Евгения Грановская - Я – твой сон Страница 17

– Водки! Чего уставился? За разбитый бокал заплачу́. Водки давай!

Около полуночи Аня Родимова вышла из дома с тазиком в руках. Выплеснула из тазика воду на грядку и повернулась, чтобы вернуться в дом.

– Ань, постой, – услышала она негромкий голос Егора Соболева.

Аня остановилась. От сумрачной тени дерева, похожей на грозовое облако, отделился высокий темный силуэт.

– Егор?

– Да.

Аня невольно отступила на шаг и остановилась.

– Ты чего тут?

Он подошел ближе, зыбкий отсвет далекого фонаря позволил Ане разглядеть его лицо. Щеки и подбородок Соболева покрывала щетина. На темном осунувшемся лице лихорадочно блестели глаза.

– Ну? – сипло проговорил он, обдав Аню запахом перегара. – Ничего не хочешь мне сказать?

– Егор, иди домой, – тихо ответила Аня.

Соболев сунул руку в карман и что-то из него достал.

– Я все знаю, – сказал Егор. – Про тебя и про этого московского хлыща.

– Ну, значит, мне ничего не придется объяснять. Да, честно говоря, я и не собиралась.

Лицо Соболева судорожно дернулось.

– Как ты могла? – с горечью проговорил он.

– Егор, я не знаю, – тихо сказала Аня. – Правда, не знаю.

Егор вдохнул широкими ноздрями прохладный вечерний воздух, а потом выдохнул:

– Шлюха!

Аня на секунду оцепенела, а потом повернулась и быстро пошла к крыльцу. Но Соболев заступил ей дорогу.

– Уйди, – тихо попросила Аня.

Егор молчал.

– Ну?

Он скрипнул зубами и процедил:

– Ты все испортила.

– Знаю, – сказала Аня. – Но я тебе ничего не должна. И никогда не была должна. Я тебя никогда не любила, Егор. Уходи.

И тут Егор шагнул к ней и коротко, без размаха, ударил ножом в живот.

Холодные обшарпанные стены поселковой больницы. Тяжелый, тошнотворный запах лекарств, хлорки и еще чего-то, о чем даже думать не хочется. Старая Маула, потерянная, ссутулившаяся и от этого казавшаяся маленькой, растерянно смотрела на снующих по коридору врачей и медсестер, на с трудом передвигающихся больных в стареньких заношенных халатах.

Маула не спала вторые сутки подряд, и ей стоило больших усилий не свалиться от усталости.

– Простите, вы ведь бабушка Анны Родимовой?

Старая Маула обернулась. Рядом со стойкой старшей медсестры ее ждал врач. Пожилой, худощавый, с морщинистым многодумным лбом, в застегнутом на все пуговицы белом халате.

– Да.

– Меня зовут Яков Степанович. Давайте зайдем в ординаторскую.

– Зачем?

– Нужно кое о чем переговорить.

В ординаторской доктор указал Мауле на кресло, подождал, пока она сядет, затем взял с полочки стеклянный флакончик, открыл его и протянул Мауле.

– Выпейте полглотка, – сказал он.

– Зачем?

– Выпейте. Пожалуйста.

Он приблизил флакон к лицу Маулы, но она морщинистой рукой отвела его.

– Не надо, – произнесла старуха. – Говорите, что хотели сказать.

Врач секунду выждал, словно надеялся, что она передумает, потом вздохнул и опустил руку.

– Крепитесь, – с усилием начал он. – Я хотел вам сообщить, что ваша внучка… находится в очень тяжелом состоянии. Мы делаем все возможное, но может так случиться, что… – Он замолчал, но собрал волю в кулак и с усилием докончил: – Может так случиться, что мы не сможем ей помочь.

Старая Маула молчала, глядя на врача сухими блестящими глазами.

– Она… умрет? – спросила она после паузы.

– Скорей всего, – ответил доктор. – Вы можете посидеть рядом с ней. Столько, сколько хотите.

Бабушка Маула разжала морщинистые губы и тихо уточнила:

– Сколько ей осталось?

– Несколько часов, – ответил доктор. – Если повезет, доживет до утра. Мне очень жаль, что так получилось, – добавил он виновато.

Старая Маула встала с кресла. Снова села. Несколько секунд она сидела, глубоко о чем-то задумавшись. Внезапно Маула глубоко вздохнула – казалось, вся жизненная сила излилась в этом вздохе. А потом она поднялась с кресла и пошла к двери.

– Я вас провожу, – сказал доктор, быстро ее нагнал и распахнул перед нею дверь.

В палате доктор оставил Маулу и Аню одних. Он вышел так тихо и так тихо прикрыл за собой дверь, что старая Маула не услышала. Впрочем, в эту минуту она вообще забыла о его существовании.

Сидя на стуле перед кроватью, старуха протянула морщинистую руку и легонько провела ладонью по лбу Ани. Лоб был обжигающе горячим. Аня приоткрыла глаза.

– Бабушка… – тихо проговорила она.

– Тише, – голос Маулы звучал глухо. – Не трать силы.

– Мне очень плохо, бабушка.

– Знаю.

Аня облизнула сухим языком сухие губы и тихо спросила:

– Я умираю?

Маула не ответила. Аня закрыла глаза.

– Из черного леса… – забормотала она тихим сбивчивым шепотом, – когда звезды превращаются в росу… Он будет есть наши сердца… Будет есть наши сердца…

Девушка замолчала. Маула долго смотрела на нее, потом сказала все тем же глуховатым голосом:

– Мне пора идти.

Аня снова открыла глаза.

– Куда? – тихо спросила она. – Куда ты уходишь, бабушка?

– Есть дело. Важное.

– Но на улице вечер. Скоро будет темнеть.

– Ничего страшного.

Аня попробовала улыбнуться, но у нее не хватило для этого сил.

– Я буду скучать по тебе, – прошептала она.

– Не будешь. Тебе надо уснуть. Крепким сном. Утром ты проснешься здоровая, – бабушка улыбнулась морщинистыми губами. – Закрой глаза, милая. Закрой глаза.

Аня закрыла глаза.

– Спи… – проговорила старая Маула. – Все будет хорошо.

Старуха посмотрела в сумрачное окно. С той стороны стекла на нее глядела тьма.

Старая Маула отвела взгляд от окна, наклонилась к Ане и стала что-то шептать ей на ухо. Она шептала пару минут. Потом выпрямилась и тихо проговорила, глядя на лицо внучки с нежностью, сожалением и горечью:

– Сейчас ты меня не слышишь. Но слова мои не пропадут даром. Когда-нибудь ты их вспомнишь. Прощай!

Маула тяжело поднялась со стула и направилась к двери.

Игнат Борисович Соболев сидел за столом, нервно постукивая пальцами по столешнице. Лицо его было темным от горя и гнева. Один он оставался недолго, дверь открылась, и конвойный ввел Егора.

Парень осунулся, выглядел измученным и невыспавшимся. Усадив его за стол, конвойный вышел из комнаты для свиданий.

Некоторое время оба, отец и сын, молчали. Соболев-старший разглядывал сына с мрачноватым интересом, словно увидел его впервые после долгих лет разлуки. Егор опустил голову, в глаза отцу он не смотрел.

Первым молчание нарушил Игнат Борисович.

– Сидишь? – хмуро проговорил он.

Егор глянул на отца из-под насупленных бровей.

– Сижу, – тихо ответил он и снова опустил взгляд.

– Какого черта ты это сделал?

– Ты сам знаешь, – сказал Егор. – Я не мог иначе.

– Вот как? Не мог, значит?

Егор вскинул голову, бешено сверкнул глазами и выпалил:

– А ты бы на моем месте как поступил?! Что бы ты сделал, если бы твоя невеста тебе изменила?!

Отец смотрел на него спокойным, холодным взглядом, и Егор снова отвел глаза.

– В общем, так, – сухо проговорил Игнат Борисович после долгой паузы. – Ты выйдешь отсюда завтра утром.

– Как? – изумился Егор.

– Просто. Ногами. А потом ты пойдешь к старой ведьме и будешь просить у нее прощения. На коленях! И молись, чтобы девочка осталась в живых.

Игнат Борисович встал из-за стола и направился к двери.

Маула собрала в узелок все, что было нужно, обвела комнату долгим взглядом, словно прощаясь, и вышла из дома.

На улице было холодно. Небо уже потемнело, но скорее из-за туч, потому что звезды еще не зажглись. Проходя мимо дома Клавдии, она услышала, как кто-то ее окликнул.

– Бабушка Маула!

Старуха остановилась и повернула голову на голос. У калитки стояла Клавдия.

– Бабушка Маула, – сбивчиво начала она, – я хотела сказать…

– Не надо, Клавдия, – оборвала ее Маула.

– Я виновата. Не доглядела.

Старая Маула отвернулась и зашагала дальше. Клавдия обиженно посмотрела ей вслед и не удержалась.

– А ты сама? – крикнула она. – Думаешь, ты сама не виновата? Где были твои глаза, старуха?!

Маула остановилась и резко обернулась. Клавдия тут же осеклась, наткнувшись на яростный взгляд ее холодных глаз. Секунду старая Маула смотрела на нее. Клавдия повернулась и быстро засеменила в дом. Старая Маула отвернулась и продолжила путь.

Ни Маула, ни Клавдия не заметили припаркованную на другой стороне улицы машину. Мотор не работал, фары были погашены.

Войдя в дом, Клавдия прикрыла за собой дверь и повернулась к шторке, отделяющей от комнаты умывальник. За шторкой кто-то умывался. Мужской голос из-за шторки проговорил:

– Это была старая ведьма?

– Да, – ответила Клавдия. Она села за стол, вздохнула и громко произнесла, обращаясь к человеку за шторкой:

– Я ее боюсь! Что, если она будет мне мстить? Ведь Максим – мой племянник. А это все случилось из-за него.