Инна Бачинская - Убийца манекенов Страница 17

– Тогда… может быть… – неохотно признал Коля.

– Душить кукол не имеет смысла, – сказал Федор задумчиво.

Коля и Савелий вытаращились на друга.

– А кого душить, по-твоему, имеет смысл? – спросил, опомнившись, Коля.

– Я имею в виду, что не имеет смысла душить манекен, – повторил Федор. – Потому что он не живой.

Савелий даже рот раскрыл, пытаясь вникнуть в смысл Федоровых речей.

– Правда? – ядовито спросил Коля. – А я, дурак, думал, он живой!

– Ты не улавливаешь моей мысли, Николай. Если бы этот тип душил манекены, то никто бы не догадался, что он их «убил». Ну, вытащил он куклу из витрины, ну, бросил на тротуар, нацепив на шею шарф. Задушить можно человека. А для того чтобы дать понять окружающим, что манекен «убит», нужно его повесить, или распороть ножом, или голову ему оторвать, понимаешь? Так что это то же самое, что задушить человека. Вот тебе и почерк. Все жертвы – женщины, орудие убийства – шарф. Именно это имел в виду Зотов. Правда, Савелий?

Тот неуверенно кивнул. Он и сам уже не знал, что имел в виду.

– Кузнецов тоже так думает, – сказал после паузы Коля, осмыслив сказанное. – Да и я сам… думал. Только уж очень не хочется, братцы. Просто с души воротит. Потому что, если так, то… что же это получается?

– Получается, сначала манекен, потом человек. Такая вот схема выходит. Но это чисто умозрительно, – поспешил добавить Федор. – Теоретический треп, не более. Кстати, а что нового по Лидии Роговой? Что-нибудь появилось?

– Появилось, – Коля все еще был мрачен. – Появился то есть. Некто Дмитрий Андронович Сотников.

– Что за птица?

– Любовник. Двадцати семи лет, нигде не работает, пишет мемуары генерала Крымова. Вернее, обрабатывает.

– Как вы на него вышли?

– Он сам на нас вышел. Набросился на Рогова прямо на кладбище после похорон, обвиняя его в убийстве жены. Я Сотникова прямо оттуда и привез к нам. Допросили тепленького вдвоем с Кузнецовым.

– Что он показал?

– Они познакомились за три недели до убийства, стали встречаться. Роман развивался довольно бурно. Рогова якобы обещала уйти от мужа, который с ней плохо обращался и даже бил. Нашла адвоката, собиралась пощипать супруга. Сотников не знает деталей, говорит, что ему деньги не нужны. И я ему верю, хотя, как вы знаете, господа, я в принципе никому не верю. Парень неадекватный, впечатление, что он воспитывался, запертый в большой библиотеке с книгами всяких просветителей и утопистов, в бытовом отношении – полный ноль. То есть для дамочки, которая решила развлечься, лучшего партнера и не придумаешь. Такой не станет шантажировать и вымогать деньги. Правда, опасен тем, что не понимает правил игры. Влюбился, потерял голову. Говорит, она нежная, тонкая, замечательная… и все такое. А потом вдруг получил письмо от любимой: извини, мол, но между нами все кончено, прощай навеки и не ищи меня. С приветом. Точка. Тут он совсем с катушек слетел. Говорит, она не могла написать это письмо… после всего, что между ними было. Это муж ее заставил, он – убийца. Он убил ее духовно, а кто задушил в мэрии – не суть важно.

И главное, пацан этот совсем одинок, даже поделиться горем не с кем. Рассказал, правда, генералу Крымову с супругой про свою любовь. Зинаида Константиновна, жена генерала, говорит, Дмитрий ей как сын. Ей все время кажется, что с ним что-нибудь случится. Между прочим, когда я спросил, известно ли им о романе Сотникова с Лидией Роговой, она руками всплеснула. «Так это та самая Рогова из мэрии – Димочкина любовь? Это не он, – говорит, – Димочка не мог!» Генерал только глянул на супругу, как рублем подарил. Они оба его любят. Говорят, бессребреник, генерал ему как-то в конвертик больше, чем надо, положил, так он на следующий день назад принес, вот, говорит, возьмите, вы ошиблись.

И главное, никакого у него алиби. Вечером тридцать первого декабря он в отчаянии бродит по городу, крутится у мэрии, пытается войти внутрь. Хочет поговорить с Лидией Роговой. В состоянии невменяемости. Может быть, попадает внутрь – такая возможность существует, я проверял. Находит Лидию. Она видит его и спешит увести подальше, боясь скандала. Кстати, оба – и муж, и свидетель Речицкий – показали, что Рогова спокойно стояла с ними рядом и вдруг ни с того ни с сего говорит: «Я вас найду» – и уходит. Как будто увидела кого-то.

Сотников умоляет Лидию уйти с ним, а когда та отказывается, в приступе отчаяния душит любовницу шарфом. Ее собственным. И что самое интересное, – Коля смотрит на друзей взглядом фокусника, приберегшего на закуску самый крутой фокус. – Под конец он говорит нам: «Это я убил Лидию! Я виноват!» У меня челюсть отвисла, я вообще остолбенел. А он дальше: «Я виноват во всем! Если бы мы не встретились, Лида была бы жива. Арестуйте меня! Я не хочу жить». Детский сад, честное слово!

– И что теперь? – У Савелия Зотова подозрительно покраснел нос, глаза заблестели. Видимо, история Димы Сотникова напомнила ему эпизод из его собственной жизни.

– Письмо с тобой? – спросил деловито Федор.

– Копия. Со мной.

– Покажи!

Коля порылся во внутреннем кармане пиджака и вытащил пластиковый пакетик с белым листком внутри. Протянул Федору. Тот достал листок, развернул и прочитал с выражением уже известный читателю текст.

– «Димочка, мы больше не увидимся. Так складываются обстоятельства. Не звони мне больше и не пытайся встретиться. – Он прервал чтение, коротко взглянул на Колю и Савелия. – Не звони мне больше и не пытайся встретиться, – повторил Федор. – Это ничего не изменит. Всякая история имеет начало и конец. Наша история была очень красивая, хоть и короткая. У тебя все впереди, ты талантливый писатель, и я уверена, что в один прекрасный день увижу в витрине магазина твою книжку. Прощай и будь счастлив. Лидия».

Закончив читать, Федор сложил листок и задумчиво посмотрел на Колю.

– Бери, – расщедрился Астахов. – У меня еще есть.

Федор аккуратно вложил листок в пластиковый пакет и спрятал в карман. Савелий высморкался. Говорить никому больше не хотелось…

– Кстати, – вдруг вспомнил Алексеев, – а где они встречались?

– Несколько раз парочка отмечалась в «Белой сове», много гуляла по парку, а потом Рогова пришла к Сотникову домой и лишила его невинности, как я понимаю. Они и знакомы-то были всего ничего – три недели.

В начале двенадцатого, когда Астахов, полный раздумий, шагал домой, ночной вахтер городского драматического театра Василиса Филипповна Брызгаева обходила вверенный ей объект. Публика уже разошлась, театр опустел. Она заглядывала во все помещения, проверяла задвижки на окнах, проводку на предмет возгорания, а также гасила свет. Громадное помещение театра стало странно гулким, эхо вторило шагам Василисы Филипповны. Отовсюду неслись всякие мелкие звуки, напоминающие шорох шагов, невнятные голоса, далекий смех, музыку, рукоплескания. Когда-то давно они пугали Василису Филипповну, но потом ей объяснили знающие люди, что это фантомы, которые живут в театре. Эманации страстей и чувств публики и актеров. Они безобидны и под утро утихают. В зрительном зале они глуше, в коридорах, где гуляют сквозняки, громче. В ясную погоду эманации слышны отчетливее, в ненастье сливаются в неясный глухой гул вроде шума прибоя.

Василиса Филипповна, шагая по коридорам, гасила светильники один за другим, и театр погружался во тьму. В южном коридоре она подошла к окну поправить длинную штору темно-красного бархата. Протянула руку, и в это время что-то тяжелое привалилось к ее коленям. Василиса Филипповна инстинктивно отступила назад и сильно дернула занавеску. Пудовая портьера оборвалась и упала на женщину, погребая ее под собой.

– Такого страха не упомню за всю свою жизнь, – рассказывала впоследствии всем желающим Брызгалова. – Стою в темноте, под тканью, как в мышеловке, ни жива ни мертва, и закричать не могу – голос пропал, а она... покойница упирается мне в ноги. Я, конечно, тогда еще не знала, что покойница. Но все равно сердце прямо ухнуло, словно в пропасть! Я как заору!

Сорвав с себя ткань, она увидела лежащую на полу женщину, которая выпала из-за шторы. С желтым блестящим шарфом на шее…

– Приехали! – сказал Коля в сердцах. – Ну, Федька! Все-таки накликал!

Он смотрел на мертвую женщину, лежащую на носилках. Средних лет, бесцветная, в простом сером костюме. Блестящий желтый шарф, завязанный узлом на шее, вызывающе не гармонировал со всем ее обликом. Мария Тимофеевна Зверева, сорока трех лет, разведенная, проживавшая по улице Писарева, дом пять, квартира двенадцать. В сумочке, которая лежала рядом с убитой, находились паспорт, ключи от квартиры и всякие дамские мелочи.

– Ну что? – обратился Астахов к судмедэксперту доктору Лисице. Тот пожал плечами. – Знаю, знаю, рано еще делать выводы и так далее. Ты мне скажи самое главное – это тот самый? Из мэрии?