пригласит никто.

— А собак Кузнецова тоже вы выставляли?

Никак не могу привыкнуть, что Димыч так резко меняет темы в разговоре. Только что выставочными подробностями интересовался, и вдруг про убитого Юру спрашивает. Татьяну такой переход ничуть не смутил.

— Да нет. Юрка своих собак сам выставлял обычно. Я помогала только иногда, если у него несколько щенков было одновременно. Но так редко бывало. Юрка и сам хорошим хендлером был, куражливым. Умел товар лицом показать.

— Товар?

— Ну да, он ведь собак себе не оставлял. Брал щенков алиментных или покупал. Подращивал, на выставках светил. Иногда даже «Юного чемпиона» успевал закрыть. А потом продавал подороже. Специалисты ведь на выставках себе собак ищут, а не по объявлениям на столбах.

— Тань, я вот одну вещь понять никак не могу, — сказал вдруг Димыч задушевным голосом. — Вот про Кузнецова все говорят, что собак он любил. Даже те, кто на него обижен за что-то или просто недолюбливал при жизни. Ругать могут за что угодно, но что собак он любил, признают все. Как же так получается, что один и тот же человек любит собак больше всего на свете, но при этом рассматривает их только как товар. Выращивает на продажу. Не стыкуется у меня это. Может, объясните, как это могло быть? Вы же с ним, говорят, близко общались.

Таня вертела в руках бесполезный телевизионный пульт и смотрела мимо нас, куда-то в угол комнаты. Ответила не сразу и нехотя, словно подбирала каждое слово.