Анна Данилова - Девушка, не умеющая ненавидеть Страница 17

– Да при чем здесь ваш Ванеев?! – искренне возмутился Дмитрий, подбирая визитки и вкладывая их в безвольную руку жены художника. – Я выражу общее мнение, если скажу, что вот нам-то как раз с Григорием Яковлевичем глубоко безразличны ваши отношения с мужем и тем более его успехи. Нас удивляет ваше полное равнодушие к вашим детям. Вот, к примеру, я только что услышал, что ваша дочь, которую вы в свое время даже не могли как следует опознать, вернулась. Возможно, я повторюсь, но меня потряс тот факт, что вы не выразили желания встретиться с ней! Я понимаю, между вами произошел конфликт тогда, девять лет тому назад, иначе девочка бы не ушла из дому…

– Конфликт! – ухмыльнулась, раздувая ноздри, Людмила Васильевна. – Да что вы вообще можете знать о моей дочери! Она стала гулять чуть ли не с тринадцати лет! И вы думаете, это я в этом виновата? Или я ее плохо воспитала? Я воспитывала их одинаково – и Нину, и Тамару. Но Нина выросла настоящим дьяволом, а Тамара, слава богу, тихой и кроткой девочкой. В нашей семье никогда не увлекались ни наркотиками, ни алкоголем, и мужиков я в дом не водила, из дома на работу и обратно. Все. В доме всегда было чисто, еда на плите – первое, второе и компот, я девочек хорошо одевала, они ни в чем не нуждались, и это при том, что я поднимала их сама. На трех работах работала, чтобы они ни в чем не нуждались. И вдруг я узнаю, что моя дочка, эта пигалица с тонкими, как у паучка, ножками, беременна! И узнала это случайно… Услышала ее телефонный разговор с парнем, который ей этого ребеночка и заделал. Хорошо, у меня знакомая гинеколог, она ей быстро аборт сделала, какую-то таблетку дала… Я прямо перекрестилась! Ей бы тогда еще трубы перевязать! Словом, из молодых да ранних у меня дочка Нина, понимаете?

– Все равно она ваша дочь! – не сдавался Дмитрий.

Я смотрел на него и понимал, что все эти душещипательные разговоры ведутся им не просто так. Я достаточно хорошо знал Диму, чтобы предположить, что он не станет попусту тратить время, да еще на такую особу, как Людмила Васильевна. Уверен, что его в тот момент мало интересовало и прошлое семьи Осиповых. Однако он продолжал развивать тему равнодушного отношения матери к своим дочерям, пока вдруг не замолк, закашлялся.

– Послушайте, в этом доме найдется глоток воды? – обратился он к хозяйке. – Я понимаю, конечно, что мы своим визитом отняли у вас время…

– Сейчас, сейчас принесу! – засуетилась Людмила Васильевна и бросилась на кухню.

Дима же мой, воспользовавшись ее отсутствием, прикрепил микрофон, маленькую черную точку, к изнанке занавески.

– Вам какую – кипяченую или?.. – донеслось из кухни.

– Лучше, конечно, кипяченую, – ответил Дима и прицепил еще один «жучок» к шелковому плафону абажура. И, обращаясь уже ко мне, шепотом пояснил: – Она все равно живой человек, понимаешь? А значит, последует реакция. Мужу своему она вряд ли расскажет о нашем визите, думаю, она вообще старается оградить его от своих семейных проблем и уж тем более никогда не расскажет о том, что его дочь была в тюрьме. Значит, позвонит какому-нибудь близкому человеку, подруге, к примеру.

Она вернулась с бокалом, протянула Дмитрию.

– Ну, что, так и не расскажете, что случилось с Тамарой? – спросила она уже совершенно другим, просящим тоном.

9. Маша. Январь 2015 г.

– Слушай, а тебе самому не противно?

Я всегда говорила ему все в лицо. Пожалуй, он был для меня самым близким человеком, перед которым мне никогда не было стыдно. Мне всегда казалось, что он видит меня насквозь, со всеми моими кровеносными сосудами, почками, печенью и сердцем. Что он видит даже все мои пломбы и имплантаты.

– Все, дорогая, что связано с тобой, никогда не будет мне противно, ты же знаешь.

Я завернулась в простыню и подошла к окну. Шел снег, крупный, падал медленно. Удивительно, как снежинки достигали земли, они могли бы летать в воздухе вечно, то поднимаясь, то опускаясь. В отличие от меня. Я-то всегда падала. Все ниже и ниже.

– Ты мне лучше скажи, когда все это закончится? – услышала я.

– Никогда. Дай сигарету.

– Ты же в нормальной жизни не куришь.

– Это в нормальной. А здесь разве нормальная?

Я обвела взглядом комнату. Квартира была новая, но мебели в ней еще не было, хотя я настоятельно советовала Вику съездить в «Икеа» и выбрать хотя бы кровать да стол со стульями. Сколько можно уже жить на полу?

На полу лежал новый матрац с бельем изумрудного цвета. Здесь же, на ковре, стояли грязная посуда после нашего ужина, переполненная пепельница, увенчанная еще влажным использованным презервативом. Самым ярким пятном в комнате была гора апельсиновых шкурок на синих, сваленных в кучу белья, джинсах Виктора.

– Тебе еще не надоело гоняться за ним? Послушай, мы столько раз уже говорили с тобой о тебе, о том, что так нельзя. Что ты себя просто убиваешь…

– Слушай, заткнись, а? Хватит.

Я обернулась и увидела, что он и не собирается вставать. Его тело, длинное, мускулистое и очень сильное, еще не насытилось моим.

– Иди сюда.

– Я не хочу, я не могу больше. Я устала. И голова болит. Вставай, одевайся, надо ехать. Я же сказала, что поехала к подруге. Спрашивается, что я у нее так долго делала? И вообще… Приберись здесь.

– Ты – баба, вот и приберись.

– Скажи, куда он уехал? Ты же знаешь.

– Ладно. Так и быть, скажу. Он вместе со своим адвокатом купил билет до Оренбурга.

Вика я знала всю свою жизнь. Как несправедливо устроен мир, часто думала я, глядя на него. Впалые щеки, высокие скулы, серые глаза, и весь такой длинный, сделанный словно из упругого железа, Виктор или Вик, как я звала его, был наделен той особенной мужественной красотой, которая так нравится женщинам. Однако во мне он никогда не вызывал никаких чувств, кроме желания найти в его крепких объятьях убежище, спасение. Физическая любовь с ним, которой я скупо одаривала его в трудные моменты моей жизни, откровенно расплачиваясь с ним за его заботу и услуги, была для меня испытанием. И самое отвратительное, что Вик это знал.

Профессиональный военный, за плечами которого были Чечня, плен, госпиталь, служба в органах, а потом работа совершенно в другой сфере, куда жизнь определила его после глубоких разочарований и обид, Вик только на меня, как мне казалось, мог смотреть с той прежней нежностью, которая была в нем заложена с рождения. Для других же он был настоящим дьяволом, человеком без сердца, однако наделенным талантом решать чужие проблемы.

О своей болезненной любви к Грише я рассказала ему несколько лет тому назад, поделилась с ним, потому что больше раскрыть свою душу было некому. Мы тогда с ним много выпили, и он, я думаю, никогда не пьянея, сказал мне в лоб всю правду о мужчинах. «Ни один мужик, какой бы хороший он ни был, не стоит женских слез». Фраза, растиражированная женщинами, которым не повезло.

– То же мне, открыл Америку, – рыдала на его плече, орошая рубашку своими слезами. – Что мне делать? Как его достать?

– Да никак ты его не достанешь. Если он до сих пор не обратил на тебя внимания, то и потом не обратит.

Это звучало как приговор.

Я во всех подробностях рассказывала ему о семейной жизни Гриши, о его дуре жене Лиде, которая не любила его и не ценила. О том, как я завидую ей, дышащей с ним одним воздухом, спящей рядом с ним на кровати. Понимала ли я, что своими рассказами причиняю ему боль? Нет, не понимала. В отношениях с Виком я всегда думала лишь о себе. Словно мстила ему, мужчине, за того, кто не видел меня, не желал.

…Полетел в Оренбург. Как же все это было предсказуемо.

– А она где?

– В Москве. Но адрес неизвестен. Я поднял всех своих людей – она как в воду канула.

– Вик, пожалуйста, найди ее. Они не должны встретиться, не должны. Да и выйти она тоже не должна была. Ты же мне обещал!

– Во всяком случае, я сделал все, что было в моих силах. Если ты не забыла, я добился того, чтобы ее перевели из Ивановской колонии в Вольск, и это накануне ее освобождения! Ты же сама настаивала на этом. Потому что в Вольске, в Видимской колонии сидит твоя «мама Клава»…

– Она не моя.

– Да какая разница, ну, она мать твоей подруги, Катрин. Ты же этой «маме Клаве» и деньги на зону через дочку передала, и она должна была все сделать… Кто мог предположить, что эта «мама Клава» помрет от перитонита? К тому же ты прекрасно знаешь, что за Тамарой в Иваново хорошо приглядывали, я узнавал. Ее и подкармливали, и деньги присылали, она была под защитой. Думаю, все это для нее делал кто-то из близких. Может, мать… Ты говорила, что ее муж сейчас хорошо зарабатывает, картины в Германии продает…