Андрей Серба - Кольт 11-го года Страница 17

— О чем щебетали милые пташки? — как можно спокойнее спрашиваю я, кивая на пленку.

— Голдкремер не глупее нас: поздоровавшись, сразу предложил Фишеру отвечать на его вопросы письменно, а за час с четвертью можно исписать гору бумаги.

— Возможно, ничего страшного не произошло? — предполагаю я.

— Дежурный уверяет, что Голдкремер, покидая камеру, имел весьма довольный вид, будто его уже осыпали стодолларовыми бумажками.

— В таком случае нам тоже придется нанести визит Фишеру. Тем более что мы не нуждаемся в куче разрешений.

— Для этого я и ждал тебя.

При нашем появлении Фишер приподнимает голову, поочередно скользит взглядом по мне и Крису, на губах мелькает ироническая усмешка. Сегодня сержант выглядит лучше, чем в прошлую встречу. Возможно, это результат врачебного ухода, а может, состоявшейся вчера вечером беседы с адвокатом.

— Привет, старина, — с деланным весельем в голосе приветствую я его. — Как дела?

— Недурно, капитан. После посещения доктора Голдкремера я не сомневался, что вы обязательно меня навестите. И не ошибся.

Мне не нравится, когда со мной разговаривают подобным образом, особенно какой-то сопляк. Однако на службе приходится терпеть и не такое. Присаживаюсь на краешек постели Фишера, дружелюбно улыбаюсь.

— Как доктор Голдкремер оценивает твои дела?

— Мои — неплохо, а вот в наши с вами, капитан, придется внести поправки.

Слова «мои» и «наши» произносятся с таким нажимом, что у меня не остается иллюзий относительно того, что сержант имеет в виду. Я решаю идти к развязке по возможности скорее, ибо время сейчас работает не на меня, а на Голдкремера.

— Поправки посоветовал внести адвокат?

— Какая разница, капитан? Главное, я решил во всем признаться: в том, что произошло в Азии и что случилось уже здесь. Говорят, чистосердечное раскаяние и полное признание своей вины смягчают наказание. Надеюсь, капитан, вы тоже слышали об этом?

Птенчик чувствует себя чуть ли не орлом. Ладно, милый, покудахтай, покуда у тебя для этого есть время и настроение.

— Угадал, я тоже слышал об этом. Если доктор считает, что тебе так будет лучше, ему виднее — в подобных делах он дока.

— Я тоже так думаю, — ухмыляется Фишер. — Перехожу к чистосердечному признанию. Вначале, как оказался свидетелем нападения на мой бронетранспортер с деньгами во Вьетнаме…

— Свидетелем? — перебивает Крис. — Мне кажется, что трибунал отведет тебе в этом преступлении немного другую роль.

— Ошибаетесь, лейтенант, — улыбается Фишер. — В прошлый раз я слегка пошутил и рассказал вовсе не то, что случилось на самом деле.

— В чем заключалась шутка? — вопрошает Крис с такой интонацией, что, знай его Фишер так же хорошо, как я, сержанту стало бы не по себе.

— В том, что я ничего не подозревал ни о каком нападении на кассу. Ехал как обычно, увидел на дороге несколько «беретов», один был забинтован и лежал на обочине. Их командира, сержанта Хейса, я хорошо знал, и, когда он попросил остановиться, я с согласия лейтенанта из финчасти это сделал. Тем более что Хейс загораживал нам дорогу — не давить же его? «Береты» попросили лейтенанта взять их раненого до лазарета, тот разрешил. Но когда парни из охраны кассы открыли дверцу боевого отсека, «береты» набросились на них с ножами и всех прикончили. Я в это время находился в кабине и успел захлопнуть дверь перед самым носом убийц, а поэтому они до меня не смогли добраться… Так что ни о каком нападении я ничего не знал и не имею к нему ни малейшего отношения, — с довольным хихиканьем заканчивает Фишер.

— Знаешь, неплохо, — соглашаюсь я. — Однако почему ты не оказал преступникам сопротивления? Ты находился в бронированной кабине и имел оружие. К тому же после первых выстрелов тебе на помощь подоспели бы контролирующие дорогу мотопатрули.

— Как назло почему-то заело карабин… наверное, от волнения. Поэтому позже я и прихватил пистолет убитого лейтенанта.

— А как тебе вообще удалось уцелеть? — интересуется Крис. — Парни в «беретах» — мастера на все руки. Им ничего не стоило бы прикончить тебя без выстрелов прямо в кабине транспортера. Например, сжарить там заживо с помощью штатного баллона с напалмовой смесью, которые выдаются им при выходе на боевое задание. Или бандиты пожалели твою старушку-мать и оставили себе на погибель в живых такого опасного свидетеля?

— Перед уходом «береты» крикнули, чтобы я свалил все на партизан. В противном случае грозились прикончить после возвращения с задания или, если я выдам их, заявить на суде, что я был их соучастником. Когда они, захватив деньги, ушли, я испугался, что меня действительно могут заподозрить в связях с преступниками. Поскольку я и раньше подумывал о дезертирстве, то не стал долго размышлять и направился следом за «беретами». Так я очутился за пределами укрепрайона, а через месяц уже любовался Старым Светом.

— Убедительно, — замечаю я. — Ну а дальше все еще проще: пробуждение совести, раскаяние в былом бездействии и святая месть. Не так ли, сержант?

— Верно, капитан, — расплывается в восторге Фишер. — По ночам меня стали мучить кошмары, я не мог простить себе тогдашнего малодушия, даже собирался на нервной почве покончить с собой. И вот однажды, словно во сне, внутренний голос шепнул мне…

— Хватит, — останавливаю я сержанта. — Относительно кошмаров и внутренних голосов при случае побеседуешь с нашими психиатрами, меня интересует другое. Значит, ты твердо решил следовать рецептам Голдкремера?

— Не понимаю вас, капитан. Я просто решил во всем признаться… чистосердечно и ничего не утаивая. Я не убийца, а всего лишь судья, который вынес и привел в исполнение приговор настоящим преступникам. Я готов за это ответить.

— Что ж, Фишер, поступай как знаешь. Каждый живет своим умом или чужим умишком. Прощай.

Мне больше не о чем с ним говорить. Да и о чем можно говорить с человеком, который только что вынес себе смертный приговор?..

В коридоре Крис прислоняется к стене, скрещивает руки на груди, облегченно вздыхает:

— Капитан, ты вовремя увел меня от этого щенка. Еще немного — и я задушил бы его собственными руками. Ну и падаль!

— Каждый хочет жить, лейтенант, и использует все доступные возможности. Никого не волнует, что при этом он подставляет под удар другого. Собственная шкура дороже всего.

— Не могу себе простить, что не прихлопнул Фишера при задержании. Сколько сил и нервов мы сберегли бы.

— Кто мог знать, что наш юный сыщик испортит всю обедню?

— Стажер здесь ни при чем — один прицельный выстрел я все-таки произвел. Если бы днем не перебрал в баре и вечером не тряслись руки, Фишер уже гнил бы на помойке.

— Ладно, Крис, не вороши прошлое, подумаем о настоящем. Если по нашей вине Голдкремеру с помощью простофили Фишера удастся облить грязью наше ведомство, а в его лице всю армию, чины из Пентагона зададут хорошую взбучку нашему шефу. А тот, как обычно, сторицей отыграется на нас.

— Это точно. В армии все идет по инстанциям.

— Чтобы этого не случилось, нам необходимо исправить одну-единственную ошибку. Именно мы допустили, что Фишер остался жив и сейчас треплет всем нервы, давай сами и исправим это маленькое упущение. Не удалось заткнуть ему глотку с первой попытки — сыграем на старых козырях еще разок.

Лицо Криса слегка проясняется.

— Есть конкретные предложения?

С улыбкой хлопаю напарника по плечу.

— Конечно. Предложение щекотливое, хотел бы прежде заручиться поддержкой шефа. Не составишь мне компанию в этом походе?

— Куда денешься? Вместе наследили, вместе и отмывать, — невесело заключил Крис.

— Выше голову, лейтенант, — подбадриваю я. — Еще утрем нос хитрым адвокатам и сделаем это красиво.

Полковник как обычно, сидит за столом, листает стопки документов. Мы с Крисом почтительно замираем у двери.

— Разрешите, сэр?

— Привет, парни. Присаживайтесь.

— Спасибо, сэр, — отказываюсь я. — Заскочили к вам на пару минут.

— Слушаю вас.

— Вчера адвокат Голдкремер, защищающий подследственного Фишера, получил разрешение на встречу с подзащитным. В связи с этим мы хотели с вами поговорить.

— Я знаю об этой встрече, капитан, — спокойно звучит голос начальника отдела. — Как и то, что вы сами только что беседовали с Фишером и чем этот разговор закончился.

— Поэтому мы пришли к вам, сэр. В связи с приездом адвоката в наших с лейтенантом планах произошли изменения. Раньше мы считали, что Фишер в силу безвыходности положения примет предложенную нами игру и признает причастность в свершении только последних преступлений… я имею в виду убийства в нашем городе.

— Вы всерьез верили в реальность этой затеи? — брови полковника лезут вверх.

— Я считал, что подобная игра возможна, и, навязывая ее Фишеру, ничем не рисковал. У него имелся единственный путь к спасению: тот, который предлагался. Он клюнул, но прибытие Голдкремера спутало все карты. Каждый подследственный больше верит адвокату, чем следователю.