Ростислав Самбук - Жаркий июль Страница 17

Нам открыла довольно симпатичная блондинка в коротком нейлоновом халатике. Была по-утреннему растрепана; заволновалась и, переступая с ноги на ногу, поправляла прическу.

А вдруг она нервничает потому, что в доме посторонний человек, а тут - милиция! Ведь Горлов представился совершение официально: участковый инспектор, и визит его связан с проверкой паспортного режима.

Лейтенант извинился и попросил разрешения зайти в квартиру: мол, если Мария Васильевна не возражает, хотели бы несколько минут поговорить с ней наедине.

Труфинова не возражала. Она пропустила нас в переднюю, как-то тревожно оглянувшись на дверь, ведущую в комнату, и эта тревога не понравилась мне; я решительно прошел вперед по коридору и открыл дверь.

Может, это выглядело не очень тактично, но Мария Васильевна сама пригласила нас в квартиру, а такта, если тут находился бандит и убийца, придерживаться совсем не обязательно.

Однако в комнате, хорошей, большой, солнечной, с открытыми окнами, не было никого.

Я подумал, что вряд ли Пашкевич прыгал бы с третьего этажа, но все же подошел к окну и выглянул на улицу. Окна выходили не на Пекарскую, а на Чкалова, улица пуста, две женщины о чем-то болтают на противоположной стороне тротуара. Все спокойно.

Я отошел от окна и спросил у Труфиновой:

- У вас никто не гостит?

- Нет. - Она успокоилась и смотрела открыто. - Вы кого-то ищете? У меня никого нет,

- Никого мы не ищем, - успокоил ее Горлов. - Товарищ из городской милиции, нам поручено разъяснить людям правила паспортного режима.

- Садитесь, - показала она на стулья у стола, покрытого несколько старомодной плющевой скатертью. Сама села с другой стороны стола и прикрыла колени краем скатерти.

Горлов рассказывал Труфиновой что-то о паспортных правилах, а я внимательно осмотрел комнату и не заметил ни одного признака пребывания тут мужчины. Воспользовавшись паузой в разговоре, вставил:

- Хорошо у вас в квартире, уютно. Одна живете?

- Одна! - с вызовом подняла она на меня глаза: мол, какое тебе дело.

- Чудесно загорели, - перевел я разговор на другую тему. - Крымский загар?

- Брюховичский, - улыбнулась она. - Я работаю через день, так езжу на Брюховичское озеро.

То, что Брюховичи - пригородный поселок, я уже знал. Сделал еще одну попытку получить от Труфиновой нужную информацию.

- В отпуске уже были?

- В январе.

- Ездили куда-нибудь?

- К подруге в Винницкую область. Большое село под Козатином, но скучно. После рождества купили путевки - и в Яремчу. Никогда не были в Яремче?

Я покачал головой, слышал, что зимой, особенно если много снега, там чудесно, собирались когда-нибудь с Мариной поехать, однако, как всегда, что-нибудь мешало.

- Мы с Надией на лыжах научились ходить. - Труфинова улыбнулась: видно, воспоминания и правда были приятными.

- В пансионате жили?

- Там такие красивые домики. Деревянные, в комнатах смолистый запах.

Мы с Горловым переглянулись: в искренности Труфиновой трудно было сомневаться, и нам, наверное, пора закругляться. Тем более что сегодня вечером или, самое позднее, завтра утром сможем получить сообщение из Яремчи - действительно ли Мария Васильевна находилась там во второй половине января, именно тогда, когда Пашкевич познакомился со своей "львовяночкой".

Я встал.

- Если можно, стакан воды, - попросил Труфинову.

Она взяла из серванта стакан - дешевую подделку под хрусталь - и направилась в кухню.

Я пошел за Марией Васильевной: пить, собственно, совсем не хотелось, с отвращением думал о тепловатой хлорированной воде из-под крана. Но ведь должен осмотреть всю квартиру.

Пока Труфинова спускала воду, чтобы стала холоднее, я успел заглянуть в ванную. Мне хватило буквально секунды - все же глаз у меня тренированный, - чтобы установить: мужчиной тут и не пахнет. Нет второй зубной щетки, бритвы, помазка или тюбика с кремом для бритья.

Я совсем успокоился и поспешил в кухню, где уже с удовольствием опорожнил стакан, потому что Мария Васильевна догадалась бросить в него кубик льда.

Труфинова мне понравилась, и я искренне порадовался, что это не она сошлась с Пашкевичем - искалечил бы жизнь такой хорошей девушке. Спросил, будто ничего не знал о ней:

- Работаете или учитесь?

- Сразу и то и другое.

- Заочно?

- В торгово-экономическом. А работаю продавщицей.

Я поблагодарил за воду, и мы с Горловым распрощались с симпатичной продавщицей, которая в недалеком будущем, почему-то у меня возникла твердая уверенность в этом, станет по крайней мере директором гастронома.

- Запрос в Яремчу? - Это были первые слова, произнесенные Горловым на улице.

Мне понравилась сметливость участкового: симпатия симпатией, а наша работа требует фактов, эмоции могут и подвести.

- Да, позвоните Крушельницкому, - подтвердил я.

Пока старший лейтенант бегал к телефону-автомату, мы с Непейводой медленно поплелись по Пекарской.

Дом, где жила следующая Мария - Мария Сидоровна Сатаневич, - стоял на противоположной стороне улицы. Это тоже был участок Горлова, и Непейвода опять-таки остался подстраховывать нас у ворот.

В Киеве, да и вообще в восточной Украине нет таких домов - с длинными сплошными балконами, куда выходят двери из квартир. Пять дверей на железном балконе, за каждой - квартира, все как-то оголено, должно быть, тут каждый знает, что делается у соседа, по крайней мере незаметно войти в квартиру невозможно.

Составляя график наших сегодняшних "культпоходов к Мариям", как окрестил их Непейвода, мы специально решили в первой половине дня посетить Сатаневич. Позвонив вчера в кулинарный цех ресторана, узнали, что Мария Сидоровна заболела и уже третий день не работает. Думали, что застанем ее дома.

Звонка не было, и Горлов постучал в обитую желтым дерматином дверь.

Никто не откликнулся, старший лейтенант постучал сильнее, лишь тогда послышалось какое-то шуршание, дверь осторожно приоткрылась, и в щель выглянула пожилая женщина в платке. Это была не Мария Сидоровна, той едва исполнилось тридцать, и Горлов спросил:

- Можем ли повидать Марию Сидоровну Сатаневич?

Видно, милицейская форма не встревожила старуху, наоборот, успокоила - она сняла с двери цепочку, вышла на балкон и приветливо ответила, приложив руку к сердцу.

- Очень извиняюсь, но Марички нет. Побежала на базар.

- А нам сказали, что она больна.

- Так это же Юрко, озорник! - всплеснула она ладонями. - Мы все перепугались: весь горит, дотронуться страшно... Слава богу, отпустило уже, и Маричка побежала на базар за курицей. Супы ему варить.

Всю эту информацию бабушка произнесла без остановки, и я подумал, что мы, ожидая Марию Сидоровну, сможем получить бесчисленное количество интересных и полезных сведений.

Я толкнул в бок старшего лейтенанта, и он совершенно официально сказал:

- Мы должны поговорить с гражданкой Сатаневич. Скоро вернется?

- Да скоро уже, скоро... - засуетилась старушка. - Очень прошу, заходите в комнату.

В комнаты вел длинный и узкий коридор, дверь слева была открыта, и я, воспользовавшись тем, что Горлов пропустил бабушку вперед, заглянул туда.

Плита с кипящим чайником, стол и простой шкафчик с посудой, на стенах развешаны обычные кухонные причиндалы, на столе миска с начищенной картошкой. Очевидно, для супа этому озорнику, как сообщила бабушка.

Первая комната была большой, длинной и темноватой. Пол почти сплошь застлан полосатыми домоткаными дорожками, а на полочке старомодного дивана гордо шествовала вереница не менее старомодных белых слоников, которые, говорят, приносят счастье. Стол, стулья и буфет - тоже не новые дополняли обстановку комнаты, еще, правда, низкий комод в углу - все это не свидетельствовало о достатке Марии Сидоровны. Но тут было и нечто впечатляющее, я сначала не понял, что именно, и, только усевшись на диване под слониками и осмотревшись, увидел, что комната буквально сверкала чистотой: нигде ни пылинки, стены недавно побелены, пол натерт мастикой.

Мне стало неудобно за не очень-то чистые босоножки, и я инстинктивно поджал ноги. Старушка заметила это и успокоила:

- Не беспокойтесь, прошу вас, сегодня еще не убирали.

Как тут можно еще убирать и зачем, мне было совершенно непонятно, однако я почувствовал некоторое облегчение и поставил ноги на дорожку.

Бабушка стала в дверях, ведущих в соседнюю комнату, оперлась на косяк и выжидательно смотрела на нас. Я кашлянул в кулак и неопределенно спросил:

- Как живете?

- Теперь хорошо живем, - оживилась она. - Теперь все прошло. Это когда наш озорник болел, набрались страху.

- Внук болезненный?

- Сказали, что прошло. Да как будто проходит, а зимой едва богу душу не отдал. Скарлатина, а потом простудился. Как в декабре начал болеть, так почти два месяца. А у нас на хуторе какие врачи? Врачи в соседнем селе, и пока приедут...