Алексей Макеев - Спорим, что ты умрешь? Страница 17

Очкарик недоуменно посверкивал очками. Действительно, как он посмел проявить такое хамство по отношению к женщине?

— Не расстраивайтесь, Ворович, — цинично усмехался Максимов. — Если женщина вас ненавидит, значит, любит. Или любила. Или будет любить. А вообще мне тоже непонятно, как вы умудрились ее отпустить, не сказав ни слова?

— Да говорил он какие-то слова, — фыркнул, заходя в столовую, Пустовой. — Но больше мямлил и попискивал.

Очкарик вспыхнул. Отступил смущенно в тень и в ближайшее время на публику не являлся. Столовая наполнялась народом. «Словно сигнал им всем подают — «можно собираться», «можно расходиться», — озадаченно думал Максимов. Прошмыгнула горничная Ксюша. Показалась тень дворецкого. «Голубые» нарисовались стройной обнявшейся шеренгой. У Крайнева чуть подрагивала выступающая нижняя губа. Снежков целомудренно поглаживал приятеля по плечику. Спустился в сопровождении охранника отдохнувший Ровель, насмешливо обозрел публику. Шевченко в полушаге за спиной — смертельно уставший, кожа белая, глаза воспаленные. Не прилег ни разу, в отличие от всех отдыхающих. А если и прилег, то не спал.

«Театр идиотов в сборе», — равнодушно подумал Максимов.

Хотя весь ли?

— Ах, как славно, что никто больше не пропал, — проворковал Снежков.

— Ха-ха, — сказал Крайнев. — Но никто и не нашелся. Какой экстремальный отдых, Илюша. Это так возбуждает.

— Помогите… — простонала Инга. — У меня уже цыпки на руках… От меня же клиенты шарахаться будут…

— А вы проститутка? — оторвался от бутылки оттаявший Каратаев.

— Она помощница адвоката, — напомнил Пустовой.

— А какая разница? — ухмыльнулся Каратаев. — Можно подумать, одно исключает другое.

— Заткнись, сволочь! — завизжала Инга.

Все присутствующие вздрогнули.

— Перекусить бы не мешало, господа, — с улыбочкой Кощея сообщил Ровель. — Помнится, кухарка обещала, что обед, плавно перетекающий в ужин, все же состоится при любой погоде. Но я не вижу вкусной и здоровой пищи в этих пустых тарелках.

— Вылизывай пустые, падла… — прошептал стоящий рядом с Максимовым Пустовой. Сыщик удивленно покосился. Рубоповец взирал на старика, как на мерзкого таракана, до которого не в состоянии дотянуться тапкой.

— А я не вижу не только еды, но и кухарки, — загадочным тоном произнес из полумрака очкарик.

Воцарилась тишина. Все посмотрели друг на друга, потом дружно — на Максимова. Кухарки Люсьен среди присутствующих, как ни верти, не было. Такая значимая персона.

Максимов прокашлялся. Но голос все равно получился хриплым и зловещим.

— Кто в последний раз видел кухарку?

— А в последний — это когда? — вкрадчиво поинтересовался Ворович.

— Я спускался со второго этажа, заглянул на кухню… — как-то замороженно вымолвил Пустовой. — Не было там никакой кухарки… На плите сковорода, горелый запах…

Очередная немая сцена. Каратаев уронил челюсть до пола. Шевченко срочно пробудился, как-то нехорошо на всех посмотрел и, не стесняясь, вынул пистолет. «Три, четыре, — подумал Максимов. — Начинаем веселые старты».

Снова люди гуськом бегали по коридорам. Ровель постукивал палочкой, покрываясь нездоровыми пятнами. Телохранитель врывался во все помещения, готовый палить по призракам. Не отставали рубоповец с Воровичем, возбужденно дышали дамы. Максимов не мог избавиться от дурацкого ощущения, что большинству присутствующих все происходящее начинает доставлять извращенное, какое-то мазохистское удовольствие. Копаться в психологии каждого «отдыхающего» откровенно не хотелось. Но то, что в деле присутствует рискованный азарт, сомнению не подлежало. Имеется что-то страшновато-непознанное в мироустройстве российских людей. Почему именно русские изобрели увлекательную «настольную» игру под названием «Русская рулетка»?..

На исследование здания ушло не больше двадцати минут. Кухарки в доме НЕ БЫ-ЛО. Верхняя одежда в каморке под лестницей, стоптанные сапоги с широкими голенищами… Каратаев передвинул на соседнюю конфорку сковородку, из которой сногсшибательно несло паленым, и осторожно ее приоткрыл. Подцепил ножом что-то съеженное, состоящее исключительно из угольков, опасливо попробовал на зуб. Тут же сморщился, отшвырнул в угол.

Народ, изнуренный беготней, падал кто куда. Местом сбора, по стечению обстоятельств, стала кухня. Максимов прислонился к буфету, с интересом наблюдая за аудиторией. Многие, отдышавшись, начинали как-то странно на него посматривать.

— Вот вы, говорят, частный сыщик, — из туманного далека начал Пустовой.

— Понимаю, куда вы клоните, — кивнул Максимов. — Я всего лишь частный сыщик, а не волшебник. Даже гениальному частному сыщику на распутывание дела требуется время. А если фигуранты постоянно путаются под ногами, не думают о собственной безопасности, а преступления продуманы так умело, что хоть грамоту давай…

— Да я хоть сейчас отсюда уеду! — сверкая глазенками, взвизгнул Снежков. — Почему нам не дают уехать?

— А чтобы убить, — зевнул Ворович. — Нет, простите, не то сказал. Чтобы ПОХИТИТЬ.

— А вас предупреждали, — назидательно сказал Максимов. — Но вы не захотели, хотя в тот момент злодей еще не заблокировал ворота. Кому претензии?

— А мы не думали, что это серьезно, — вякнул Крайнев.

— Хотите, расскажу, о чем он думал? — заржал Каратаев. Кучерявый гей заалел, как маков цвет.

— И не стыдно вам, гражданин?

— И что же нам теперь делать? — грустно вымолвила Инга. Черно-карие глаза этого оттаявшего «подснежника» вследствие перенесенных потрясений сделались шире лица и постоянно моргали.

— Если есть желающие, я могу приготовить ужин, — блеклым тоном вымолвил дворецкий.

Все, кто посмотрел на него, вздрогнули. Лицо у г-на Шульца было неподвижное, покрывалось налетом плесени, глаза бороздили пространство.

— Благодарим покорно… — пробормотал Ворович. — Вы давно не пропадали?

Ситуация предполагала даже черный юмор.

— А каково это, интересно, — пропадать? — задумался Каратаев, которого после очередной дозы спиртного потянуло на философию.

— Пропадешь — узнаешь, — криво усмехнулся Пустовой.

— А вот мы с Борюсиком никогда не пропадем, — заносчиво заявил Снежков. — Правда, Борюсик? Мы же никогда не отходим друг от друга. А если пропадем, то… вместе.

Крайнев начал покрываться пунцовыми пятнами. Видимо, представил, как отнесется к столь интересным событиям родная жена. А ведь узнает, куда же она денется?

— Да и черт с вами, — разрешил Каратаев. — Пропадайте. А все-таки интересно, кто нас в этой морильне будет кормить? Послушайте, Штольц, вас, кажется, посетила светлая мысль насчет приготовления пищи?

— Шульц, — поправил дворецкий.

— Да какая разница? — разозлился Каратаев.

— Идиоты… о чем они бухтят… — внезапно сорвался Шевченко, сплюнул в сердцах (хотя соответствующего приказа от шефа не поступало) и нервно поправил кобуру под мышкой.

— Не суди так строго неразумных, Алексей, — покачал головой старик. — Они не могут понять, что дело зашло слишком далеко. А между прочим, уважаемый сыщик их предупреждал — не надо прикладывать титанических усилий, чтобы выжить. Соберитесь в буфете, в туалет ходите группами, а как починят связь, свяжитесь с близкими. Странно, почему-то все считают ниже своего достоинства пребывать в стаде… Вы не против, господа, если мы вас покинем? — Старик приветливо помахал рукой, хотя настроение у него было явно неважное, кряхтя, побрел их кухни. Телохранитель мигом оказался у него за спиной, профессионально прикрыв отход.

— Пал Палыч, — окликнул Максимов, — а чем вы лучше этих людей? Останьтесь, если вам не трудно, покажите пример.

— Отставить, Константин Андреевич, — смешливо раздалось из коридора. — Мерзкий старикашка хочет спать. Он тоже считает ниже своего достоинства пребывать в стаде.

— Оригинально, — хмыкнул Пустовой. — Послушайте, детектив, а вы не хотели бы на этого хрыча обратить особое внимание? Если он ни о чем не знает, то я полный бездарь в своей работе.

— Послушайте, — вдруг радостно вскричала Инга, потрясая сотовым телефоном, — сеть объявилась, можете такое представить?!

Максимов возбужденно схватился за телефон: действительно, на экране появился значок сети. Отремонтировали, благодетели…

В том, что помощь придет, никто не сомневался. Но никто и не питал иллюзий, что это будет быстро. Два часа — как минимум. Глумление над здравым смыслом продолжалось. Отзвонившись родным, близким и в соответствующие государственные структуры, постояльцы принялись разбредаться. Каждый по своим номерам. Действительно, более разгильдяйской нации на свете не выдумали! Никакие Гуччи, Версаче, Корнелиани, тяга к респектабельности и черные машины ручной работы не выбьют из русского человека сложную составляющую характера, квинтэссенция коей сводится к великому: «А вдруг пронесет?» (вдобавок к не менее великому: «Да пошло оно все!»).