Марина Серова - Ловкая бестия Страница 17

Это была хорошая психотерапия, хотя кое-какие упражнения «на самое страшное» казались мне переходящими грань дозволенного.

Вот, скажем, одна девушка, дочь полковника из Алма-Аты, попавшая в «ворошиловку» по великому блату и теперь оказавшаяся в нашем подразделении, панически боялась трупов. И что же вы думаете? В одно прекрасное утро к нашим палаткам подъезжает грузовик, из которого двое дюжих братков вытаскивают тело какого-то бомжа.

Наверное, труп выдали в одном из городских моргов, не знаю уж, на каких основаниях. Впрочем, с каждым днем пребывания в отряде я убеждалась, что нашему начальству никаких оснований для исполнения их требований не приходилось подыскивать. Таков был статус этого ведомства в существовавшей в те времена социальной пирамиде.

И вот страдающая трупобоязнью девушка со скальпелем в дрожащих руках должна была разделывать этого покойника-бродягу как заправский мясник. Рядом с ней стоял спокойный, ничему не удивляющийся патологоанатом и тихо советовал ей, как следует разрезать кожу, как раскрывать грудную клетку и извлекать внутренности.

Мне тоже пришлось пройти через ЭТО. Как ни странно, сама для себя я не могла определить собственную фобию. Я честно старалась доискаться в глубинах подсознания до того, что же все-таки является для меня самым ужасным. Но все мои попытки оканчивались безрезультатно.

И вот как-то после обеда ко мне подошел инструктор и спокойным голосом сказал:

— Женя, сейчас вы пойдете в хозяйственную часть и почините электропроводку.

Я согласно кивнула, и мы направились к хозблоку. По пути инструктор продолжал:

— Мы не знаем, было ли отключено электропитание в момент аварии. Так что, когда вы отсоедините друг от друга проводки, чтобы потом отключить рубильник и произвести ремонтные работы, вас может ударить током. Будьте к этому готовы.

— А нельзя ли сначала отключить рубильник? — удивленно спросила я.

Мой куратор улыбнулся и отрицательно покачал головой. И только тогда я поняла, зачем все это делается. Да, вот оно…

Сразу же всплыло напрочь забытое впечатление детства — когда я лезу со штепселем утюга к розетке и меня, трехлетнюю девочку, вдруг начинает изо всех сил трясти изнутри. Я ощущаю себя деревом, а свои органы — яблоками или грушами, которые какой-то злой демон хочет сорвать. Потом я нахожу себя плачущей и напуганной на полу, ко мне бросается мать и прижимает к себе, а отец, осматривая вилку, удрученно качает головой и ищет изоленту.

Тогда я не сразу пришла в себя, долго хныкала, жаловалась на головную боль и не могла понять, что же со мной произошло. Объяснения насчет электрического тока, бегущего по проводкам, на меня не произвели впечатления — вечно эти взрослые пытаются находить самым таинственным вещам самое дурацкое объяснение…

И вот теперь я должна снова пройти через этот кошмар. Ну да, конечно же…

С тех самых пор каждый раз, когда мне приходилось втыкать штепсель в розетку, я испытывала минутный ужас, который, разумеется, быстро преодолевался. Я, понятное дело, не могла осмыслить это ощущение, так как детское потрясение оказалось настолько сильным, а ассоциации, связанные с ним, — настолько потрясающими, что все это немедленно глубоко ушло в подсознание.

Материализованный кошмар выглядел на редкость будничным: два еле касающихся друг друга оголенных проводка, которые мне предстояло расцепить.

— Да, вот еще что, — как бы невзначай добавил инструктор, — вы, Женя, разумеется, понимаете, что должны выполнить это упражнение с полным осознанием того, что и зачем вы делаете, и проанализировать свои ощущения. Если этого внутреннего освобождения не произойдет, мы будем повторять этот опыт столько раз, сколько понадобится для достижения желаемого результата.

Я кивнула, собралась с силами и, подойдя к проводам, взялась за один из них левой рукой. Меня, само собой, здорово шарахнуло, но, поскольку я была достаточно собранна, мне все же удалось отвести провод в сторону и контакт был прерван.

Что же касается меня, то, оправившись через секунду после мгновенного шока, я вдруг поняла, что стою перед инструктором и глупо улыбаюсь во весь рот, словно девчонка, которой подарили огромную куклу.

Убедившись, что я все сделала правильно, мой инструктор лишь удовлетворенно кивнул и поставил галочку в своем блокноте…

Дача Леонида Борисовича Симбирцева была расположена на обочине соснового леска. Если только эту громадину можно назвать дачей.

Как ни странно, по сравнению с дачей городская квартира босса выглядела очень скромно — как дурнушка-переросток рядом со зрелой женщиной.

Уж и не знаю, почему Симбирцев так редко бывал здесь. Казалось бы, дача — а на самом деле загородный дом — была более приспособлена к комфортному существованию, чем его особняк в центре города.

То ли босс был, что называется, сугубо городским человеком, то ли его дела требовали постоянного присутствия в деловых кварталах…

Как бы там ни было, перед каждым визитом босса на дачу — а он наезжал сюда исключительно в шумной компании — в район Сосенок перебрасывалась бригада домработниц, тщательно очищающих дачу от пыли, накопившейся со времени прошлого приезда.

Дача стояла в небольшом отдалении от прочих строений, занимавших огромную территорию некогда колхозного поля, отданного на откуп дачному новострою. Но если дома, стоявшие столь плотно, что между ними с трудом умещалась узенькая полоска мавританского газона с редкими цветочками да чахлый абрикос, были похожи друг на друга как две капли воды и строились, очевидно, наскоро, то летняя резиденция Леонида Борисовича выделялась на этом унылом фоне не только своим оригинальным архитектурным решением, но и довольно обширной территорией садово-паркового ансамбля, прихватившего от соседнего леска пару сосенок.

Перед подъездом уже были припаркованы два автомобиля. Ворота распахнулись, и наш лимузин, шурша щебенкой, въехал за ограду.

На широкой террасе, вынесенной на первом этаже далеко вперед от дома, под лимонным деревцем с крохотными плодами сидела в шезлонге Елизавета Пономарева. Глядя на нас, шествующих к входу, из-под руки козырьком, она закричала, не оборачиваясь:

— Сережа! Хозяева прибыли!

Однако Пономарев так и не вышел на ее зов. Слегка раздраженная, Елизавета поднялась нам навстречу и, лениво шагнув с крыльца, подала руку хозяину. Меня она тоже удостоила приветствием:

— Да-да, милочка, я вас вчера запомнила. На вас очень хорошо сидит этот костюмчик.

Что в переводе означало: «Бедняга, у тебя всего один хороший костюм, который ты надеваешь каждый день. Или Леня оказался жмотом?»

— Очень рада, — ответила я, пожимая ее руку. — Вы мне тоже сразу понравились.

— А мой благоверный солнца не любит, — пожаловалась Елизавета. — Засел у тебя на втором этаже и парламентские дебаты в прямой трансляции слушает. И как вам, мужикам, все это не надоедает?

— Закон о земле приняли? — тут же оживился Симбирцев. — Уже известно, как наши местные голосовали? Прямое было или тайное?

— Не знаю и знать не хочу, — проговорила Елизавета, хватая босса за локоть. — Я сюда не законы обсуждать приехала. И вообще мозги у женщин по-другому устроены, правда, Женечка?

— А где генерал? — спросил босс, кивая на автомобиль Гольдштейна.

— В бильярдной употребляет, — ответила Елизавета. — Хлещет сухое как квас. Крепкие, однако, желудки у наших военных…

Мы вошли в дом — босс с Елизаветой впереди, я следом за ними.

Конечно, это было явное нарушение правил, которые я сама же внушила боссу, но сейчас я просто не могла оттолкнуть Пономареву и пройти первой.

Обстановка для действий, которые подсказывало мне мое профессиональное чутье, была весьма неподходящей. Тем паче меня сковывало одно особое обстоятельство — для окружающих я была всего лишь референтом.

То есть, если называть вещи своими именами, я должна была держаться возле Симбирцева, но не вызывая подозрений относительно истинной цели нашего совместного пребывания. А в момент «икс», если он, конечно, наступит, сделать то, что от меня требуется.

И тут меня пронзила одна мысль. Простая, как вареное яйцо, и тем не менее очень важная. Можно сказать, самая главная, какими обычно и бывают самые что ни на есть простые мысли.

Почему именно сейчас моему шефу потребовалась охрана второго уровня? Только лишь потому, что он идет на выборы? Или есть более серьезная причина, о которой я ничего покамест не знаю?

Был ли какой-то прецедент, который нес угрозу жизни боссу? Или это лишь игры службы безопасности, которая хочет доказать свою полезность боссу разработкой и внедрением новой методики охраны его персоны? Не предназначена ли мне кем-то стоящим в тени особая роль в игре, правила которой я не знаю?