Сергей Черняев - Брат Солнца Страница 17

 Как-то Костька сказал Бусыгину:

  - Ну ты, Михалыч, идеалист… Как Нинка-библиотекарь.

 Потом подумал и внес предложение:

  - Надо тебе с ней познакомиться.

 И повел «дядю Толю» записываться в библиотеку. А потом уже никогда не называл эту сорокатрехлетнюю женщину Нинкой-библиотекарем, а только Ниной Павловной или тетей Ниной.

 Их отношения не были похожи на роман о последней молодости. Они, два уставших от окружавшей их жизни человека, быстро поняли, что нашли друг друга и на этом сюжет, собственно, был исчерпан. Они просто стали жить вместе. Бусыгин продал купленный им было дом в Старом Селе и перебрался в Луговое. Здесь он купил и перестроил избу для своей новой семьи, а старый Седовский дом остался ее детям, у которых у самих свадьбы были не за горами.

 Она вошла и только посмотрела на него, - а он ответил ей тем же. Они часто так встречали друг друга – молча, взглядом. Нина Павловна прошла на кухню, поставила чайник и ушла переодеваться, А Анатолий Михайлович вернулся к своему луку.

 Когда чайник вскипел, они сели пить чай. Запив первую ложку земляничного варенья, Бусыгин, смущаясь, что скрывает что-то от нее, спросил:

  - Нин, можно у вас в Интернете кое-что посмотреть?

  - Можно, а что?

 Он еще не решил, посвящать ли ее в свою деятельность, просто не успел задуматься об этом. И почувствовал, что начинает «колоться»:

  - Про депутата одного хочу разузнать.

  - Про Брезгунова?

 «Вот кому надо было работать следователем», - подумал он и сказал:

  - Ага.

  - Что, бывших следователей не бывает?

  - Бывает, но…

 И он все рассказал.

 Нина пила чай и слушала. А потом поставила чашку и, глядя на чайную гущу, спросила:

  - Тебе это действительно нужно?

 Она имела в виду не Интернет и не сто тысяч, предложенные Брезгуновым, а весь этот поворот к прошлому, который может поменять их пока удачно складывающуюся новую спокойную жизнь. Поменять совсем не к лучшему…

  - Я не знаю, - сказал Бусыгин, - но все уже пошло-поехало...

 Они съели еще по ложечке варенья и запили его чаем. Бусыгин, склонив голову, посматривал на Нину, ожидая ее реакции. Наконец она сказала:

  - Про Брезгунова можно спросить у Зеленцовой.

 Зеленцова, теперешний директор Луговской средней школы, была ее подругой. Анатолий Михайлович понял ход ее мысли: школа была избирательным участком для Трешкино, Лугового и еще нескольких деревень. Здесь же проводили родительские собрания, время от времени превращавшиеся во встречи с «правильными» кандидатами в депутаты. Имели место и другие формы агитации.

  - Гениально, - одобрил он,  - когда можно поговорить?

 Нина улыбнулась и потянулась за мобильным телефоном…

 Через час они были в библиотеке. Бусыгин сидел за одним из трех компьютеров и изучал сайт администрации Старосельского района. Ничего нового узнать не удалось. Все те же места работы, тот же трудовой путь… «Женат, имеет сына»… Фотография, не слишком аккуратно вырезанная в графическом редакторе и помещенная на фоне российского флага…

 Бусыгин ввел фамилию депутата в поисковик и среди сотен страниц о других Брезгуновых нашел десяток ссылок на Брезгунова Старосельского. Если не считать все ту же страницу с сайта районной администрации и двух недавних интервью газете «Старосельская правда», которую с незапамятных времен в народе называли «Старосельской Врушкой» (а иногда и «сплетницей»), все остальные были посвящены выступлениям в школах. «Депутат в родной школе»… «Открыт компьютерный класс»… «Школе – реальные дела»… Прочитав последний заголовок, Бусыгин усмехнулся: «Это вроде как «Труба – народу», только с прокурорским таким юмором…» Вывод напрашивался сам собой, - в карьере мужа особую роль играла супруга.

 Это подтвердила и Зеленцова, забежавшая в библиотеку примерно через десять минут. Это была полноватая женщина, дорабатывающая до пенсии последнюю пятилетку. Она, по сути, так и не стала директором. Взгляд и выражение лица, обрамленного натурально-серыми, стрижеными под каре волосами, выдавали в ней особый тип сельского учителя-энтузиаста, который, зная ответы по учебнику или по методической литературе, любит придумывать к этим ответам заковыристые вопросы и ставить пятерки тем, кто догадается.

  - Лидия Алексеевна, - начал разговор Бусыгин, - беру с вас подписку о неразглашении…

  - Бери, Толь, бери, - так же полушутливо заговорила директор школы. Однако было видно, что она понимает, что это не только шутка, но и, отчасти, правда.

  - Ну, считайте, взял, Лидия Алексеевна.

  - Так что тебе рассказать?

  - Про Брезгунова. Он у вас в школе бывал?

  - Бывал. Не то слово бывал. Он еще будет бывать…

  - Повадился?

  - А куда ж денешься? Я уж всю механику рассказывать не буду, но… Куда ж денешься?

  - Понятно. РОНО?

  - Оно, родимое, под ним ходим. Да и еще хуже - администрация… Что не так сделаешь, - то урежут, это сократят. Строчим им бумажку за бумажкой, отчитываемся… Да и вообще, пугали, школу закроют.

  - Закроют?

  - Ну да, закроют. Как слух пошел, так у нас те, кто с детьми, дома продавать начали, а некоторые уж совсем уехали… Ну, мы бузу подняли, с родителями, с председателем совхоза бывшим в район ездили. Так что сделали, сволочи: мы теперь за них агитировать должны, объяснять, какие они хорошие, что школу оставили… Тьфу…

  - А как вам сам Брезгунов, что он за человек?

  - Да человек как человек… Пешка он. Вообще… Ой, у нас цирк, а не выборы…

  - В смысле?

  - Меня заставляют провести собрание, я заставляю родителей прийти, его заставляют речь толкать… Соберемся все в школе, время поволыним, - и расходимся. И все.

  - И кому это надо?

  - Да ты что, Толя, дурачка-то строишь? Я что, тебя, не знаю? Ты ж не дурак… - сказала она своим учительским тоном с той самой хитринкой, и Бусыгин почувствовал себя лет на тридцать-тридцать пять моложе.

  - Могу предположить… Но лучше бы услышать…

  - Тогда и я с тебя подписку беру.

  - Могила… - заверил Анатолий Михайлович.

 Она вздохнула и разъяснила.

  - На это же денежки выделяются… И они сами у своих их уводят…

 «Толя» покивал головой и спросил:

  - А как у вас ощущение, Лидия Алексеевна… Вот в него стреляли… Был смысл в него стрелять… как в депутата?

  - Ну, кто ж знает… Вот по мне если, - так нет. Зачем? Стрелять надо в того, кто им рулит тут в районе, если уж у них там дележка какая. А этот что – ему что скажут, он то и сделает... Как и мы, по правде говоря…

 Все это только подтверждало впечатления Бусыгина, однако он действительно боялся ошибиться и потому на следующий день отправился в Старое Село на встречу с Захарычем.

 Ночью прошел дождь, и утро было довольно промозглым. «Коньяк хорошо пойдет», - оценив состояние природы и собственного организма, решил Бусыгин. По пути в торговый центр он зашел в знакомый магазинчик, где можно было купить не самый левый из коньяков, которые продавались в Старом Селе. К коньяку он прикупил пакетик школьных конфет…

 Захарыч сидел в своей каморке на чердачном этаже и рассматривал электрическую схему здания. Маленький и сухонький, он напоминал одновременно Александра Суворова и Акакия Акакиевича Башмачкина, последнего, может быть, чуть больше. Несмотря на внешнее сходство с этими персонажами, по своей сути Уткин был инженером старой Советской закваски.

  - Можно? – постучался в открытую дверь Бусыгин.

  - Анатолий? – заходи, садись…

 Анатолий зашел, но не сел; он подошел к Уткинскому столу и протянул руку:

  - Как живы-здоровы, Валентин Захарыч?

 Валентин Захарыч был жив и здоров.

  - Ты вроде в отпуске? – пожал он руку Анатолия Михайловича.

  - Вроде-то вроде… Да тут вот какое дело… - сказал Бусыгин и достал коньяк и конфеты.

  - Что такое? – удивился Уткин.

  - Поговорить бы надо,  Валентин Захарыч… Конфиденциально.

  - Конфиденциально? – задумался на секунду главный инженер, глядя на бутылку. – Ну, давай поговорим… Я ж все равно в отпуске, поэтому можно. Только немного, не больше пары рюмок.

  - Да по чуть-чуть… - улыбнулся  незваный гость и, наконец, сел.

 Хозяин комнатки развернулся, протянул руку к шкафчику, стоявшему у него за спиной, и достал из него две рюмки. Бусыгин тем временем открывал коньяк. Уткин вытряхнул из рюмок какие-то крошки, протер их салфеткой и поставил перед собой. Бусыгин налил их наполовину и первым поднял рюмку.

  - Ваше здоровье, Валентин Захарыч!

  Они выпили. Анатолий Михайлович откусил кусочек конфеты и пожевал. Глаза у обоих сначала заслезились, а потом потеплели.

  - Спасибо, Анатолий, - сказал Уткин. - Коньячок, конечно, резковат, но свое дело знает… Ну, что там у тебя?

 Бусыгин посмотрел на него и начал издалека: