Юрий Рогоза - День рождения Буржуя - 2 Страница 17

- Такого слова, как "обычный", в нашей профессии нет, - отчеканил тот в ответ. - Высокий, низкий, хриплый? Может, картавит или там заикается? На чей похож? На мой там, на Игоря Борисовича?

- Нет, вы оба нормально говорите, а он - глухо так, как через подушку. Но разборчиво, - отвечал Василий. Его мучители переглянулись.

- Думаешь, прибор? - спросил Борихин.

- По описанию похоже, - согласился майор. Когда же речь зашла о подозрении Василия насчет того что наехала на него группа спецназа, мент и вовсе расхохотался ему в лицо:

- Вы, ребятишки, чем, собственно, занимаетесь? Да архивным висяком! Тупой бытовухой без тени политики или там нефти, к примеру. И на спецназ грешите? Да под ваше дело не только спецназ - лишнего "бобика" не дадут.

Тут Борихин законно поинтересовался у майора, какую версию предлагает он. Но тот только с тупой многозначительностью поглядел на часы и вежливенько так выпроводил их с Борисычем из кабинета. Занят, мол. Подумает на досуге и свяжется. А они, мол, пусть берегут себя пока. И все это с этакой издевкой. Вот мент поганый!..

- Садись, домой подкину.

Голос Борихина оторвал Василия от нерадостных воспоминаний. Парень с сомнением посмотрел на шефа, потом на его старенький автомобиль. Нет, на Борисыча он в общем-то не обижался. Борисыч вел себя прилично, не издевался. Но ведь и не защищал?.. Вот пусть сам на своей развалюхе и катается. Вслух гордый Василий сказал:

- Спасибо, я пройдусь.

- Да садись, садись. Ты же без машины, а мне не трудно.

Конечно, шляться по улицам с такой рожей - сплошно безумие. Но уж как-нибудь огородами он домой доберете!

А вот шеф пусть...

- Вы же все равно за руль не пустите, - скорее утверждая, чем спрашивая, бросил Василий.

- Об этом и не мечтай, - ответил Борихин, хорошо знавший Васину манеру езды - виртуозную, но маниакально-рискованную. - Ты и сам убьешься, и меня угробишь.

- Ну вот. А вы ездите, как начинающая женщина. Меня раздражает...

И очень довольный тем, что достал напоследок шефа, Василий независимой походкой удалился.

- Ладно, шагай пешком. Раздражает его! - пробурчал ему вслед Борихин и завел двигатель.

Он спускался с печерских холмов в центральную часть города и, выключив сцепление, стал притормаживать, как вдруг педаль тормоза с глухим стуком провалилась. Машина разгонялась. И тут Борихин попросту растерялся. Сначала он лихорадочно пытался прокачать тормоза. Не помогло. Дорога летела под колеса все быстрее. Слишком резко дернул ручник - машина чуть клюнула носом, но тросик тут же оборвался. Борихин попытался включить сцепление, потом попробовал прижаться к бордюру. Все напрасно. Это очень напоминало кошмарный сон, когда надвигается ужас, а сделать нельзя ничего. Машина неслась вниз. Впереди уже видна была улица, по которой сплошным потоком шли автомобили. "Как же все глупо и просто..." - успел подумать Борихин.

ГЛАВА 6

Ужасно разобиженный, доктор Костя слонялся по подворью Стефиной хаты и срывал свое недовольство на лопухах, которым безжалостно рубил головы вытащенным из плетня прутом. Устав от этого занятия, подошел к окну, плотно закрытому ставнями, и попытался отыскать хоть какую-нибудь щелочку. Но доски, как назло, были плотно пригнаны, и даже все сучки крепко сидели на своих местах.

- Передача опыта называется, - ворчал мучимый любопытством Константин. - И почему это я не могу присутствовать? В конце концов, я - врач!

Он повторил попытку у второго окна, но с тем же успехом. Так и не разглядев, что происходит в светлице, доктор опять принялся неприкаянно бродить по двору.

А в хате снова горели свечи - на этот раз зеленого воска, и стояли они на столе, крытом белой скатертью, и снова Стефания совершала таинственный обряд.

Посреди светлицы в кленовой купели стояла обнаженная Вера. Взгляд ее был прикован к мерцающему пламени свечей, и видела она его и не видела ничего. Стефания ходила вокруг нее и поливала ей голову настоем пахучих трав из медной ендовы, давала его отпить, обводила Верино тело стеблем стрелолиста, растирала его душистой мазью и, ни на секунду не останавливаясь, бормотала заговоры, взывала к Любу и Дидилии, отгоняла Нелюба и переругов. В конце обряда ведунья подошла к образам, широко перекрестилась, трижды поклонилась в пояс и прошептала:

- Гора з горою сходыться, човэн из човном изчэплюються. Йшла дива Mapия чэрэз полэ, нэсла золоти ключи у прыполи - нэмовляти ворота видчыняты и на рукы браты. Пора - поросла травыця, дала пору, як пращуру. Аминь.

И снова низко поклонилась святым образам. Когда Вера вышла из транса, Стефания стояла перед ней и смотрела ей прямо в глаза. Вера вздрогнула.

- Нэ бийся, дивчынко моя, нэ бийся, красунэ, - стала приговаривать ворожка. - Вэсь бруд я з тэбэ змыла, и Господь мэни допомиг. Чыста ты тэпэр, як нэзаймана... Та и нэ могло в мэнэ нэ выйты: останне добро що на зэмли роблю...

- Почему последнее? - спросила Вера.

- Скоро йты мэни, час мий блызько. Вжэ був мэни знак, - в голосе Стефании не слышно было ни страха, ни сожаления.

- Ой, да что ж вы такое говорите, - Вере стало страшно не столько от смысла слов, сколько от сверхъестественного спокойствия и нечеловеческой уверенности, с какими они были произнесены.

- А ты нэ бийся, доню. Кожэн у свий час прыходыть, у свий час иде. Так спокон вику було. Мэни б тилькы встыгнуты Костыку всэ, що знаю, пэрэдаты. Абы ж тилькы встыгнуты, - ворожка посмотрела на образа и перекрестилась. - А тоби щэ и щастя вид цього: на останне добро Господь завжды благословиння дае. Як жытымэш в любови, то и дытынку народыш.

- Вы... правду говорите? - задохнулась Вера.

- Хто ж про такэ брэшэ, доню? Е, та ты трэмтыш уся. Одягайся.

- Это не от холода, - Вера ступила из купели и потянулась за одеждой. - Странно мне как-то. Тело - как не мое.

- Твое. Тилькы давне. Тэ, про якэ ты давно була вжэ забула.

- Спасибо вам. Молиться за вас буду.

- И тэ виpно. Згадай у молытви доню...

Ворожка полуприкрыла глаза тяжелыми веками и отступила в тень, туда, куда не достигал свет угасающих свечей. Больше, пока Вера оставалась в хате, она не проронила ни слова.

На дворе вечерело. Вера вышла на порог и жадно хлебнула сладкого пьянящего воздуха. Остро пахло чабрецом, чуть приторно - любистком и горьковато - полынью. Ветерок доносил и запахи недалекого соснового леса, прогретого за день. На небе мерцали первые звезды. Мир был пронзительно чист, красив и полон свежих ароматов, как ее новое тело. Мир был огромен, и он принадлежал ей.

У перелаза стоял доктор Костя и, приоткрыв рот, с изумлением и толикой страха смотрел на только что рожденного человека.

На эту встречу Гиви собирался как пятнадцатилетний школьник на первый новогодний бал. Бориса он знал давно. Знал прославленным борцом, знал преуспевающим тренером, знал выбившимся на самый верх... Впрочем, этого слова Гиви не любил. Он предпочитал называть Бориса бизнесменом. Да ведь так оно теперь и было. И Гиви уважал этого человека, ах, как уважал! За удачливость, за смелость, за силу, за мудрость. И за справедливость! Большая честь быть приглашенным к такому человеку!

Гиви сидел в просторной гостиной и потел в своем шерстяном костюме. Стены комнаты украшали гроздья медалей, кубки, хрустальные вазы, грамоты - свидетельства былой спортивной славы Бориса. Сам хозяин сильно сдал с той поры, как Гиви видел его в последний раз. Глаза его ввалились, лицо осунулось. Он сидел в кресле и, несмотря на теплый вечер, кутал ноги в клетчатый плед. Говорил медленно, делая большие паузы между словами, но вполне разборчиво:

- ...Так что молодец. Хорошее дело делаешь. Хорошее и чистое.

- Спасибо на добром слове, Борис, - Гиви был искренне польщен этой оценкой его нынешнего статуса и так же искренне поинтересовался: - Ты-то как?

- Все в порядке. Внуки растут. Старший на компьютере помешался. Представляешь? Мы в его возрасте... и слова-то такого не знали.

- Да какой компьютер! Я до сих пор помню, как в Швеции - ну когда мы на Европе золото взяли - телефон с кнопочками увидел... В первый раз. Полночи игрался.

Они немножко посмеялись. Гиви чуть погромче, но очень вежливо. Борис - посдержанней.

- Ну а что врачи-то говорят? - отсмеявшись положенное время, поинтересовался Гиви.

- Врачи? Врачи плохо говорят. Но это неважно.

- Да ты что ж такое говоришь, Борис?! - от души возмутился Гиви. Как это - неважно? Что ж тогда важно?

- Важно что? Важно все, что наметил, закончить. Тогда и уходить не обидно. Да ты не смотри так, Гиви. Погоди еще меня хоронить. Рано. Я одно знаю: пока убийце Володи Коваленко в глаза не посмотрю - не уйду, - последнюю фразу Борис произнес с неожиданной силой и без всяких пауз.

- Значит, не быть ему пойманным! - пожелал восточный человек Гиви.

- Не шути так, не нужно. Володя Коваленко мне другом был. Хоть, может, дружбой моей и не гордился. Я ведь не кому-то - себе пообещал, что до убийц его доберусь. А это, брат, серьезно. Что у мента этого?.. Как его?..